По мнению М. Вебера, генеалогический метод далеко не так универсален, как это представлялось Ницше. Так, например, буддизм не имеет ничего общего с моралью ressentiment, это "религия спасения интеллектуалов, последователи которой почти все без исключения принадлежат к привилегированным кастам". И хотя псалмы действительно преисполнены жаждой мести, даже применительно к иудаизму, считает М. Вебер, было бы большим преувеличением "считать чувство мести собственно решающим элементом исторически сильно меняющейся иудейской религии" (2, 161-165).
Ницше о двух типах морали
Центральной проблемой первого исследования-разоблачения работы ("рассмотрения") является вопрос об основании суждения ценности, и прежде всего добра и зла. Имеющиеся объяснения, в первую очередь утилитаристские, Ницше считает несостоятельными. Он приходит к выводу о том, что противоречивость моральных суждений связана главным образом с фундаментальным различием двух типов морали - морали "аристократов", "господ" и морали "рабов", низших1. Это две кардинально отличающиеся системы ценностей, каждая из которых имеет свои социально-психологические основания, свой механизм формирования и функционирования, а потому различие между ними вечно и неустранимо.
Мораль "господ", "преимущественная мораль", изначальна, "естественна", самодостаточна, "произрастает из торжествующего самоутверждения" человека как необузданной силы природы. "Предпосылкой рыцарски-аристократических суждений ценности, - пишет Ницше, - выступает мощная телесность, цветущее, богатое, даже бьющее через край здоровье, включая и то, что обусловливает его сохранность, - войну, охоту, танец, турниры и вообще все, что содержит в себе сильную, свободную, радостную активность" (9, II, 422)2. Мораль же "рабов" вторична, это не спонтанный порыв, "не акция, а реакция", ответ слабых, немощных, "вытесненная ненависть, месть бессильного", ressentiment. Ницше использует этимологию моральных терминов как доказательство этого своего исходного положения: понятие "знатный", "благородный" в сословном смысле постепенно эволюционировало к понятию "добра", "хорошего", а "пошлое", "низкое", "плебейское" ("schlicht" - простой, простолюдин) - к понятию "зла", "плохого" ("schlecht"). Изначально как "хорошее" воспринимали себя и свои деяния знатные и могущественные в противоположность всему пошлому и плебейскому. "Из этого пафоса дистанции, - пишет Ницше, - они впервые заняли себе право творить ценности, выбивать наименование ценностей: что им было дело до пользы!" (9, II, 416). Таким образом, делает он вывод, "хорошее" в аристократической морали не связано необходимым образом с "неэгоистическим", попытки же их отождествления свидетельствуют лишь о неблагополучии в аристократической морали, о ее упадке.
Возникновение морали второго типа Ницше связывает с "восстанием рабов в морали" и произведенной ими первой "переоценкой ценностей".
Высокородные, будучи цельными, активными, преисполненными силы, были счастливы, умели "не отделять деятельности от счастья", в то время как неудачники, люди ressentiment, вынуждены были искусственно конструировать свое счастье, внушать и лгать самим себе.
Благородный человек честен, доверчив и открыт, даже откровенен, наивен по отношению к себе и другим, тогда как человек ressentiment лишен этой честности и прямоты, злопамятен, скрытен, "его душа косит", а изворотливость ума - первостепенное условие его выживания.
Человек благородный и врага себе требует равного по достоинству, в котором "нечего презирать и есть очень много что уважать", - только такого врага можно любить искренне, не кривя душой. Творчество же человека ressentiment сводится к тому, что сначала он демонизирует своего врага, превращает его в носителя зла, а затем противопоставляет ему выдуманного себя - "доброго" - в качестве антипода.
Исходным и основным понятием благородного является "хорошее", "доброе" и лишь затем - плохое. Исходным морали рабов является "злое", и злым оказывается "как раз благородный, могущественный, господствующий, только перекрашенный, только переиначенный, только пересмотренный ядовитым зрением ressentiment" (9, II, 427). Ницше не отрицает, что для такого представления о "благородных" у тех, кто знает их "лишь в качестве врагов", достаточно оснований. Если в своей среде, в отношениях друг к другу они проявляют такт, сдержанность, уважение, благодарность, чуткость, верность, то за пределами своего круга "ведут себя немногим лучше выпущенных на волю хищных зверей", смакуя свободу от всякого социального принуждения.
Таким образом, "хорошее" благородного отнюдь не тождественно "доброму" плебея. Первое проистекает из полноты жизни и обозначает ее, второе - порождение ressentiment. "Плохое" благородных - лишь контрастное по отношению к "хорошему", "отголосок, дополнительный цвет"; "злое" же рабов в морали - оригинал, начало, "выкипевшее из котла ненасытной ненависти". Поэтому, уточняет Ницше, "по ту сторону добра и зла..." - "это по меньшей мере не значит: "по ту сторону плохого и хорошего" (9, II, 437).
