Смекни!
smekni.com

Серия “страницы мировой философии” (стр. 29 из 76)

Жизненна одушевленная сущность. Душа является жизненным на­чалом в человеке, тем, что живет из самого себя и вызывает жизнь. За­тем вдувает Бог Адаму дыхание жизни, чтобы он стал душою живою. Своей хитроумной игрою душа приводит к жизни пассивное и совсем к ней не стремящееся вещество. Чтобы возникшая жизнь не исчезла, ду­ша убеждает ее в самых невероятных вещах. Она ставит западни и капканы, чтобы человек пал, спустился на землю, жил на ней и был к ней привязан; уже Ева в раю не могла не уговорить Адама вкусить от запретного плода. Не будь этой переливчатой подвижности души, при всем своем хитроумии и великих стремлениях человек пришел бы к мертвому покою. Своеобразная разумность является ее поверенным, своеобразная мораль дает ей благословение. Иметь душу значит под­вергаться риску жизни, ведь душа есть демон — податель жизни, эльфическая игра которого со всех сторон окружает человека. Поэтому в догмах этот демон наказуется проклятиями и искупается благослове­ниями, далеко выходящими за пределы человечески возможного.

Небеса и ад — вот судьба души, а не человека как гражданского ли­ца, который в своей слабости и тупоумии не представляет себе никако­го небесного Иерусалима.

Анима — это не душа догматов, не anima rationalis, т.е. философ­ское понятие, но природный архетип. Только он способен удовлетвори­тельным образом свести едино все проявления бессознательного, примитивных духов, историю языка и религии. Анима — это “фактор” в подлинном смысле этого слова. С нею ничего нельзя поделать; она всегда есть a priori настроений, реакций, импульсов, всего того, что психически спонтанно. Она живет из самой себя и делает нас живущи­ми. Это жизнь под сознанием, которое не способно ее интегрировать — напротив, оно само всегда проистекает из жизни. Психическая жизнь по большей части бессознательна, охватывает сознание со всех сторон. Если отдавать себе отчет хотя бы в этом, то очевидна, например, необ­ходимость бессознательной готовности для того, чтобы мы могли уз­нать то или иное чувственное впечатление.

Может показаться, что в Аниме заключается вся полнота бессозна­тельной душевной жизни, но это лишь один архетип среди многих, да­же не самый характерный для бессознательного, один из его аспектов.

Это видно уже по его женственной природе. То, что не принадлежит “Я” (а именно мужскому “Я”), является, по всей видимости, женским. Так как “не-Я” не принадлежит “Я” и преднаходится как нечто внеш­нее, то образ Анимы, как правило, проецируется на женщин. Каждому полу внутренне присущи и определенные черты противоположного по­ла. Из огромного числа генов мужчины лишь один имеет решающее значение для его мужественности. Небольшое количество женских ге­нов, видимо, образует у него и женский характер, остающийся обычно бессознательным.

Вместе с архетипом Анимы мы вступаем в царство богов, ту сферу, которую оставляет за собой метафизика. Все относящееся к Аниме нуминозно, т.е. безусловно значимо, опасно, табуированно, магично. Это змей-искуситель в раю тех безобидных людей, что переполнены благи­ми намерениями и помыслами. Им он предоставляет и самые убеди­тельные основания против занятий бессознательным. Вроде того, что они разрушают моральные предписания и будят те силы, которым луч­ше было бы оставаться в бессознательном. Причем нередко в этом есть доля истины, хотя бы потому, что жизнь сама по себе не есть благо, она также является и злом. Желая жизни, Анима желает и добра, и зла. В эльфической жизненной сфере такие категории просто отсутст­вуют. И телесная, и душевная жизнь лишены скромности, обходятся без конвенциональной морали, и от этого становятся только более здо­ровыми. Анима верит в kalou kagaJou, а это первобытное состояние, возникающее задолго до всех противопоставлений эстетики и морали. Понадобилось длительное христианское дифференцирование для про­яснения того, что добро не всегда прекрасно, а красота совсем не обяза­тельно добра. Парадоксальности соотношений этой супружеской пары понятий древние уделяли столь же мало внимания, как и представите­ли первобытного стада. Анима консервативна, она в целостности со­храняет в себе древнее человечество. Поэтому она охотно выступает в исторических одеждах — с особой склонностью к нарядам Греции и Египта.

