Смекни!
smekni.com

В. Э. Мейерхольд лекции. 1918-1919 (стр. 4 из 32)

определенными целями; — живопись же декоративная играет в театре иную, служебную,

роль и соответственно этому ее творец называется

художником-декоратором. Точно так же человек, исполняющий какое-либо произведение с

эстрады, называется декламатором, — но он же, перенесенный на подмостки

и поставленный в ряду других элементов театрального действа,

превращается в актера. Следовательно, все в театре подчинено каким-то особым

театральным законам, выяснить которые мы и постараемся...

Уже говорилось о том, что театр сводит к одному органическому

целому многие искусства. Из этой формулы вытекает очень важное следствие,

что театр —это коллектив. Его творчество коллективно. Но искусства,

входящие элементами в сферу театра, действуют, одни (скульптура, живопись)

в пространстве, другие (музыка) во времени, — театр, сочетающий в себе

эти искусства, следовательно, мыслит свои элементы и во времени и в

пространстве. Самое трудное в режиссерской работе — сочетать время и

пространство таким образом, чтобы одно не первенствовало над другим.

Например: было бы явлением антиэстетическим, если бы актер решил

превратиться в неподвижное существо. Так называемые «живые картины»

представляют собою абсурд. Если это картина — то она не должна иметь

место на сцене; если она «живая», то не должна быть картиной (аналогия:

красные чернила)...

Всякое искусство из хаоса делает что-то. Например скульптор,

преодолевая некоторые препятствия природы, лепит из бесформенного куска

глины — полные жизни изображения. Архитектор различными комбинациями

из строительных материалов воздвигает красивые здания и т.д. Античный

театр знал те препятствия, которые будут ему встречаться при постановке

какой-нибудь пьесы — он знал также, как их побеждать — и поэтому театр

Эллады, да и ее искусство, поражает нас своею размеренностью,

равновесием всех частей. Современный театр лишился этого уменья.

324

...Мы с вами не будем пока специализироваться, посмотрим на театр

сначала в подзорную трубу, окинем его всего своим взглядом и лишь затем

сядем за микроскоп. Весь недостаток наших актерских школ состоит в том,

что с самого начала вас усаживают там за микроскоп. Хорошим же актером

можно быть лишь после долгого и внимательного изучения всего театра.

(Этого мало! например в Китае и Японии актером может быть только тот,

кто прошел акробатическое искусство!)

Режиссер, который представляет собою Единую Волю Театра и «задает

тон» всему спектаклю, — точно так же должен совмещать в себе и

художника, и музыканта, и актера, и т. д.

Посмотрим теперь, насколько искусства служат целям театра.

Во-первых, больше всего, — поэзия и иллюстративная музыка. Скульптура (не

пластика динамическая!) в современном театре бессильна. (Правда,

итальянский футурист Боччони предлагал выбросить из театра живопись и

живописные декорации заменить скульптурой — но он умер, не оставив по

этому вопросу никаких трудов.)

Архитектору есть много места на сцене (иногда им бывает режиссер; см.

например, мою постановку «Дон Жуана» с новым для Александринского

театра просцениумом). Кроме того архитектор стоит перед задачей,

во-первых: ломки театрального пола, а во-вторых: перед задачей реформы

зрительного зала и сцены.

Динамическая пластика имеет в театре громадное значение...

Театральных школ или систем появилось порядочное количество

особенно, конечно, в последнее время. Таковые: 1) Школа натуралистическая.

Копирование природы. Мейнингенцы. 2) Школа реалистическая.

Подражание природе. МХТ. 3) Школа условного театра. Стилизация. 4) Школа

неореалистическая (попытка сочетания первой и второй). 5) Школа

футуристическая. Окончательно не оформилась. Со всеми этими школами

необходимо ознакомиться работнику театра.

Режиссеру же кроме того надо знать (собственно говоря, это

необходимо и артисту) историю искусства и историю литературы. Необходимо

хорошо знать стили искусства, — чтобы уметь постоянно перенестись,

например, во Флоренцию XIV века или во францию Людовика XIV.

Некоторые современные режиссеры работают над созданием особого

«театрального стиля» — таким образом ни Флоренции, ни XIV века на

сцене не будет (чувствуется, что не без того — а между тем ни того, ни

другого нет).

Под конец скажу об актере. Актер при кажущейся стесненности

по-настоящему свободен больше всех. Не буду ходить далеко за примерами.

Возьмем хотя бы Шаляпина. Он играет, предположим, Бориса Годунова.

Как оперный певец он стеснен тысячами вещей. Во-первых, определенным

тактом, который ему задает партитура. Она же диктует ему все паузы, по-

325

вышения и понижения, она указывает ему тончайшие нюансы; мало того,

примечания вроде amoroso показывают даже тона, в каких надо вести ту

или иную сцену. И все-таки Шаляпин в Борисе играет, и играет много

больше, чем ему предписывает партитура. Возьмите игру другого актера

в этой же роли. И здесь и там будет Мусоргский, но здесь кроме того

будет еще Борис Годунов, а там нет. Почему же это происходит? А потому,

что Шаляпин знает тайну специфического творчества актера...

