Для христианства эти нашествия имели огромные последствия. Многие традиционные центры христианства - Иерусалим, Антиохия, Дамаск, Александрия и Карфаген - оказались в руках мусульман. В Карфагене и вокруг него христианство было вообще искоренено. В остальной части обширных арабских владений к христианству относились терпимо, но оно не распространялось, и оставалось только довольствоваться существующим положением.
У Византийской империи, до того времени обладавшей обширными территориями на Ближнем Востоке и на северном побережье Африки, оставалось лишь то, что теперь называется Турцией, и некоторые владения в Европе. В следующей главе мы увидим, что многие жители империи, не соглашаясь с ее политикой, подчинялись мусульманским установлениям и больше не принимались в расчет византийскими императорами.
Но самое главное, изменилось географическое пространство, в котором действовала церковь. До сих пор христианство развивалось вокруг Средиземноморского бассейна. Теперь же центр тяжести сместился к северу, то есть к Британским островам, франкскому государству и к Италии. Константинополь же будет все больше отдаляться от этих территорий. Поэтому нет ничего удивительного в том, что через несколько лет после арабских завоеваний, в 800 году, папа короновал Карла Великого императором Запада - протесты Константинополя и папа, и Карл Великий оставили без внимания.
Когда у меня под рукой нет книг или когда в меня, как колючки, впиваются мысли, не позволяя сосредоточиться на чтении, я иду в церковь, которая излечивает любую болезнь души. Яркость икон привлекает мое внимание, зачаровывает глаза... и постепенно приводит душу к прославлению Бога.
ИОАНН ДАМАСКИН
В предыдущей главе мы сосредоточили внимание на западном христианстве, но не надо забывать, что в то же самое время существовало восточное ответвление церкви. Для христиан в ту эпоху Восточная и Западная церкви составляли единое целое. Н о сейчас для историков очевидно, что две ветви церкви начали расходиться уже в раннем средневековье и что окончательный раскол в 1054 году стал результатом долгого процесса. Помимо очевидных культурных различий между латиноязычным Западом и грекоязычным Востоком, значительную роль играл ход политических событий, создававший в двух частях церкви совершенно разное положение дел. На Западе падение империи обернулось вакуумом, который заполнила церковь, и иерархи церкви, в частности папы, стали пользоваться политической властью. Н а Востоке же империя продолжала существовать еще тысячу лет. Она выжила, несмотря на многочисленные нашествия извне и на внутренние неурядицы. А ее самодержавные императоры держали иерархов церкви на коротком поводке. Это обычно приводило к вмешательству гражданских властей в церковные вопросы, в частности в богословские споры. На богословскую полемику накладывала отпечаток возможность в любой момент обратиться к императору и тем самым сокрушить противника, для опровержения взглядов которого не хватало аргументации. Естественно, многие императоры богословские решения принимали исходя из политических соображений, что вело к еще большей напряженности. По этим причинам в раннем средневековье богословские споры стали одной из отличительных черт восточного христианства. Тем самым мы не хотим сказать, что эти споры не имели никакого значения. Рассматривавшиеся вопросы нередко затрагивали саму суть Евангелия. Более того, учитывая, что все христиане в то время считали себя членами единой церкви, решения, принимавшиеся на Востоке с номинальным участием Запада или вообще без него, становились обязательными как на Востоке, так и на Западе. Наконец, эти споры в конечном счете привели к первым расколам в христианстве и к зарождению самостоятельных церквей, существующих до сих пор.
Вопрос о Божественности Второго Лица Троицы (и Святого Духа) был решен на Никейском (325) и Константинопольском (381) соборах. Обращение многих варваров в арианство и последующее завоевание ими западной части Европы снова привлекли на короткое время внимание к арианству, но в конце концов христиане пришли к общему согласию и приняли учение о Троице. Но оставались другие вопросы, вызывавшие острые богословские разногласия. Главным среди них был вопрос, каким образом в Иисусе Христе сочетались божественное и человеческое начала. Именно в этом заключалась основная Христологическая проблема.
В этом отношении на Востоке возникли два основных течения, которые историки условно называют "антиохийским" и "александрийским", хотя не все "александрийцы" были родом из Александрии и не все "антиохийцы" жили в Антиохии. Обе стороны были согласны, что Божественность неизменна и вечна. Суть вопроса заключалась в том, как неизменная и вечная природа Бога может сочетаться с непостоянной и неустойчивой природой человека. В этом плане их взгляды резко расходились. Александрийцы вслед за Климентом и Оригеном упор делали на роли Иисуса как учителя божественной истины. Для этого Спаситель полностью и ясно раскрыл Свою Божественность. Его Божественность надо утверждать даже в ущерб Его человеческой природе. Антиохийцы, со своей стороны, полагали, что для спасения человечества Иисусу надо было стать полностью человеком. Он, без сомнения, оставался Божеством, но это не следует понимать в том смысле, что Его человеческое начало может каким-то образом затушевываться или отвергаться. Обе стороны признавали как Божественность, так и человеческую природу Иисуса. Проблема заключалась в том, каким образом они могут сочетаться.
