Социологические исследования свидетельствуют, что в начиная с рубежа 80-х – 90-х гг. в советском обществе действительно усиливается региональная и локальная самоидентификация граждан. Так, по данным Института социологии РАН уже в 1992 г. число «позитивных идентификаций» опрошенных респондентов с «россиянами» уступало их числу с теми, «кто живет в нашем городе, поселке». При этом, если за последующие пять лет первый показатель практически не изменился, то второй вырос почти на 10 %.
Таблица 1. Динамика позитивных самоидентификаций жителей России по отношению к общенациональной и локальным общностям (количество ответов «часто» и «иногда» на вопрос: «Как часто Вы ощущаете близость с разными группами людей, с теми, о ком Вы бы могли сказать: “Это – мы”», в % к числу опрошенных) По данным восьми замеров мониторинга.
| Объекты идентификации | Май 1992 г. | Дек. 1992 г. | Март 1993 г. | Июнь 1993 г. | Ноя. 1993 г. | Июнь 1994 г. | Ноя. 1994 г. | Янв. 1997 г. |
| С теми, кто живет в нашем городе, поселке | 73,1 | 75,1 | 70,9 | 75,6 | 75,4 | 79,6 | 79,9 | 82,8 |
| С россиянами | 71,0 | 71,3 | 66,3 | 67,1 | 76,5 | 71,0 | 70,1 | 71,3 |
Источник: Данилова Е. Проблемы социальной идентификации населения постсоветской России.// Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень ВЦИОМ, Интерцентр, АНХ, 1997, № 3 (29). С. 14
По данным опроса, проведенного Фондом общественного мнения (ФОМ) 27-28 июня 1998 г. [15], среди избирателей России появилась значительная доля тех граждан, у которых преобладает региональная самоидентификация (35 % респондентов ощущают себя скорее жителем отдельного субъекта Федерации, 29% – гражданином России и у 22% респондентов преобладает смешанная идентификация).
Схожую в основных чертах картину показало исследование установок молодежи, проведенное Центром Социологических исследований МГУ в 1997 г. на материалах опроса в 56-ти субъектах Российской Федерации. На вопрос «Что для Вас является Родиной?» представители различных когорт молодежи ответили следующим образом.
Таблица 2. Изменение представлений молодежи о “родине” (ответы на вопрос: «Что для Вас является Родиной?», в % от числа опрошенных)
| Варианты ответа | Когорты | ||||
| 17 лет | 24 года | 31 год | |||
| 1 | Моя родина – бывший СССР | 9,1 | 13,0 | 20,7 | |
| 2 | Моя родина – Россия | 46,3 | 42,7 | 41,6 | |
| 3 | Моя родина – республика или область, в которой я живу | 40,0 | 39,6 | 33,8 | |
| 4 | ЗАТРУДНЯЮСЬ ОТВЕТИТЬ | 4,2 | 4,3 | 3,8 | |
| 5 | ОТКАЗ | 0,5 | 0,4 | 0,1 | |
Источник: Центр Социологических Исследований МГУ им. М. В. Ломоносова, выборка 3839 респондентов, март 1997 г.
Как свидетельствуют данные этого исследования, со вступлением в жизнь новых поколений молодежи снижается их самоидентификация с ушедшим в прошлое СССР. Самоидентификация с Россией усиливается, но до сих пор свыше 50 % молодежи не считают ее своей родиной. При этом отождествлять себя с региональной общностью скорее, чем с общенациональной, готовы от 33 до 40 % молодых людей, причем, со вступлением в жизнь новых поколений эта цифра увеличивается, а не уменьшается. Таким образом, несмотря на некоторое отличие количественных данных (видное при сопоставлении) результаты второго исследования также указывают на тенденцию усиления региональной идентичности граждан постсоветской России.
Подобный процесс прослеживается на уровне политических установок. В марте 1997 года, согласно данным социологического опроса ВЦИОМ, около 17,1% населения страны считало, что областные (краевые, республиканские) органы власти вполне заслуживают их доверия. 19,2 % вполне доверяло местным властям (районного и городского уровня). Рейтинги же доверия Президенту, парламенту и Правительству РФ не превысили, соответственно, 9,9%, 5,2% и 6,1%. В то же время совершенно не доверяли областным (краевым, республиканским) органам власти 25,8 %, местным – 30 %, а Президенту, парламенту и Правительству РФ – 41,9%, 33,5% и 40,4%, соответственно [16].
