Мы сталкиваемся здесь с ужасной дилеммой. Общество обязано заботиться о своих слабейших членах, но оборотная сторона медали заключается в том, что, делая это, мы значительно увеличиваем рождаемость женщин с низким IQ(которые в основном склонны выходить замуж за мужчин с низким IQ – так называемое “выборочное спаривание”). И мы платим им всё больше за каждого ребёнка. Матери, находящиеся на пособии, в среднем имеют 2,6 детей; не пользующиеся пособием – 2,1.[79] Это центральный фактор в американских показателях рождаемости.
Что же делать? Отказывать бедным женщинам и их детям в финансовой помощи? Стимулировать высшие классы к деторождению? Или в отчаянии сдаться и позволить обществу генетически деградировать? В самом деле, учитывая политические реалии, что мы можем сделать? По меньшей мере, нам следовало бы расширить услуги по планированию семьи для бедных и оплачивать из общественных средств те самые аборты, которые легко доступны для более состоятельных классов.
Не подлежит сомнению, что политика – и внутренняя, и внешняя, – влияет на рождаемость, но нынешний политический климат делает невозможным даже обсуждение этого фактора. Поскольку будущие поколения представляют нулевую долю избирателей, сфера общественных интересов, в основном, лежит в горизонтальной плоскости, в то время как долгосрочные эффекты по большей части считаются частным вопросом и потому игнорируются, то есть остаются нерегулируемыми. Нам просто всё равно.
Евгеника возражает такому вертикально-горизонтальному противостоянию. То есть, поскольку ещё не рождённые составляют неизмеримо бóльшую потенциальную популяцию, чем ныне живущие, их права – первоочерёдные. Политика, по определению, это борьба между ныне живущими, и то, что является победой для некоторых, вполне может оказаться бедствием для их детей. И наоборот, бедствия родителей могут привести к удаче их детей.
Мы сейчас способны отделить секс от размножения. Сейчас женщины могут даже обойтись без мужской спермы.[80] Таким образом, право на секс остаётся в личной сфере, но права на разомножение, поскольку они определяют саму природу людей будущего, общество могут игнорировать только на свой страх и риск.
ПРЕСТУПНОСТЬ И IQ
О, кровь, рождённая отцовской кровью,
Текущая по заражённым венам!
Пролей тебя на земляную скверну, -
Ты смыла бы любое преступленье…
Перси Биш Шелли
Гены играют важную роль буквально во всем поведении человека, включая алкоголизм, курение, аутизм, фобии, неврозы, бессонницу, потребление кофе(но почему-то не чая[81]), шизофрению, брак и развод, удовлетворение от работы, хобби и страхи.
Любопытно, что в то время как одно исследование не выявляет никакой генетической роли в способности к пению,[82] другое показывает высокую степень наследственности в восприятии высоты звука и оценивает наследуемость тональной глухоты в 0,8 – примерно такого же высокого уровня, какого достигают генетически определённые свойства и характерные особенности, например рост.[83] У тех, кто занимается разведением животных, и даже у владельцев домашних животных нет сомнений относительно внутривидовых и межвидовых различий, и мы все из нашего каждодневного опыта знаем, сколь велики врождённые различия между людьми. Гены безусловно играют роль и в сфере преступности.
В середине девятнадцатого века различные системы правосудия всё ещё руководствовались положением о свободе воли человека, и преступление рассматривалось как грех, который должен быть искуплён. В конце 50-х годов девятнадцатого века французский врач Б.А. Морель основал область криминальной физической антропологии. Сам Гальтон поддерживал обязательные средства для ограничения размножения не только сумасшедших, слабоумных, или признанных уголовников, но и нищих.[84] В 1876, через пять лет после появления “Происхождения человека” Дарвина, итальянский криминолог и врач Цезарь Ломброзо опубликовал книгу “Преступник”, в которой попытался продемонстрировать биологическую природу преступности. Ломброзо утверждал, что во время вскрытий он установил определённые физические характеристики-стигматы врождённого преступника, которого он считал обладателем более примитивного типа структуры черепа. Если принять такой биологический детерминизм, наказание становится бессмысленным.