На Западе такие вопросы не вызывали особого интереса. Во-первых, после нашествия варваров там появились более насущные проблемы. Во-вторых, Запад придерживался формулировки Тертуллиана - во Христе соединились две природы в одном лице - и довольствовался ею. Поэтому Запад играл роль как бы миротворца в споре между противоборствующими группировками на Востоке и тем самым повышал свой авторитет.
Разногласия начались еще до попыток разрешить вопрос о Троице. Аполлинарий Лаодикийский, один из защитников никейской позиции по вопросу о Троице, полагал, что может подкрепить ее, показав, как вечное Слово Божье воплотилось в Иисусе. Он попытался сделать это с помощью утверждения, что в Иисусе Слово Божье, Второе Лицо Троицы, выражало разумное начало. Как и у всех человеческих существ, у Иисуса было физическое тело, и оно подчинялось тем же законам, которые дают жизнь всем людям. Но Его разум был нетаким, как у людей. Слово Божье выполняло в Нем ту же роль, какую в нас играет разум, или "разумная душа".
Это объяснение казалось Аполлинарию вполне удовлетворительным, но вскоре многие начали видеть в нем слабые места. Человек с чисто божественным разумом не может быть до конца человеком. С точки зрения александрийцев, оно выглядело приемлемым, так как требовалось всего лишь доказать, что Иисус действительно говорил как Бог и что у Него было тело, необходимое для общения с нами. Но для антиохийцев этого было недостаточно. Иисус должен был стать полностью человеком. Это имеет особое значение потому, что Иисус принял человеческий облик для спасения человечества. Спасти нас в полном объеме Он мог только в том случае, если стал человеком в полном объеме. Если бы Он не принял хоть какую-то часть того, что составляет человеческое существо, эта часть осталась бы неспасенной. Григорий Назианзин (один из великих каппадокийцев) писал об этом так:
Если кто-то верит в Иисуса Христа как в человеческое существо без человеческого разума,такой человек сам лишен разума и недостоин спасения. Ибо Он не спас того, чего не принял на Себя. Он спас то, что добавил к Своей Божественности. Если бы грехопадение Адама относилось только к какой-то его части, тогда Христос мог бы принять на Себя эту часть и спасти ее. Но если грехопадение затронуло всю человеческую природу, для ее спасения она должна была соединиться в Слове целиком35.
После непродолжительного обсуждения теории Аполлинария были отвергнуты сначала рядом ведущих епископов и созванными ими местными синодами, а затем в 381 году Константинопольским собором - тем самым, который подтвердил решения Никейского собора в отношении арианства.
Следующий эпизод христологической полемики связан с Несторием, представителем антиохийской школы, ставшим в 428 году патриархом Константинопольским. Патриархат Константинополя всегда был объектом политических интриг и соперничества между патриархами Антиохии и Александрии. Константинопольский собор постановил, что епископ Константинополя должен занимать на Востоке более высокое положение, подобное тому, которое на Западе занимает епископ Римский. Это было просто признанием политической реальности, ибо Константинополь стал столицей Восточной империи. Но епископы более старых церквей в Антиохии и Александрии были недовольны отведенной им второстепенной ролью. Среди прочего их реакция выразилась в том, что епископство Константинополя они превратили в приз, который надо завоевать для своих сторонников. В этой игре успех чаще сопутствовал Антиохии, поэтому большинство патриархов Константинопольских были антиохийцами, и, следовательно, патриархи Александрии относились к ним как к своим противникам - мы уже видели это на примере Иоанна Златоуста. Учитывая это, положение Нестория было непрочным, и александрийцы рассчитывали поймать его на первой же ошибке.
Это произошло, когда Несторий заявил, что Марию следует называть не theotokos, то есть Богородицей, a christotokos, то есть Христородицей. Протестантам трудно понять, что по сути имелось в виду, ибо мы отвергаем представление о Марии как о "Богоматери", и на первый взгляд кажется, что речь шла именно об этом. Но на самом деле расхождения касались не столько Марии, сколько Иисуса. Вопрос заключался не в почитании Марии, а в понимании рождения Иисуса. Заявив, что Мария родила Христа, но не Бога, Несторий тем самым утверждал, что, говоря о воплощенном Господе, можно и должно проводить различие между Его человечностью и Божественностью и что одни Его свойства относятся к человеческому началу, а другие к божественному. Такая точка зрения выражала типично антиохийскую позицию, в которой, дабы сохранить полностью человеческую природу Иисуса, проводилось четкое различие между ней и Его Божественностью. Несторий и антиохийцы опасались, что если эти две природы сближать слишком тесно, Божественность поглотит человеческое начало, и уже нельзя будет говорить о человеке Иисусе в подлинном смысле слова.