Заполняется «протокол»:
| «Н» | «С» | «К» | «М» |
| Ф.ИО. | Находки, «изюминки» | Требует доработки | Видение перспективы |
Ш этап «ЭПО» – МКЭ (малый круг эстафеты) – «Чем был богат ушедший год?»:
Каждая МК дает оценку опыта работы учителя над методической темой: выносит на обсуждение опыт одного из коллег или методические находки, «изюминки» членов данной МК.
IV этап «ЭПО» – БКЭ (большой круг эстафеты) – «Чем был богат ушедший год?»
Каждая группа представляет свой опыт, анализирует его, отмечая достоинства, проблемы, перспективу коллективного опыта своего МО.
V этап «ЭПО» – проект решения ЭПО:
Арбитражная комиссия принимает окончательное решение о ценности опыта и его внедрении, проблемах и перспективах на будущее.
Функции арбитражной комиссии:
— следить за регламентом
— консультировать на всех этапах проведения ЭПО
— выработать окончательное решение
Приложение 4
Татьяна Александровна Чернова
Филологические экзерсисы
(к урокам внеклассного чтения)
Новая шинель Акакия Акакиевича
Пушкин и Гоголь – вот поэты,
о которых нельзя сказать: «Я уже читал!»,
но которых чем больше читаешь,
тем больше приобретаешь.
В.Г. Белинский
Похоже, что юный читатель, познакомившись с гоголевской «Шинелью» в школе, «приобретает» довольно мало для того, чтобы не сказать: «Я уже читал!» Приобретение одно: мысль о «маленьком человеке», искалеченном и обворованном государством. Конечно, мысль полезная. Чувствовать сострадание к обездоленному человеку, понимать «проникающие слова»: «Я брат твой» – это, действительно, приобретение. Однако, хотелось бы большего: воспитать в своем ученике способность наслаждаться чтением, как Гоголь говорил, «в виде лакомства», смакуя эти восхитительные гоголевские «словечки», перелистывая книгу еще и еще раз, приобретая умение «тонко чувствовать и свободно размышлять» (так В. Каверин определил понятие интеллигентности).
Дело еще и в том, что школьник с трудом проникается жалостью к «маленькому человеку», потому что не считает себя таковым (у него еще все впереди), а вот разговор о его собственном предназначенье может его заинтересовать. Гоголь не сомневался в божественности предназначенья человека и был убежден, что каждому свыше определен свой путь, с которого нельзя сворачивать, недаром он говорил о себе: «Я не люблю ходить не по дороге». Человек, сбившийся с пути, не выполнивший своего предназначенья, совершает главный грех своей жизни (ветхозаветное слово «грех» с иврита означает отклонение от предназначения).
Мать Акакия Акакиевича не просто выбирала имя своему сыну – она выбирала ему судьбу. Хотя и выбирать было нечего: из девяти трудновыговариваемых имен она не находит ни одного подходящего, поэтому ей приходится назвать сына по мужу Акакием, именем, означающим в русских святцах «смиренный» – он «смиреннейший», потому что он Акакий «в квадрате». Выбор имени по календарю повторил М. Булгаков в «Собачьем сердце». Швондер выбирает Шарику Полиграфа «в квадрате», имя несусветное, но с пролетарским значением. Вряд ли наши ученики в восторге от такого человеческого качества, как смирение, однако им стоит прислушаться к словам самого Гоголя: «Прекрасное смирение, которое составляет первую красоту души». Вот, оказывается, какой замечательный дар был дан нашему герою при рождении. Впрочем, он почему-то уже тогда выказал какое-то свое недовольство, предчувствуя, видимо, как труден будет определенный этим даром его жизненный путь.
Действительно, Акакий Акакиевич никак не мог продвинуться по службе выше девятого класса, класса низкого, обеспечивающего довольно скудное существование, но не безнадежного (последним в петровском табеле о рангах являлся четырнадцатый). Акакий Акакиевич был только титулярным советником, но уже следующий чин статского советника давал бы ему неплохие возможности. Перспектива такая у него была, так как он имел редкий талант, исключительно ему присущий: великолепное владение каллиграфией. В данном случае это не ремесло – это, действительно, талант, так как переписывание доставляло ему истинное удовольствие. Стоит перечитать место об этом, чтобы убедиться, что в своем деле Акакий Акакиевич был поэт. Недаром по его исчезновении чиновник, его заменивший, не имеет этого дара «прямого почерка», а пишет «наклоннее и косее». Эта способность героя не делает его великим (он от рождения был всего лишь Башмачкиным), но она делает его незаменимым на своем месте. Это уже милость судьбы, предполагающая поэтому и строгий спрос, но и обеспечивающая иногда везение, дающая шанс. И вот директор департамента, «добрый человек» (и это тоже везение), видимо, заметив способности своего подчиненного и «желая вознаградить за долгую службу», предлагает ему не просто механическое переписывание, а работу, требующую мысли, но довольно нетрудную: надо было всего лишь «переменить заглавный титул да переменить глаголы из первого лица в третье». Это была явная удача, которую нужно было непременно использовать. В одном из своих замечательных писем Гоголь заметил по поводу таких минут в жизни человека: «Дело в том, что пока не соберешь всего себя и не подтолкнешь себя самого, не знаешь даже, что именно в тебе есть». Акакий Акакиевич не хотел знать, что именно в нем есть, и не собирался развивать свой дар, тем самым не желая следовать известной евангельской притче о талантах – серебре, данном хозяином трем рабам. Двое из них употребили это серебро в дело и заслужили похвалу хозяина. Третий же, из экономии зарывший свою долю в землю, получил от хозяина нагоняй за лень и нежелание преумножать богатство, ему ниспосланное. Таков и Акакий Акакиевич. Родившись на свет «уже совершенно готовым» (мы замечаем насмешку автора над героем), он и не думает ничего приобретать. Он даже не попробовал сделать усилие над собой, чтобы научиться переводить глаголы из одного лица в другое, а «вспотел совершенно» от одной мысли, что это усилие придется делать.
