Еще одна неразгаданная тайна в жизни Гермогена – год его рождения. Все историки едины в том, что родился патриарх не позднее 1530 года, но обоснования дают разные. Н.М. Карамзин сообщает, что «в 1610 году поляки говорили: упорствовал в зложелательстве к нам только восьмидесятилетний патриарх». Очень интересное высказывание в журнале «Странник»: «Гермоген, уроженец Казани, увидевший свет почти в одно время с Иваном IV Грозным …», а Иван Грозный, как известно, родился в 1530 году.
Р.Г. Скрынников выдвигает бездоказательное предположение: «Ко времени патриаршего престола Гермогену исполнилось 75 лет…» (Гермоген стал патриархом в июне 1606 г.).
И. Виноградов делает такое предположение: «Патриарх Гермоген, в миру Ермолай, родился в 1530 году в невысокородной, богобоязненной семье Павла и Ксении, имевшей родственниками многих иноков и иереев. Его детство протекало близ Иосифова монастыря, возможно, в стрелецких слободах или в казацких поселках. Часто посещая монастырь, даровитый мальчик обратил на себя внимание иноков обители, и те взяли его к себе « в научение книжное». В стенах Иосифова монастыря под руководством архимандрита Германа, впоследствии архиепископа Казанского, он получил первоначальное образование». К сожалению, имеется только одно альтернативное известие. Ермолай (Гермоген после крещения), придя в Казань, поступил причетником в Спасо-Преображенский собор. Здесь жил на покое основатель этого монастыря Варсонофий, бывший архиепископом в Твери. Старец взял Ермолая под свое руководство, обучал его и «укреплял в вере и благочестии». Судя по последующей деятельности Гермогена и его сочинениям, можно заключить, что у него от природы были блестящие дарования, а также возможность развить их широким и разносторонним образованием. Его творения выдают в нем человека с глубоким религиозным чувством, хорошо знающего Священное Писание, церковную и гражданскую историю, духовную литературу, каноны и церковные уставы.
Святитель Гермоген
Священнослужительская деятельность патриарха Гермогена началась в Казани в конце XVI века, в царствование Иоанна Грозного. По отзывам современников, он уже тогда был «муж зло премудростью украшенный, в книжном учении изящный и в чистоте жития известный». В 1579 году, будучи еще приходским священником, будущий патриарх поднял с земли чудесно обретенную им на месте пожара чудотворную казанскую икону Божией Матери, показал ее собравшейся толпе народа и перенес ее с крестным ходом в соседний храм. Это событие создало казанскому иерею Гермогену, и раньше того пользовавшемуся любовью и уважением казанских жителей, повсеместную известность.
Спустя после того восемь лет, святитель Гермоген принял иноческий чин и был назначен настоятелем казанского Спасо-Преображенского монастыря, а еще через два года он был уже митрополитом казанским. И с этой поры святитель Гермоген, в казачестве первого архипастыря одного из важнейших окраинных городов, получил возможность влиять на дела государства.
Можно было бы очень многое сказать о миссионерской деятельности святителя в Казани. Находясь в недавно отвоеванном от татар городе, где было много новообращенных в православие, но еще больше необращенных, святитель Гермоген прилагал великое усердие к распространению и укреплению православия в Казани и казанском крае. Он собирал в свои покои новообращенных и лично беседовал с ними, наставляя в вере. Мало того, он испросил царскую грамоту о построения в Казани особого для них храма и о наделении их землею… Несколько лет тянулась истинно апостольская деятельности святителя Гермогена в Казани, но настоящее его служение вере и государству было еще впереди…
Подготовлялись тяжкие события на Руси. Умер царь Борис, и появился самозванец. Подготовлялось торжество иноверия в России. Задумав вступить в брак с Мариной Мнишек, Лжедмитрий настаивал на том, чтобы она и в браке с ним, русским царем, оставалась в католической вере. Зная, какое значение уже имел в это время казанский митрополит, Лжедмитрий вызвал его в Москву и всячески старался привлечь на свою сторону. Но святитель Гермоген прозрел своим мудрым государственным умом опасность воцарения латинства в России и смело и прямо, со свойственной ему искренностью и резкостью, восстал против намерений Лжедмитрия, осудил его намерение жениться на католичке и даже стал всенародно, в кремлевских стенах, изобличат лже-царя в скрытом иезуитстве. За это, как и следовало ожидать, Гермогена постигла опала: он был удален из Москвы и заточен в одном из отдаленных монастырей.