Сущность "восстания рабов в морали"
Истоки "восстания рабов в морали" Ницше видит в жреческом способе оценки, который возникает на основе рыцарски-аристократического, но затем вырастает в его противоположность1.
Жречество, выходцы из касты благородных, для обозначения своей специальной функции начинают использовать особые предикаты. Так, понятия "чистый" и "нечистый" начинают употребляться в качестве сословных, а позднее понятия "хороший" и "плохой", наоборот, уже не в сословном смысле. В образе жизни и мысли, привычках жреческой аристократии Ницше отмечает нечто "изначально нездоровое", принципиально опасное для существования человека: и их изощренная метафизика, и их практики преследуют цель подавить его жизнеспособность. Но "лишь на почве этой принципиально опасной формы существования человека, жреческой формы, - подчеркивает Ницше, - человек вообще стал интересным животным ...только здесь душа человека приобрела глубину и стала злою, - а это суть как раз две основные формы превосходства, ставившие до сих пор человека над прочими животными!.." (9, II, 421).
"Восстание рабов в морали", по Ницше, начинается с евреев, этого "жреческого народа", который взял реванш над своими врагами и победителями "путем акта духовной мести", радикально переоценив их ценности. "Именно евреи, - возмущается Ницше, - рискнули с ужасающей последовательностью вывернуть наизнанку аристократическое уравнение ценности (хороший = знатный = могущественный = прекрасный = счастливый = боговозлюбленный) - и вцепились в это зубами бездонной ненависти (ненависти бессилия)", а именно: "только одни отверженные являются хорошими, только страждущие, терпящие лишения, больные, уродливые суть единственно благочестивые, единственно набожные, им только и принадлежит блаженство, - вы же, знатные и могущественные, вы, на веки вечные злые, жестокие, похотливые, ненасытные, безбожные, и вы до скончания времен будете злосчастными, проклятыми и осужденными!" (9, II, 422).
С тех пор как "господа" были упразднены и победила мораль простолюдина, человек "неисцелимо посредственный", тщедушный возомнил себя целью и смыслом истории. История превращается в историю выведения ручного "домашнего животного" из "хищного зверя "человек", a ressentiment становится орудием культуры, с помощью которого были "погублены и раздавлены" благородные поколения и их идеалы. Начинается эпоха "фальшивомонетничества", интенсивной "фабрикации идеалов". Бессилие переистолковывается в "доброту", трусливая подлость - в "смирение", подчинение тем, кого ненавидят, - в "послушание", неумение отомстить за себя выдается за нежелание мстить или прощение, а убожество неудачников, как они надеются, будет возмещено "блаженством" на том свете. Свою надежду на месть они называют верой в справедливого Бога, а вожделенное возмездие - "торжеством справедливости".
Мораль рабов и мораль господ "бились на земле тысячелетним смертным боем", и хотя мораль рабов взяла верх почти на половине земного шара, ее победа не повсеместна и не окончательна. В эпоху Ренессанса произошло пробуждение классического идеала, "преимущественного способа оценки", но было подавлено плебейским движением ressentiment Реформации. Сильнейший удар классическому аристократическому идеалу был нанесен французской революцией. Как последнее его знамение явился Наполеон, этот, по Ницше, "синтез нечеловека и сверхчеловека".
Сложившаяся под влиянием христианства европейская культура благоприятствовала слабым, "вторичным". Но и одержав верх, реактивные силы не превращаются в активные, и в этом главная опасность. Нынешние господа, пишет Ницше, - это торжествующие рабы, шуты. Мораль господ отличается от морали рабов качественно: первые - творцы ценностей, вторые - приспособленцы, первые - силы созидания нового, еще неведомого, "еще не признанного"; вторые - силы сопротивления, утверждающие себя через отрицание всего здорового, активного, цветущего.
Главная загадка христианской истории, по Ницше, в том, что христианские идеалы порабощают души даже благородных и сильных. Рабы торжествуют не в результате сложения, умножения своих сил, но вследствие мобилизации под свои знамена сильных, заражения сильных своей слабостью. Они блокируют возможности сильного, парализуют его творческую энергию. Века христианской культуры породили новую породу людей с рабским типом сознания, покорных судьбе и лицемерных, не способных предложить никакой альтернативы нынешнему общественному состоянию. Ницше отнюдь не считает, что произошедший "переворот" был неизбежен, наоборот, именно исторически случайный, как он считает, характер этого события вызывает в нем досаду, горькое сожаление и подогревает его разоблачительский энтузиазм.