В апреле 1999 г. по опросу ВЦИОМ 37 % доверяли председателю правительства РФ Е. Примакову, следующие места в рейтинге доверия (12%) занимали губернаторы и президенты субъектов РФ. Президенту Б. Ельцину доверяли 1% респондентов, председателю Совета Федерации Е. Строеву - 2%, а председателю Государственной Думы Г. Селезневу - 5% [17]. Таким образом можно сделать вывод, что при общем падении доверия к институтам государственной власти граждане более склонны проявлять благожелательность по отношению к органам местного самоуправления и государственной власти регионов. Мера доверия – важный показатель склонности идентифицировать себя с властью, символизирующей ту или иную общность людей, то есть рассматривать власть как «свою» или «чужую». По мере усиления регионального «мы» и противопоставления ее центральному «они», местная власть стала восприниматься жителями России как более «своя», по сравнению с властью центральной.
Приведенные данные свидетельствуют, что в современной России имеется две взаимосвязанные тенденции: во-первых, к актуализации региональной и локальной идентичности граждан; во-вторых, к усилению, регионалистских политических установок. Однако, чтобы проследить механизм их взаимосвязи, мы должны проанализировать содержание «образа мира», к которому (или которым) апеллируют участники процесса политической коммуникации, например, при выборах главы исполнительной власти субъекта Федерации, или в заявлениях центральных и региональных СМИ «от имени региона». Если в России действительно сложился специальный феномен политической деятельности на региональном уровне, то при анализе образов мира, легитимирующих этот вид деятельности, мы сможем реконструировать некоторые типологические параметры, характерные для «картины мира» региональной общности.
Проверке этой гипотезы будет посвящено содержание основных частей данной работы.
В первой части на основании анализа текстов политической рекламы, а также политической риторики предполагается осуществить идеально-типическую реконструкцию образа регионального политического лидера как представителя региональной общности.
Во второй части будет проанализирована “картина мира”, к которой апеллируют участники регионального политического процесса, легитимируя свою деятельность. В том числе мы проанализируем взаимосвязь образа политического лидера и реконструируемой картины мира.
В заключении на основании полученных данных и сделанных выводов мы постараемся реконструировать социокультурные механизмы, обеспечивающие формирование «картин мира», которые в современной России опосредуют процесс легитимации политической деятельности на региональном уровне, а также выявить последствия данных процессов для становления российского федерализма.
ОБРАЗ РЕГИОНАЛЬНОГО ЛИДЕРА
I. Политический лидер как представитель региональной общности
Один из важных аспектов оформления групповой идентичности – ее персонификация в неком личностном образе [18]. Часто это образ лидера. Выступая от имени группы, лидер осуществляет ее представительство (по крайней мере символическое) во взаимодействии с другими группами, в том числе в сфере политического. Вместе с тем, сам образ лидера при определенных обстоятельствах становится важным элементом формирования и воспроизводства групповой идентичности, репрезентируя, прежде всего для группы, ее коллективную субъектность.
Выше мы высказали предположение, что политик в контексте осуществления своей деятельности на уровне субъекта Федерации (если там действительно имеет место сам феномен политической деятельности) стремится выступать прежде всего как представитель региональной общности (а, скажем, не социально-профессиональной, половозрастной или этно-конфессиональной).
Это предположение является фундаментальным для дальнейшего анализа, поэтому мы постарались предварительно проверить его, анализируя материалы избирательных кампаний кандидатов на должности глав исполнительной власти субъектов РФ. Выбор именно этого типа источника объясняется следующими соображениями.
Во-первых, сами по себе выборы главы исполнительной власти субъекта Федерации a priori связаны с процессом политического представительства в юридическом смысле: глава исполнительной власти региона представляет регион в Совете Федерации, в отношениях с иными органами власти Федерации, а также другими субъектами Федерации и иностранными государствами. Поэтому ситуация избирательной кампании является идеальной с точки зрения проверки того действительно ли кандидат публично идентифицирует себя с той ролью, которая ему предписывается формально-правовыми нормами.
Во-вторых, текст политической рекламы как элемент опосредования политической деятельности может рассматриваться с точки зрения его взаимосвязи с процессом политического представительства в двух аспектах. С одной стороны, кандидат стремится определить свое отношение к различным группам, в которые могут входить его потенциальные избиратели. Его задача – стать «своим» для этих групп, войти в круг их «мы», что, в свою очередь, предполагает противопоставление кандидата предполагаемым оппонентам, «они», данных групп. В этом смысле политическая реклама представляет собой совокупность действий по публичной самоидентификации кандидата. С другой стороны, восприятие рекламного текста предполагает, что его читатель из множества своих ролей и, соответственно, потенциальных идентичностей актуализирует ту идентичность (или те идентичности), которая ожидается авторами того или иного материала политической рекламы.