Можно сопоставить вышесказанное с тем, что писали такие “класси­ки”, как Райдер Хаггард и Пьер Бенуа. Ренессансное сновидение, Ipnerotomacchia Полифило и “Фауст” Гёте равным образом глубоко удивили, если так можно сказать, античность. Первого обременила ца­рица Венера, второго — троянская Елена. Полный жизни эскиз Анимы в мире бидермайера и романтиков дала Аниела Яффе. Мы не станем приумножать число несомненных свидетельств, хотя именно они дают нам достаточно материала и подлинной, невымышленной символики, чтобы сделать плодотворными наши размышления. Например, когда возникает вопрос о проявлениях Анимы в современном обществе, я мо­гу порекомендовать “Троянскую Елену” Эрскинса. Она не без глуби­ны — ведь на всем действительно жизненном пребывает дыхание веч­ности. Анима есть жизнь по ту сторону всех категорий, поэтому она способна представать и в похвальном, и в позорном виде. Жить выпа­дает и царице небесной, и гусыне. Обращалось ли внимание на то, сколь несчастен жребий в легенде о Марии, оказавшейся среди божест­венных звезд?

Жизнь без смысла и без правил, жизнь, которой никогда не хватает ее собственной полноты, постоянно противостоит страхам и оборони­тельным линиям человека, упорядоченного цивилизацией. Нельзя не отдать ему должного, так как он не отгораживается от матери всех бе­зумств и всякой трагедии. Живущий на Земле человек, наделенный животным инстинктом самосохранения, с самого начала своего суще­ствования находится в борьбе с собственной душой и ее демонизмом. Но слишком просто было бы отнести ее однозначно к миру мрака. К со­жалению, это не так, ибо та же Анима может предстать и как ангел света, как “психопомп”, явиться ведущей к высшему смыслу, о чем свидетельствует хотя бы Фауст.

Если истолкование Тени есть дело подмастерья, то прояснение Ани­мы — дело мастера. Связь с Анимой является пробой мужества и ог­ненной ордалией для духовных и моральных сил мужчины. Не нужно забывать, что речь идет об Аниме как факте внутренней жизни, а в та­ком виде она никогда не представала перед человеком, всегда проеци­ровалась за пределы собственно психической сферы и пребывала вов­не. Для сына в первые годы жизни Анима сливается с всесильной ма­терью, что затем накладывает отпечаток на всю его судьбу. На протя­жении всей жизни сохраняется эта сентиментальная связь, которая ли­бо сильно препятствует ему, либо, наоборот, дает мужество для самых смелых деяний. Античному человеку Анима являлась либо как богиня, либо как ведьма; средневековый человек заменил богиню небесной гос­пожой или церковью. Десимволизированный мир протестанта привел сначала к нездоровой сентиментальности, а потом к обострению мо­ральных конфликтов, что логически вело к ницшеанскому “по ту сто­рону добра и зла” — именно вследствие непереносимости конфликта. В цивилизованном мире это положение ведет, помимо всего прочего, к ненадежности семейной жизни. Американский уровень разводов уже достигнут, если не превзойден во многих европейских центрах, а это означает, что Анима обнаруживается преимущественно в проекциях на противоположный пол, отношения с которым становятся магически усложненными. Данная ситуация или по крайней мере ее патологиче­ские последствия способствовали возникновению современной психологии в ее фрейдовской форме — она присягает на верность тому мне­нию, будто основанием всех нарушений является сексуальность: точка зрения, способная лишь обострить уже имеющиеся конфликты. Здесь спутаны причина и следствие. Сексуальные нарушения никоим обра­зом не представляют собой причины невротических кризисов; послед­ние являются одним из патологических последствий плохой сознатель­ной приспособленности. Сознание сталкивается с ситуацией, с задача­ми, до которых оно еще не доросло. Оно не понимает того, что его мир изменился, что оно должно себя перенастроить, чтобы вновь приспосо­биться к миру. “Народ несет печать зимы, она неизъяснима”, — гласит перевод надписи на корейской стеле.

И в случае Тени, и в случае Анимы недостаточно иметь о них поня­тийное знание или размышлять о них. Невозможно пережить их содер­жание через вчувствование или восприятие. Бесполезно заучивать на­изусть список названий архетипов. Они являются комплексами пере­живаний, вступающих в нашу личностную жизнь и воздействующих на нее как судьба. Анима выступает теперь не как богиня, но проявля­ется то как недоразумение в личностной области, то как наше собст­венное рискованное предприятие. К примеру, когда старый и заслу­женно уважаемый ученый семидесяти лет бросает семью и женится на рыжей двадцатилетней актрисе, то мы знаем, что боги нашли еще одну жертву. Так обнаруживается всесилие демонического в нашем мире — ведь еще не так давно эту молодую даму легко было бы объявить ведь­мой.