Итак, автор показывает нам человека, не просто вызывающего жалость, но глубоко греховного. Греховность его и в унынии, в том, что он не чувствовал вкуса к жизни (ведь эта способность, как потом окажется, в нем была), а по Гоголю: «Богу не люб человек унывающий, пугающийся, словом не верующий в его небесную любовь и милость, вот и все».
Понятно, почему Макар Девушкин у Достоевского был возмущен сочинением Гоголя, посчитав его за «пасквиль», то есть за клевету на себя, тоже титулярного советника. Ему не понравился герой, которому Макар Алексеевич отказал в нравственности, так как сам был лучше и трогательнее Башмачкина: ему было дано любить и сострадать до самоотвержения, а эту способность Достоевский, как и Гоголь, считал главным законом человеческого существования.
Парадокс гоголевской повести в том, что тишайший Акакий Акакиевич, на самом деле человек довольно безбожный. Если мы это понимаем, тогда та метаморфоза, которая происходит с героем в конце его жизни и после смерти, становится более логичной.
Причиной этой метаморфозы явилось новое испытание Акакия Акакиевича, когда наступил петербургский мороз, «враг всех, получающих 400 рублей в год жалованья...», который и поставил его перед более жестким выбором, чем в первый раз: или гибель от холода в старом своем «капоте», или попытка взять невероятную высоту ценой огромного усилия и самоограничения. Акакий Акакиевич выбирает последнее, но опять стоит перед выбором: какую именно шинель шить?
Вот здесь-то свою особую роль в судьбе героя сыграет его старый приятель Петрович, человек очень не простой. Как ни странно, Акакий и Петрович в каком-то отношении довольно похожи: они, так сказать, «одного поля ягоды». Приятель Башмачкина тоже имел талант: он был прекрасным портным. Втайне Петрович очень этим гордился и, занимаясь починкой панталон и фраков всего лишь чиновников, видимо, всегда мечтал о генеральском заказе. Не случайно ведь на его табакерке был изображен генерал «с заклеенным бумажкой лицом» (в тот момент еще не было известно, кто будет в роли этого генерала). Петрович просто-таки схватился за Акакия Акакиевича, почувствовав, что и его шанс наконец выпал. Он упрямо настаивает на том, чтобы шинель была сшита как на генерала.
К нашему удивлению, Акакий Акакиевич, вначале поникший «совершенно духом» от свалившейся на него беды, вдруг соглашается и, вместо того чтобы шить что-нибудь попроще, решается замахнуться на самое высокое. Автор со свойственной ему насмешечкой наблюдает за тем, как скромный его герой выбирает «лучше сукна не бывает», подкладку «еще лучше шелку», как «все было решительно шито на шелку», а воротник застегивался «на серебряные лапки». Петрович с удовольствием воплощает свою давнишнюю мечту, шьет, наслаждаясь работой, каждым швом, который «проходил собственными зубами, вытесняя ими разные фигуры». Гордыня в Петровиче несомненна: он гордится своим детищем, с трудом с ним расстается и долго тайно смотрит вслед приятелю, любуясь на свою работу.
Что, однако, заставило Акакия Акакиевича вести себя так несоответственно своему характеру? Надо вспомнить, что судьба и здесь ему опять довольно существенно помогла: ему были даны наградные и даже в большей сумме, чем та, на которую он рассчитывал. Может быть, этот подарок судьбы его так окрылил, или все-таки в нем была гордыня, до поры до времени скрытая и никем не замеченная? Именно гордыней можно объяснить выбор им воротника. Его искусителя Петровича устраивала только куница. По качеству воротника на шинели (а также по пуговицам вицмундира, по его цвету, по петлицам и нашивкам) можно было распознать чин служащего в гоголевскую эпоху. Для низших классов допускались воротники из черной мерлушки, для первых четырех – бобровые. Чичиков, например, имел «шинель на больших медведях». Куница символ благополучия, генеральского чина, а в случае с Акакием Акакиевичем – это дерзкая мечта о другой жизни. Наш косноязычный герой, который был не в состоянии перевести глаголы из одного лица в другое и не хотел учиться этому, решается перейти в новое качество не ценой внутреннего душевного усилия, а путем создания эффекта внешнего благополучия. Создать этот эффект, эту видимость, можно было, заменив куницу на кошку, потому что куница была не по средствам, а кошку «издали можно было всегда принять за куницу». Акакия Акакиевича устраивает эта подмена, которая в повести приобретает смысл фальши, появившейся в жизни этого человека, смысл замены подлинных жизненных ценностей мнимыми.