Показательно и очень характерно, что другие холонавты переживали: войну, сожжённые деревни, смерти мужей и детей, бессмысленность жизни, тяжесть женской доли; спуск ко всемирным страданиям “один человек не может это вынести”; борьбу женского и мужского начала в себе “мужчина не может допустить, чтобы верх взяла женщина”; реинкарнации – женщина (преступно?), использовавшая любовь и внимание к себе мужчин в корыстных целях и умершая насильственной смертью. Чредниченко методологически критиковал такого рода групповые процессы из-за “внесения в личный процесс (воспоминаний) чужого опыта переживаний”. Однако, мне представляется условностью в духовном мире, в мире переживаний делить переживания на свои и не свои (разные инструменты в оркестре, разные музыкальные темы симфонии). На базе реинкарнационных и трансперсональных переживаний эта условность проявляется особенно чётко. В конечном итоге всё возвращается к вопросу “что есть я (целый мир)?”, которым, на мой взгляд, можно было бы заменить всю философию, и всю психологию (науку, а не практические навыки), и все религии (..., а не практические навыки). Мне кажется, что разделение на мои – не мои (переживания) – следствие переноса реальности биографичной (хоть и здесь можно поспорить) и материальной на мир духовный.
Один из применяемых мною способов облегчения состояний участников перед дыхательной сессией – 2-ух уровневое сообщение. Нередко участники отмечают в себе страх перед тренингом. Убеждать их в том, что “это не страшно” – бессмысленно, т. к. воспринимается, как “непонимание моих опасений”, “непридание истинного веса моим аргументам”. Как следствие, человек начинает в разговоре выдвигать дополнительные аргументы для поддержания своей версии опасности, в действительности гипнотизируя себя на опасность. Что страшно и что опасно он, конечно, знать не может, т. к. ещё не встретился с процессом и с переживанием. Правда с последним всё не так просто, я получал неоднократные подтверждения тому, что душа знает, предчувствует будущее (переживания), иногда радуясь и стремясь к грядущим изменениям, иногда стараясь сохранить себя “как есть”, воспринимая изменения, как частичную смерть, тормозя и стопоря процесс. Усугубляет это (сопротивление души изменению), видимо, недостаток в психотерапии любви (интересный выход предложил в своей психотерапии автор “Дианетики” Л. Р. Хаббард, предлагая, часто повторяя и этим гипнотизируя и настраивая участников процесса на то, что его психологический процесс – игра, и относиться к нему надо как к игре. Конечно, если игра, то не страшно, а если не страшно, то львиная доля барьеров психологического процесса уже преодолена. Л. Р. Хаббард 1993 г.).
Большинство людей неизменно благодарны ведущему и процессу, освободившим их душу, но установка большинства видов терапий – высвобождение через страдания – перепроживание тяжелых биографических периодов или сопряжённых переживаний[9]. Мы знаем о дефиците истинной любви, поэтому не верим в возможность её получения и в помощь, не верим и не можем установить прямой контакт с источником Любви (Богом), оставляя себе перепроживание страданий. Однако, в ходе процессов холотропного дыхания я неоднократно сталкивался с целительной, трансформирующей силой встречи с трансперсональными переживаниями Христа, Божьей Матери, Любви, Мудрости и Милосердия, Святости. Я не вижу причинно-следственных связей, объясняющих, как такие переживания исцеляют душу (сказать – изменяя веру, видение – через чур плоско), но по ощущениям это бывает более целительно и памятно, чем биографические воспоминания. Трансформирующей работе способствует атмосфера перед процессом: репродукции, музыка, тема вступительного разговора, молитва, состояние и устремление ведущего.
Разрядка страха – смех, нередко его можно вызвать парадоксальностью, сказать человеку: “Боишься – молодец! Без страха перед дыханием ничего путного не получится. Бойся дальше!”. Или “...Ты знаешь, мне кажется, ты недостаточно боишься: у тебя не дрожат руки, и не выступил пот. (Про волосы, которые не встали дыбом, я и не говорю). Попробуй-ка задрожать!”. Очень хорошо всё-таки добиться, чтобы человек, очевидно, не без юмора, иногда и раздражения, физически имитировал дрожь, закатил глаза и т. п. Иногда участник не признаётся ведущему (и себе) в страхе, хоть тот и заметен. Можно дать ему задание “бояться”, “если всё время не можешь, периодически вспоминай и тогда бойся, вызывай в себе страх!”. Потом, заметив, что человек “уплыл”, можно подойти и похвалить – “молодец, хорошо получается!”, или пожурить “что ж ты забыл, что надо бояться!”. Ответы “я же боюсь” или “да забыл” одинаково разряжают эмоцию страха. Вообще сама идея “пытаться вызвать страх” (чувство вины, раздражения или др.) – целебна (вызываю, значит управляю).