Никогда не следует в актере гасить его стремления к импровизации.

Я сам часто радовался, когда актер — не нарушая ни общего плана

постановки, ни ломая mise en scene — каждый спектакль вносил в свою игру

что-то новое, которое с каждым разом было все лучше и лучше

предыдущего.

На этом я, не желая утомлять вас, и кончаю свою первую лекцию.

Примечания и дополнения

1. Не вспоминая долго, могу сразу назвать Гордона Крэга и нашего

Александра Бенуа — эти режиссеры совмещают в себе и художников.

Каждый режиссер обязан быть актером, как каждый дирижер обязан

играть на каком-нибудь инструменте — помимо изучения теории

музыки, разных контрапунктов и прочей прелести. Так, дирижер Кусевиц-

кий играет на контрабасе; Коутс — на рояле. Режиссер должен

вырабатывать ритм пьесы и отсюда выводить среднее число длины спектакля,

но для этого надо сначала научиться читать пьесу по-режиссерски

(лучше употреблять не слово «пьеса», а «экземпляр драматурга»). На

генеральной репетиции суфлер обязан записывать длину акта, затем во

время спектаклей режиссер всегда может видеть, какой артист замедлил

или скомкал акт.

2. Интересно отметить, что у гениальных писателей-драматургов почти

нет авторских ремарок. У Шекспира они чрезвычайно редки. Бедны ими

Лопе де Вега, Мольер, Кальдерон и Пушкин.

3. Помимо изучения различных стилей режиссер должен хорошо знать

все изломы стиля гротеск, завоевывающего себе все большее и большее

место в театре (см. мои постановки «Смерть Тарелкина», «Шлюк и Яу»9).

Гротеск. 1) Мотив орнамента из причудливых сочетаний форм и

цветов, растений, ваз и утвари, зверей, чудовищ, человеческих фигур, лент

и т. д. Применяемый в римском декоративном искусстве, главным образом

на сводах подземных переходов, был разработан в высоком совершенстве

Рафаэлем и его школой (Ватиканские ложи). 2) Все странное, но забавное,

произведение беснующейся фантазии, преднамеренно противоречащее

порядку и правилам. 3) В гимнастике и наездничестве: особенно трудные

и поражающие зрителей опасностью упражнения («Русская

Энциклопедия», т. VI)10.

326

ЛЕКЦИЯ №2. ВВЕДЕНИЕ В СЦЕНОВЕДЕНИЕ

(продолжение)

28 июня 1918 г.

1. Подготовительные записи

Театр почти во все времена почти у всех народов испытывал на себе

давление двух сил драматургии: литературной и театральной. Преобладание

в драме элементов от литературы всплывало на поверхность сцены всегда,

когда театр, переставая быть целью, становился средством. Кафедра, с

которой удобно что-то проповедовать, вот чем был театр для Белинского, таким

использовали театр многие русские драматурги конца XIX века. Мастера

диалогов в романе и повести идут в театр и там, оторвавшись на время от

романа и повести, вяжут тонкое кружево диалогов. Потом на этой ниве

произрастает драма-переделка, основой которой станет роман. В этих недрах

зарождается противный духу театральности тенденциозный театр и

разговорный театр, в которых авторы пользуются сценой, чтобы высказать целый

ряд взглядов по вопросам социологии, взаимоотношения полов и даже

медицины. В России, франции, Англии, Италии, Швеции, Норвегии конца

XIX века мы наблюдаем одни и те же явления — театр стремятся завоевать

драматурги из публицистов, романистов и просто коммерческих людей.

Два течения — литературное и театральное — нелегко мирились друг

с другом, они всегда боролись. И победа театрального над литературным

всегда отмечала освобождение театра для его прямого и единственного

назначения — быть самодовлеющей ценностью — и для того, чтобы не

отрываться от почвы, питающей театр, от резервуара насыщающего.

В XVIII веке в Венеции разгорается спор между Гольдони и Гоцци по

вопросу о том, каковым должен быть театр: следует ли ему идти по пути

писанной комедии или не порывать связи с импровизационной комедией

масок. Проследить все перипетии борьбы этих двух драматургов — значит

уяснить себе, чем отличны друг от друга эти два направления —

литературное и театральное, — вечно борющиеся за право властвования. О

комедии масок, о Гольдони и Гоцци прошу вас прочесть главы из книги Вернон

Ли «Италия»1. У меня нет достаточно времени, чтобы подробно

остановиться на этом периоде, столь показательном в отношении борьбы театра

в защиту специфически театральных законов.

Гольдони изгнал со сцены романтизм и специфически театральную

буффонаду. Реальные люди в комедии Гольдони вытеснили маски comme-

dia dell'arte. Гольдони старался рисовать жизнь, как ее видим, проявляя