Смекни!
smekni.com

Серия “страницы мировой философии” (стр. 38 из 76)

Если в этом и состояло исполнение желания, то желания сознатель­ного, поскольку именно в этом пациент и так зашел слишком далеко. И он это осознавал, так как вино было одним из его злейших врагов. Сновидение, напротив, является безучастной констатацией духовного состояния пациента. Это картина выродившейся религии, испорченной миром, инстинктами толпы. На место нуминозности божественного опыта становится религиозная сентиментальность — хорошо известная характеристика религии, утратившей живую тайну. Легко понять, что такая религия неспособна помочь или возыметь какой-либо другой мо­ральный эффект.

В целом сновидение, безусловно, неблагоприятно для пациента, хо­тя проглядывают другие аспекты, наделенные более положительной природой. Редко бывает так, чтобы сновидения были исключительно позитивны или негативны. Как правило, присутствуют обе стороны, но одна из них обычно преобладает. Понятно, что такого рода сон пред­ставляет психологу достаточно материала для того, чтобы поставить проблему религиозной установки. Если бы в нашем распоряжении имелся лишь этот сон, то глубинное его значение едва ли было бы нам доступно. Но у нас есть целая серия сновидений, в которых появляется эта странная религиозная проблема. Один сон сам по себе я обычно не берусь толковать; как правило, он принадлежит серии. Подобно непре­рывности сознательной жизни (регулярно прерываемой сном) имеется, вероятно, и непрерывность бессознательных процессов, в которой даже меньше разрывов, чем в сознании. Во всяком случае мой опыт говорит о том, что сновидения являются звеньями в цепи бессознательных со­бытий. Чтобы пролить свет на глубинные основания данного сновиде­ния, нам нужно вернуться по этой цепи и найти положение этого сна в серив из четырехсот сновидений. Мы обнаруживаем тогда, что этот сон вклинивается между двумя другими сновидениями, имеющими жут­кий характер. Предшествующий сон сообщает о собрании множества народа, о магической церемонии с целью “воссоздать гиббона”. После­дующий сон также имеет дело со сходной темой — магическим преоб­ражением животных в людей.

Оба сна крайне неприятны и тревожны для пациента. В то время как сон, где присутствует церковь, как бы движется по поверхности и представляет мнения, которые в иных обстоятельствах он мог бы по­мыслить сознательно, эти два сновидения имеют странный и чуждый характер, а эмоциональный их эффект таков, что сновидец по возмож­ности хотел бы их избегнуть. Собственно говоря, смысл этого сновиде­ния буквально таков: “Если ты убежишь, то все потеряно”. Это замеча­ние любопытным образом совпадает со словами неведомой женщины:

“Тут уже ничего не осталось”. Мы можем вывести из этих замечаний предположение о том, что сон с церковью был попыткой бегства от других сновидений, имевших место раньше или позже, и наделенных куда более глубоким значением.

