Итак, понятие политического террора включает государственную политику легитимного насилия и контроля (1), представляющую интересы данной социальной системы и поддерживающую авторитет государства. Власть, осуществляющая контроль над социальной системой, ее нормативным выражением, перманентно использует насилие и устрашение против групп, слабо интегрированных в эту систему либо не согласных с ней. Террор предполагает решение острых социально-политических конфликтов путем прямого применения насилия. Антисистемное насилие - это эхо государственной политики силы и традиционной идеологии, санкционирующей применение силы. Методами террора пользуются также и все диктаторские режимы (2), в частности, Макиавелли восторгался правлением с помощью страха и рекомендовал этот стиль раннебуржуазному диктатору, а Древний Рим приветствовал диктатуру, избавляющую от продолжения гражданской войны. И только с ХVI в. тирания преподносится как преступление против религии, морали и закона. Социальные и политические революции сопровождаются эскалацией террора. Здесь возможен революционный террор и контрреволюционный террор (3). Наиболее известным примером революционного террора является якобинский террор 1793-1794 гг. во Франции. В ходе французского террора 500 тысяч человек были посажены в тюрьму по политическим соображениям, 15 тысяч - приговорены к смертной казни, 12 тысяч - казнены без суда. В эти периоды общество поляризуется и возникает благоприятная среда для страха, подозрительности, мести, ожесточенности, способствующих разрастанию насилия. Якобинцы подчеркивали временный характер террора и выдвигали лозунг: "Пусть террор будет порядком этого дня!" Другим примером может служить так называемый "красный террор" в России, который был санкционирован рабоче-крестьянским государством после серии злодейских покушений на лидеров социалистической революции как средство защиты и развития революции. По мнению М.А. Бакунина, одного из известных теоретиков анархизма, именно революция, развивающаяся по сценарию политического переворота и выражающая интересы в основном верхушки общества, а не коренные интересы народа, скорее может перерасти в "политическую резню" и превратиться в "кровавую революцию", чем социальная революция, отвечающая интересам масс, большинства общества.
Контрреволюционный террор проявился в России как "белый террор", а во Франции его кульминацией был расстрел коммунаров в Париже в 1871 г. 30 тысяч коммунаров были убиты в сражениях или расстреляны, многие впоследствии были казнены, отправлены на каторгу, преданы суду.
В XIX в. возникает так называемый "классический терроризм" (4), вобравший романтические фантазии, анархистские, нигилистические, религиозные и героические идеи и ставший формой борьбы с царизмом. Это энергия буржуазных революций, перенесенная на русскую почву, тогда как на Западе революционная полоса пресеклась 1848 г. Народовольцы и эсеры занимались террористической деятельностью профессионально. По общему признанию, именно русское революционное движение явилось прообразом современного терроризма. Считается, что именно произведение С. Нечаева "Катехизис революционера" (1869) является манифестом терроризма и нигилизма. Революционер, по мысли Нечаева, не должен испытывать жалости ни к кому на свете, не должен иметь семью, друзей и любимых в этом мире. Им не ставился вопрос о том, вправе ли один человек уничтожить другого. Напротив, убийство помогает революции, и профессиональный террорист не виновен.
Как реплика на идею революционного насилия, которая отягощена, конечно же, представлением о том, что убийство является инструментом исторического прогресса, возникает антимиф: "Все дозволено!" Однако, сочетание пророческого стиля, донкихотской активности, романтики "робин гудов", рыцарской готовности к борьбе неизменно производило и производит огромное впечатление на интеллектуалов из рядов мелкой буржуазии, особенно склонной к фразам об абсолютной свободе личности, к категориям протеста и нигилистической этики, трагическому восприятию человеческого существования, заключенного, на самом деле, в обыденные формы. Тема гуманизма, трагизма истории, героического подвига восставшей личности, протестующей против мира отчуждения и стандартизации, сочетается с ненавидящим взглядом из "подполья" и взлелеянными действительными и мнимыми обидами. В литературных интерпретациях революционности (Ф. Достоевский, А. Камю, Ж.-П. Сартр) на первый план выходит не существо дела революционеров, а их способность "преступить", выйти за рамки дозволенного. А. Камю в сочинении "Справедливые убийцы" стремится понять парадоксальную ситуацию, когда моральность человека состоит в том, чтобы отойти от нее.
Ф.М. Достоевский в романе "Бесы" демонизирует образ восставшего "петербургского нигилиста". Он рассматривает причины индивидуального бунта в традициях сатанинской мифологии, согласно которой восставшим владеет гордость и зависть, ложное чувство собственного величия и он стремится отменить существующий порядок из чувства обиды и соперничества. Экспериментальный альтернативный порядок разрушителен и греховен. Он предполагает чудовищное саморазвращение личности.