Борьба с лже-царем была первым выступлением Гермогена в защиту православия и народности. И уже тогда с достаточной яркостью определился общегосударственный характер этой защиты. Святитель Гермоген из поместного священноначальника, из главы казанского духовенства превратился в одного из влиятельнейших государственных людей в стране. И чем более разгорались в стране политические события, чем сильнее обрисовывалось засилье врагов православия и народности, тем чаще и чаще стало произноситься в стране имя казанского митрополита. И кругом этого имени все ярче сиял ореол нравственной чистоты, апостольской твердости в вере и трогательной любви к родине.
Погиб самозванец. Воцарился Василий Шуйский. Святитель Гермоген был снова вызван в столицу, и собор русских архипастырей избрал его всероссийским патриархом. Святителю было тогда уже семьдесят лет. Это был глубокий старец – и тем не менее то великое дело, которым он освятил и прославил свою жизнь и для которого он был свыше призван, еще только начиналось.
Святитель Гермоген в смутное время междуцарствия боролся не только с врагами православия, но и с самим междуцарствием. Вместе со всей русской землей он искал для русской земли царя и хотел царя русского, всеми силами сопротивляясь той партии, которая указывала на иностранных претендентов. Уже тогда он намечал в цари Михаила Федоровича Романова: но когда польская партия стала все-таки брать верх, то и тогда святитель Гермоген соглашался на кандидатуру королевича Владислава только с одним непременным и неизбежным условием: чтобы королевич принял православие. Вне этого условия святитель не видел возможности никому быть русским царем. Но как мы знаем, это условие было признано сторонниками Владислава неприемлемым – и это было совершенно естественно, потому что православный Владислав уже не был бы проводником латинизма и полонизма в России, как того добивались поляки и «полякующие» русские.
Невольно поражаешься тому могучему влиянию, которое святитель имел тогда в стране. Он был поистине духовным главою России в то смутное время: главою всего честного, чистого и здравого, что тогда еще оставалось в России. По его слову делалось все то, что, в конце концов, могло спасти страну от политического разгрома и морального разложения. Достаточно было патриарху послать куда-либо в какой-либо город грамоту о защите веры – и все лучшие люди в этом городе поднимались на борьбу с виновниками смуты. Достаточно было патриарху, как увидим ниже, благословить начавшееся в Рязани движение русских ополчений к осажденной поляками Москве – и движение это быстро разрослось в громадную лавину, на которую с ужасом глядели засевшие в Москве и перед Москвой враги России. И как это характерно: надменные Гонсевские и Салтыковы, словно боясь, что им не удастся справиться с надвигавшейся грозой своими силами, являлись тогда к патриарху и заставляли его посылать грамоты обратного содержания. Так были убеждены они в силе его влияния на народ и так оценивали они значение этой силы…
Эти попытки воспользоваться могучим влиянием Гермогена начались еще в 1610 году – когда на Москве шли разговоры о том, кому быть русским царем, и когда сам Сигизмунд выразил желание вступить на русский престол, и в Москве нашлись его приверженцы даже среди русских бояр. Тогда именно к Гермогену являлись полякующие бояре Салтыков и Мстиславский и требовали, чтобы патриарх разрешил целовать крест королю и отписал об этом в грамотах. Святитель отказался, и между ним и Салтыковым произошла резкая сцена. – «Стану я писать к королю грамоты, – сказал святитель: – и духовным всем властям велю руку приложить, если королевич крестится в православную веру, и литовские люди выйдут из Москвы. А что положиться на королевскую волю, то это ведомое дело, что нам целовать крест самому королю, а не королевичу. И я таких грамот не благословляю писать и проклинаю того, кто их писать станет. А к Прокофью Ляпунову напишу, что если королевич в православную христианскую веру не крестится и Литвы из Московского государства не выведет, то благословляю всех, кто королевичу крест целовал, идти под Москву и помереть всем за православную веру».
Салтыков бранил патриарха площадной бранью и даже замахнулся на него ножом. Патриарх осенил его крестным знамением и сказал: «Крестное знамение да будет против твоего окаянного ножа! Будь ты проклят в сем веке и в будущем!»
Салтыков испугался и потом просил у патриарха прощения, говоря, что: «шумен был и без памяти говорил». Патриарх простил его, но, поняв, что приверженные полякам бояре слишком упорно держатся за свои планы, решил открыто вступить в борьбу с Сигизмундом и с врагами России. Он призвал москвичей в Успенский собор (зимою 1610 года) и, объяснив им положение дел, прямо запретил присягать польскому королю. А вскоре после того святитель решился открыто призвать свою всероссийскую паству к походу против угнетавших Россию недругов.