II. Догматы и естественные символы

В описании первого из этих сновидений, что предшествовало сну о церкви, говорится о церемонии, с помощью которой воссоздается обезьяна. Чтобы пересказать всю эту процедуру потребовалось бы из­ложить слишком много подробностей. Я вынужден ограничиться кон­статацией того, что “обезьяна” относится к инстинктивной личности сновидца, которая полностью игнорировалась им во имя исключитель­но интеллектуальной установки сознания. В результате инстинкты взяли над ним верх и периодически атаковали его неконтролируемыми вспышками. “Воссоздание” обезьяны означает перестройку инстинк­тивной личности в рамках иерархии сознания. Такая реконструкция возможна только вместе с важными изменениями установки сознания. Естественно, пациент опасался бессознательных тенденций, поскольку ранее они обнаруживали себя в самой неблагоприятной форме. После­довавший затем сон с церковью представляет собой попытку найти убежище от этого страха под кровом религии. Третий сон о “преобра­жении животных в людей” — очевидным образом продолжает тему первого, т.е. воссоздания обезьяны, с единственной целью — транс­формировать ее затем в человеческое существо. Иными словами, что­бы стать новым существом, пациент должен пройти через важные из­менения, путем реинтеграции ранее отколотой инстинктивности — тем самым он сможет стать новым человеком. Наше время забыло древние истины, гласившие о смерти ветхого человека и творении но­вого, о духовном возрождении и прочем старомодном “мистическом аб­сурде”. Моего пациента — современного ученого — не раз охватывала паника, когда он понимал, какую власть над ним обрели подобные мысли. Он опасался безумия, а между тем две тысячи лет назад чело­век приветствовал бы такие сновидения в радостной надежде на маги­ческое возрождение и обновление жизни. Однако современная уста­новка — это горделивый взгляд на прошлое как на тьму предрассуд­ков, средневекового и первобытного легковерия, это забвение того, что сама эта установка опирается на всю прошлую жизнь — нижние эта­жи, на которых покоится небоскреб рационального сознания. Без этих нижних этажей наш ум повис бы в воздухе. Не удивительно, что это нервирует. Подлинная история развития человеческого сознания хранится не в ученых книгах, она хранится в психической организации каждого из нас.

Должен признать, что идея об обновлении принимает формы, кото­рые легко могут шокировать современное сознание. Трудно, если не невозможно, соединить образ “возрождения” с картинами, которые ри­суют нам сновидения.

Прежде чем обратиться к намекам на это странное и неожиданное преображение, следует уделить внимание другому явно религиозному сновидению, на которое я мельком указывал ранее. Если сновидение с церковью было одним из сравнительно ранних в данной серии, то сле­дующий сон принадлежит к позднейшим стадиям процесса. Вот его подробная запись.

“Я вхожу в торжественное здание, именуемое “домом внутреннего спокойствия и самососредоточенности”. Внизу множество горящих све­чей, образующих как бы четыре пирамиды. У дверей дома стоит ста­рец. Люди входят, они не разговаривают друг с другом, чаще всего они замирают, чтобы сконцентрироваться. Старец у дверей рассказывает мне о посетителях этого дома и говорит: “Покидая его, они чисты”. Те­перь я вхожу в дом, я обрел способность полной концентрации. Голос говорит: “То, что ты делаешь, опасно. Религия — это не налог, упла­ченный тобой для того, чтобы избавиться от женского лика, ибо этот лик необходим. Горе тому, кто пользуется религией как заместителем другой стороны душевной жизни. Они заблуждаются и будут прокля­ты. Религия — не замена, но окончательная завершенность, придан­ная всякой иной деятельности души. Из полноты жизни родится твоя религия, только тогда будешь ты благословенным”. Когда заканчивает­ся последняя фраза, слышится тихая музыка, нечто простое играют на органе, отдаленно напоминающее “волшебство огня” (Feuerzauber) Вагнера. Покидая дом, я вижу пламенеющую гору и чувствую, что этот неугасимый огонь должен быть священным”.

Сновидение произвело на пациента глубокое впечатление. Для него это был торжественный и многообещающий опыт, один из тех, что производят полную перемену в отношениях с жизнью и с человечест­вом.