Но не менее важна интеграция, если вторая (по времени) её часть мало подвластна ведущему (это усилия, которые человек направляет на изменение своего поведения в реальной обстановке)[10], то первая – встреча и окружающая обстановка сразу после процесса переживания – чрезвычайно ответственная и тонкая составляющая работы ведущего и ситтера (и подготовки ситтера ведущим). Присутствие и невмешательство, забота (если это нужно холонавту) – дать утолить жажду, вытереть пот, накрыть одеялом (прочувствовав это! Как-то ситтер упорно накрывала меня одеялом, которое я также упорно сбрасывал: мне было жарко. Это “выбило” меня из переживания, вызвав раздражение, правда эта ситуация, в свою очередь, вызвала перепроживание биографического плана. Подобные случаи столь часты, что иногда вызывают мысли о правильности всего происходящего, сколь бы не казалось оно не соответствующим каким-либо критериям – представлениям о правильности.).
Атмосфера внимания и приятия на обсуждении, ласковые интонации, иногда прикосновения, поддержка ситтера, юмор способствуют интеграции переживания.
Часто участники сессий сообщают, что переживания такой силы и интенсивности в жизни им не встречались. (Про себя этого сказать не могу: с самыми интенсивными переживаниями я встретился в жизни, в церкви, на природе).
По понятным причинам имена всех не названных участников сессий изменены.
«И в следующий момент передо мной возникла очень красивая женщина. Её красота была холодной, сама она непривычно бледна. Во мне возник страх – это была Смерть (надо сказать, что у меня давние взаимоотношения со смертью: две попытки суицида. Я не считаю себя тем, кто смог выстоять перед напором этого побуждения, во всяком случае, воля моя была сломлена). Итак, передо мной появилась Смерть, хоть она и не была неприятна для меня, во мне возник страх. Я сказал ей: «Вот видишь, я тебя всё-таки боюсь.» - «Ты не меня боишься – ответила Смерть – ты боишься того, что страшнее меня.». Я понял её, мало кому это известно, но существует нечто страшнее смерти: это распад души, разрушение сложности-красоты-структуры психики. Когда это происходит на твоих глазах и вопреки твоей воле...
Правда, я считаю себя одним из немногих, знающих истинный смысл слов Иисуса Христа: «...и даже самою душу положат за ближнего своего...». Слова эти обыкновенно ошибочно трактуются, как самопожертвование (в пределе – пойти на смерть за другого), но смерть - не разложение души – это жертва личности, жертва, которая скорее укрепляет и развивает структуру души.»[11]
«Моё состояние начало очень мягко меняться, я начал ощущать себя в потоке-эфире, удивительной, очень мягкой, всёпонимающей, очень красивой, сложной (во многом мне непонятной), любви. Нет, всё становилось понятным в тот же момент, как я его замечал. Но такие тонкости чуткости взаимоотношений просто никогда не приходили мне в голову. Эта любовь исходила из Святой Троицы. Я понял, что этот поток любви, этот эфир Света и поддержки в любой момент и в любом месте всегда вокруг меня! То, что мне больше всего нужно, всегда рядом - я буквально купаюсь в нём! То, что мешает мне в любой момент ощутить, испить из этого источника любви, - моё неверие в то, что я достоин этой любви! Моё самоосуждение и уничижение не допускает и мысли о том, что я достоин чьей-то любви, внимания Бога и, тем более, Его любви...»
«Я лежал крестом и был расплющен, как лист. У меня не было свободы поднять хоть пальчик над полом. Позже я вспомнил, что Даниил Андреев в «Розе Мира» похоже описывал полностью лишенным свободы и одномерным один из кругов ада, называя его, кажется, Дигм; но и в плоскости пола я не мог произвести ни одного движения. Моё ощущение времени померкло. Мне казалось, что я находился в нём вечно, я был уверен в абсолютной безысходности, ничто не могло поменяться в вечности, бессмыслены были любые усилия и надежды, казалось, не должно было существовать даже наблюдения, потому что ничто не могло измениться… Я испил эту безысходность до полного смирения – приятия… Вдруг, сверху и сбоку возник луч яркого, но не слепящего и удивительно мягкого и доброго света. Ко мне спускалась женщина, я узнал её – это была Дева Мария, на согнутых руках она несла светящуюся ткань. Она накрыла меня ею – это был Покров Божей Матери. Я понял, что я всегда и навсегда защищён. (Примечание ведущего: в этот момент ситтер накрыла лежащего холонавта пуховым платком, по ощущениям холонавта свет и видение Божей Матери с Покровом происходили до того, как он был накрыт платком.). Вскоре мне стало тепло, я смог пошевелить сначала пальцем, потом и другими частями тела. Страха не было, была усталость и какое-то радостное-усталое-мудрое понимание: обойтись без страданий в нашей жизни нельзя, но всегда рядом с нами Свет и Любовь, рассеивающие любую Тьму, нужно только протянуть к ним руку.»