В грезах и фикциях мелкой буржуазии террорист-анархист является ее героем. Он удовлетворяет ее потребности в приключениях, борьбе, независимости, безнаказанных преступлениях. Вместе с тем это персонаж кошмаров и триллеров. В документальном мире он остается не узнанным и чуждым ей сатанистом, присвоившим себе исключительные права. В конце 1960-х и начале 1970-х годов в 63 европейских странах зарегистрированы террористические инциденты. Явление терроризма здесь стало полной неожиданностью. Это новый политический феномен, который находится в поле современной западной социальной системы, отнюдь не объяснимый только предшествующей историей терроризма, порождение современной демократической традиции (5), или, можно сказать, продукт либерально-демократических конституционных обществ "закона и порядка", прав и свобод человека. Самыми известными являются "Красные бригады" в Италии, группа Баадер-Майнхоф в ФРГ, Алжирский национально-освободительный фронт, ЕТА, ИРА и некоторые другие. "Красные бригады" начали свою деятельность в 1970 г., когда они назывались еще "Пролетарские левые", кульминационной точкой их политической активности называют похищение и убийство в 1978 г. премьер-министра Италии Альдо Моро.
Терроризм, заметный в ряде благополучных западных стран, ассимилировал в своей идеологии упрощенный марксизм, идеи антиимпериалистической и классовой борьбы. Он сильнее выражен в странах с фашистским прошлым. Его обозначают нередко термином "партизанская война в городе" и проводят параллель с "католико-коммунизмом". Террористические группы угрожают так называемому "социальному контракту", т.е. философски аргументированному предрассудку, согласно которому общество зиждется на согласии граждан и уже выбрано ими как справедливая и нравственная форма сосуществования. Они стремятся демистифицировать "демократический" капитализм, ставят вопрос об авторитарной традиции, замаскированной под демократические институты. Известным способом принуждают власти открыть свою подлинную сущность (авторитаризм) и тем самым нарушить контракт с гражданским обществом. Террористы дают понять, что демократические преобразования в обществе не завершены, не состоялись, что права человека не могут быть реализованы в данной социально-политической системе. И наконец, вследствие интернационализации террористического движения возникает международный терроризм (6), метод и идеология крайне левых и ультра-националистов с выраженным акцентом на антиамериканизме и борьбе с силами мирового империализма. Очагом международного терроризма считаются некоторые азиатские, арабские страны и страны Латинской Америки. США называют международный терроризм второй по значению опасностью после российского атомного оружия. Под предлогом борьбы с международным терроризмом западные страны придают своей внешней политике жандармскую и карательную направленность, ужесточают дискриминационный подход к национальным меньшинствам и общинам внутри страны. Они отказываются от всякого диалога с политическими кругами, подозреваемыми в симпатиях к терроризму, на том основании, что требования преступников не могут приниматься во внимание ни при каких обстоятельствах. Западные страны резервируют для себя позицию морального превосходства и изображают брезгливость по отношению к уличенным и заподозренным в терроризме, ни на миг не сомневаются в собственной правоте. Они никак не связывают эти эксцессы с собственной несправедливой экономической политикой, с углубляющимся неравенством в мире, с "гроздьями гнева", взрывом негодования, которые провоцирует их собственная политика диктата и экономического принуждения. Военная интервенция группы стран и угрозы применения силы под предлогом миротворчества также могут рассматриваться в качестве международного терроризма. Международный терроризм - это тлеющая война, предвестие большой войны, война между государствами-гегемонами и сырьевыми странами. Не случайно войну в Персидском заливе американцы сами называют "нефтяной войной". Международный терроризм выступает и как часть национально-освободительного движения, например в Северной Ирландии, и как движение сепаратизма, в основе которого лежит также неравномерное экономическое развитие, нерешенные проблемы массы населения. Международный терроризм свидетельствует о большом количестве взрывного материала, о революционном и псевдореволюционном потенциале, который нельзя сдерживать и игнорировать бесконечно долго. Именно потому, что эта борьба ведется заведомо неравными силами, она и ведется не по правилам честного поединка. Некоторые виды насилия порождаются угнетением и несправедливостью, отрицанием основных человеческих прав, в частности тем, что целые нации лишены родины, гражданства, имущества. Вряд ли можно ожидать, что "подавленная коллективность" будет отстаивать беспристрастно ту же самую этику, которая имеет абсолютное значение для преуспевающих, располагающих куда большими средствами для удовлетворения своего интереса. Рабы всегда будут требовать свободы, голодные - хлеба, а политически бесправные - своих гражданских прав.