Нетрудно увидеть в этом сновидении параллели с тем, где снилась церковь. Только на сей раз церковь стала “домом торжества” и “само­сосредоточенности”. Нет никаких признаков службы или других атри­бутов католической церкви. Единственным исключением являются го­рящие свечи, собранные в символическую форму, заимствованную, ве­роятно, из католического культа . Свечи образуют четыре пирамиды, которые, видимо, предуготавливают заключительное видение пламе­неющей горы. Число четыре регулярно возникало в его сновидениях — оно играет очень важную роль. Священный огонь, согласно наблюде­ниям самого пациента, имеет отношение к “Святой Иоанне” Бернарда Шоу. “Неугасимый огонь” — это хорошо известный атрибут Божества не только в Ветхом завете, но и как allegoria Christi в неканонической логии[6], упоминаемой в “Гомилиях” Оригена2: “Ait ipse salvator qui iuxta me est, iuxta ignem est, qui longe est a me, longe est a regno” (Гово­рит сам Спаситель: кто близко от меня, близко от огня, а кто далеко от меня, далеко от царства). Со времен Гераклита жизнь изображалась как pur aeixwon (вечно живущий огонь), и так как Христос называет себя жизнью, то это неканоническое высказывание становится понят­ным и даже достоверным. Символика огня как “жизни” входит в струк­туру сновидения — подчеркивается “полнота жизни” как единствен­ный законный источник религии. Четыре огненные вершины имеют здесь почти ту же функцию, что и икона, обозначающая присутствие божества (или равнозначной ему идеи). Как я отмечал ранее, число четыре играет в этих сновидениях важную роль, оно всегда отсылает к идее, родственной пифагорейскому tetraktuV.

Quaternarium, или четверица, имеет долгую историю. Она присутст­вует не только в христианской иконологии и мистической спекуля­ции4 но играет, пожалуй, еще большую роль в гностической филосо­фии , и с тех времен проходит через Средние века вплоть до XVIII в.6

В обсуждаемом сновидении четверица выступает как самый значи­мый образец религиозного культа, созданный бессознательным. Сно­видец входит в “дом самососредоточенности” в одиночестве, а не с дру­гом, как это было в сновидении с церковью. Здесь он встречает старца, который уже появлялся ранее в его снах как мудрец, указывавший сновидцу то место на земле, которому последний принадлежит. Старец разъясняет, что культ по своему характеру является очистительным ритуалом. Однако из текста сновидения не вполне ясно, о какого рода очищении идет речь, от чего нужно очиститься. Единственным ритуа­лом оказывается концентрация или медитация, ведущая к экстатиче­скому явлению голоса. Вообще, в этой серии сновидений часто встре­чается голос. Им всегда произносятся властные заявления или прика­зы, имеющие либо характер истин на уровне здравого смысла, либо суждений с намеком на философскую глубину. Как правило, это за­ключительное суждение, звучит под конец сна и, как правило, столь ясно и убедительно, что у сновидца нет против него никаких возраже­ний. Оно имеет характер истины, не подлежащей обсуждению, а пото­му оно часто предстает как финальный и абсолютно значимый вывод из долгого бессознательного размышления, после тщательного взвеши­вания всех аргументов. Часто этот голос принадлежит властной фигу­ре — военачальнику, капитану корабля, старому врачу. Иногда, как и в данном случае, присутствует один голос, идущий как бы ниоткуда. Интересно то, как этот интеллектуал и скептик воспринимал голос. Сами суждения часто совсем ему не нравились, но все же он принимал их без вопросов и даже со смирением. Таким образом голос являлся на протяжении многих сотен тщательно записанных сновидений как важ­ный и даже решающий образ бессознательного. Поскольку данный па­циент ни в коем случае не является единственным наблюдавшимся мною пациентом с феноменом голоса в сновидениях и в других специ­фических состояниях, я должен был принять как факт то, что бессоз­нательный ум временами может обретать интеллект и целесообраз­ность, которые намного превосходят сознательное видение. Не вызы­вает сомнений и то. что голос — это один из основных религиозных фе­номенов, его можно наблюдать и в тех случаях, когда сознание, так сказать, занято темами, весьма далекими от религиозных. Схожие на­блюдения нередки и в других случаях, а потому я должен признать, что понимаю эти данные только так, а не иначе. Я часто сталкивался с возражением, согласно которому мысли, если они провозглашены, мо­гут принадлежать исключительно самому индивиду. Возможно, это и так, во своей мыслью я называю ту, что помыслена мною, подобно то­му, как я называю деньги своими, если заработал или получил их со­знательно и законным путем. Если некто решит преподнести мне день­ги в качестве подарка, то я ведь не могу сказать своему благодетелю: