Во-первых, данная система «образов мира» легитимирует ряд институтов и практик, тесно связанных с политической регионализацией России. Она утверждает реальность существования региональной общности, политическое представительство которой должны осуществлять региональные государственные структуры и лидеры, оправдывает курс на относительное обособление региона в окружающем его политическом и экономическом пространстве, перераспределение в пользу региональных властных структур прав, полномочий и экономических ресурсов, защиту местных производителей от внешней конкуренции и т.д.
Во-вторых, она содержит группу представлений, отчетливо направленных на актуализацию региональной самоидентификации граждан. Это представления об особости, центральности, столичности, уникальности регионального пространства и региональной общности.
В-третьих, рассмотренная система образов как по содержанию, так и по форме аналогична системе образов, характерной для мифологической «картины мира».
Исходя из этих характеристик мы определим реконструированную систему образов как региональный социально-политический миф. Здесь важно подчеркнуть, что под социально-политическим мифом мы понимаем не выдумку или заблуждение, эксплуатируемое политиками с целью обмана граждан, а именно определенный тип коллективной «картины мира», порождающий специфически мифологические «образы мира» представителей той или иной общности. Причем о ее мифологичности можно говорить как в традиционном смысле (порождаемые ей «образы мира» характерны для так называемого мифологического мышления, хорошо исследованного на примерах архаичных и традиционных обществ, с одной стороны, и некоторых форм современного общественного сознания, с другой [131]), так и в смысле, в каком это понятие употреблял французский семиолог Р. Барт, то есть как о метадискурсивной конструкции, управляющей построением образов в текстах массовой коммуникации [132] (впрочем, подобными свойствами по определению обладает всякая «картина мира»).
Гипотеза о мифологичности отдельных образов или их систем, используемых региональными политическими лидерами и/или элитами для легитимации своих политических курсов, выдвигалась в работах отечественных политологов, в частности, А. Магомедова [133] и И. Малякина [134]. При некотором различии в позициях оба автора сходятся в констатации идеологической природы региональных мифов. Подчеркивается, что миф есть прежде всего средство идеологических манипуляций населением регионов со стороны региональных элит или отдельных лидеров. Использованное нами в процессе анализа понятие «картина мира» позволяет посмотреть на проблему генезиса региональных социально-политических мифов в современной России несколько с иной точки зрения.
Инструментальное использование мифов в политической деятельности напрямую вытекает из концепции многоуровнего культурного опосредования деятельности, в рамках которой миф может быть интерпретирован как определенный тип «воображаемых миров». Однако из этого не следует, что мифы порождаются в процессе политической деятельности. Это принципиальное положение вытекает из концепции «картины мира» (как единой когнитивной ориентации, являющейся фактически невербализованным, имплицитным выражением понимания членами каждого общества «правил жизни», диктуемых им социальными, природными и «сверхъестественными» силами), которая порождается не индивидуальным, а групповым сознанием в процессе внутри- и межгрупповой коммуникации.
«Правила жизни» в том или ином виде осознаются отдельным представителем общности, хотя и не могут быть в большинстве случаев им точно сформулированы. Однако возникают они в процессе коммуникации (в том числе и политической) в связи с существованием общности в ее природном и социальном окружении и опираются на некоторый пласт соответствующего группового опыта.
Если исходить из этой концепции, то «картина мира», порождающая мифологические образы, используемые в региональной политической коммуникации, возникает в процессе формирования и воспроизводства группового самосознания региональной общности. Проведенный нами анализ косвенно подтверждает данное предположение. Мифологическая система образов в избранных группах источников отчетливо была связана с функцией актуализации и поддержания региональной идентичности граждан. Взаимодействие политических, экономических, социальных и даже природных сил интерпретировалось с точки зрения региональной общности и через призму принадлежности к ней.
В этой связи возникает закономерный вопрос: если региональный социально-политический миф опирается на некоторые пласты опыта, связанные с существованием региональных общностей в современной России, то почему у различных региональных общностей мы встречаем очень близкие по структуре и содержанию мифы? Ответ на него, по нашему мнению, может состоять из двух частей. Как показывают сравнительные исследования мифологий, все мифологические системы образов обладают схожей структурой (противопоставление «космоса» и «хаоса», космогонический и инициационный циклы и др.). Кроме того, содержание проанализированных нами мифологических представлений выражает, вероятно, некоторые типологические для всех региональных общностей современной России экзистенциальные ситуации (ситуации, значимые с точки зрения существования общности в системе социальных и природных связей), ответом на которые и являются «правила жизни», задаваемые мифом.
Анализ текстов позволяет вычленить, как минимум, две характерные проблемные ситуации, которые возникают и разрешаются региональном мифе. Во-первых, это ситуация взаимодействия региона с окружающим экономическим, политическим и социальным пространством России, интерпретируемая в образах противоборства с наступающим хаосом. Во-вторых, ситуация самоопределения региональной общностью своего статуса в системе координат «столичное-провинциальное» («центральное-периферийное», «уникальное-ординарное» и т.п.).
Решением первой ситуации в мифе является определенная самоизоляция региона (защита от хаоса идущего из вне или его активное преодоление в ходе реализации регионального сверхпроекта), второй – утверждение центральности, столичности и уникальности территории региона и региональной общности (особое место и особая роль региона в пространстве России и ее истории).
С нашей точки зрения, обе ситуации возникают в региональном социально-политическом мифе в тесной связи с процессом актуализации региональной идентичности граждан в условиях постсоветской России.
Массовое ощущение утраты социальной идентичности, возникшее вследствие сначала постепенного, а позже обвального разрушения системы устойчивых социальных ролей и статусов советского общества, а также идеологических и мифологических форм, придававших элементам этой системы значение и смысл, породило потребность в соответствующей компенсации. Весьма аргументированной в этой связи представляется гипотеза отечественного социолога Л. Г. Ионина, согласно которой в ситуации кризиса идентичности преимущественно аскриптивные признаки личности, как наиболее явно фиксируемые и устойчивые, становятся тем «якорем», опираясь на которые, человек пытается найти свое место в новой системе социальных координат. К числу подобных признаков можно отнести территориальность, определяющую человека по месту его проживания [135].
То, что именно принадлежность к территории стала для многих людей решающим критерием выстраивания своей новой социальной идентичности, связано с целым рядом факторов как объективного, так и субъективного свойства.
К числу первых можно отнести распад единой системы использования, распределения и перераспределения ресурсов, снижение объемов производства, дефицит снабжения и т.д., в результате чего население регионов и региональные элиты оказались в состоянии конкуренции за дефицитные ресурсы с «Центром» и между собой, что способствовало конкретизации дихотомии «мы-они» в образах противостояния региона центру и другим регионам [136].
Другим возможным фактором актуализации региональной идентичности в начале 90-х годов стало существенное повышение значимости региональной и локальной коммуникации в жизни людей. Это хорошо заметно на примере подписки на печатные средства массовой информации. На фоне уменьшения подписки на центральные СМИ с начала 90-х годов постепенно растет подписка на региональные и местные газеты и журналы.
Одновременно на уровне массового сознания формируются важные психологические предпосылки развития региональной (и шире территориальной) самоидентификации личности, под влиянием которых различные внешние воздействия интегрируются в целостную картину мира, помещающую региональную общность в центр мировосприятия.
Прежде всего, к числу таковых психологических факторов относится само переживание разрушения привычного порядка (экономического, социального, политического, социокультурного). Одним из эффектов, сопряженных с этим переживанием, оказывается «потеря контроля над пространством»: человек чувствует, что знакомое и безопасное пространство его жизни стремительно сужается. Отсюда возникает ответная реакция – удержать «наше» пространство, не дать проникнуть в него хаосу, наступающему извне. На фоне усиливающихся в 1989-1993 гг. процессов дезорганизации «центра» (сначала СССР, а затем и России) собственный «регион» начинает восприниматься населением как область относительного порядка и определенности, то самое «наше» пространство, в котором индивид оказывается, защищен от хаоса, охватившего страну. Возникающая на основе такого мировосприятия целостная групповая картина мира, будучи выраженной через соответствующую систему символов и ритуалов, приобретает форму регионального мифа, который в свою очередь становится важнейшим механизмом поддержания региональной идентичности и воспроизводства региональной общности граждан.