Теории Ломброзо сейчас отрицаются как ошибочные, но исследования влияния генов на преступное поведение продолжаются. В 1982 шведское исследование обнаружило, что уровень преступности среди приёмных детей был 2,9%, когда ни биологические, ни приёмные родители не обвинялись в нарушении закона. Когда один из биологических родителей был преступником, цифра возрастала до 6,7%, а когда оба биологических родителя были преступниками, цифра становилась в два раза выше – 12,1%.[85]
Поначалу левые склонялись к биологическому позитивизму, но вскоре марксисты стали рассматривать преступность как явление, определяемое воздействием окружающей среды. Анархисты даже сочувствовали преступникам, которые рассматривались как повстанцы, бросающие вызов социальной несправедливости. Преступление в капиталистической системе проходило у них под рубрикой справедливой революции в миниатюре.
Если эгалитарист Франц Боаз был “отцом” антропологии, то родительские права на криминологию (“приёмыша” социологии) были переданы Эдвину И. Сатерлэнду, для которого обучение было целиком социальным продуктом, не связанным с биологическими структурами. В 1914 он опубликовал книгу “Криминология”, самую влиятельную работу в данной области в двадцатом веке. Во многом благодаря её резонансу и в особенности поздним переработанным изданиям, многие учебники в этой области даже не упоминали об IQ, а когда упоминали, то обращались с этим термином очень вольно.
В то же время изучения умственного развития последовательно выявляли более низкий IQ среди совершивших преступные действия, по сравнению с общим населением. Показатели умственного развития 200 несовершеннолетних нарушителей закона, отправленных в исправительные учреждения в штате Айова, показывают IQ 90,4 у мальчиков и 105,5 – у девочек. Средний IQ среди подростков, не совершаших преступления, был 103 у мальчиков и 105.5 у девочек.[86] Полицейские досье более 3600 мальчиков в графстве Контра Коста, Калифорния, показывают соотношение между IQ и преступностью в -0,31.[87] 411 лондонских подростков наблюдались в течение десяти лет для выявления преступных и непреступных групп. В то время, как лишь один из пятидесяти мальчиков с IQ 110 или выше был рецидивистом, один из пяти с IQ 90 или ниже попадал в эту категорию.[88]
Со времени пересмотра тестов Станфорда-Бине и Векслера-Бэллвью в конце 30-х годов, было неоднократно выявлено, что показатели IQ у несовершеннолетних преступников отличаются от основного населения в среднем на примерно 8 пунктов[89] – значительное, но не огромное различие. Можно лишь предположить, что разрыв мог бы быть даже меньше, если бы только было возможно сдерживать более высокий процент приводов среди менее искуссных преступников. Та же общая тенденция просматривается и среди взрослого населения. Средний IQ у нарушителей закона примерно 92, то есть на 8 пунктов или половину стандартного отклонения ниже среднего.[90]
Что же происходит на самом деле? Жизнь сама по себе – жестокая борьба, где побеждённые не раз оказывались на вертеле, медленно поджариваемые над костром победителей. Сейчас цивилизация навязывает правила (так называемые ценности среднего класса), которые предоставляют некоторым людям больше шансов на успех. Представьте себе ситуацию, где ужин получал бы только самый быстрый бегун. Через некоторое время не столь быстроногие участники соревнования испытали бы сильное желание просто дать ему по голове, а не тщетно пытаться превзойти его в скорости. То же самое относится и к умственному развитию. Успешному биржевому маклеру, хирургу и адвокату нет нужды совершать преступление, чтобы стать богатым, но ниже по профессиональной шкале расположены те индивидуумы, чьё низкое умственное развитие буквально обрекает их на жизнь в материальном рабстве. Может ли преступное поведение хотя бы частично объясняться так просто?
В какой степени низкий наследственный альтруизм является фактором, определяющим поведение преступника? Прежде чем зарубить топором старуху процентщицу, Раскольников пытается логически отвергнуть свою вину. Совершенно очевидно, что таких, как Раскольников, в преступной среде не так уж много. Для многих из них, по-видимому, сознание своей вины в лучшем случае – слаборазвитое чувство.
Можем ли мы по-настоящему доверить страшную силу управляемой эволюции бюрократам? Не далеки ли мы и сегодня от простого понимания природы преступления? Не является ли преступность статистическим “хвостом” таких свойств, как склонность к приключениям и риску? А если это так, – вряд ли стоит добиваться, чтобы у населения развивалась пассивность.
МИГРАЦИЯ
Распространившись по всей планете, человек продолжает тратить неимоверные усилия на перемещение по ней. В этом процессе целые цивилизации были завоёваны, изгнаны и наводнены пришлыми, чужими популяциями. При этом наступала всё бóльшая и бóльшая специализация на смену самодостаточности, создавая правящие классы, которые часто набраны из множества этносов.[91]