И вот в одно воскресенье, когда он служил обедню в Успенском соборе, вошел Иоанн с толпой опричников. Царь и его дружина были в черных одеждах и высоких шлыках. Иоанн подошел к митрополиту Филиппу и ждал благословения. Между тем митрополит, устремив взор на образ Спасителя, как бы не замечал прихода царского. Наконец бояре сказали: «Святый владыко! се государь, благослови его». Тут, взглянув на Иоанна, Филипп отвечал: «В сем виде, в сем одеянии странном, не узнаю царя православного; не узнаю и в делах царства... О государь! Мы здесь приносим жертвы Богу, а за алтарем льется невинная кровь христианская. С тех пор как солнце сияет на небе, не видано, не слыхано, чтобы цари благочестивые возмущали собственную державу столь ужасно! В самых неверных языческих царствах есть закон и правда, есть милосердие к людям, а в России их нет. Достояние и жизнь граждан не имеют защиты. Везде убийства совершаются именем царским. Ты высок на троне, но есть Всевышний Судия наш и твой. Как предстанешь на суд Его, обагренный кровью невинных, оглушаемый воплем их мук? Ибо самые камни под ногами твоими вопиют о мести!» Иоанн затрепетал от гнева и со страшными угрозами вышел из храма.
Несмотря на внушения приближенных, Иоанн еще медлил возложить руку свою на святого и только старался избегать лица его. Через несколько времени (28 июля) святой Филипп служил в Новодевичьем монастыре и ходил по стене с крестами; тут был и царь с опричниками. Митрополит, приметив, что один из опричников во время крестного хода следовал за Иоанном в тафье, остановился и с негодованием сказал о том государю, но опричник успел спрятать тафью. Царя уверили, что Филипп выдумал свой донос, чтобы возбудить народ против любимцев государевых. Иоанн забыл всякую пристойность, торжественно поносил митрополита и решился, наконец, его свергнуть: созвал епископов и заставил их угрозами и лестью признать Филиппа недостойным святительского сана. Святой Филипп с радостью возвращал свою мантию и белый клобук в руки царя, прося опять пустыни и безмолвия. Но Иоанн хотел торжественно отомстить за всенародные обличения и принудил его служить 8 ноября в Успенском соборе. Когда же Филипп в полном облачении стоял перед алтарем, в храм явился Басманов с толпой вооруженных опричников, держа в руке бумагу. Изумленному народу объявлено было, что Филипп собором духовенства лишен пастырского сана. Воины вступили в алтарь, сняли с митрополита святительские ризы, облекли его в бедную одежду, выгнали из церкви и отвезли в обитель Богоявления. Народ бежал за своим пастырем, проливая слезы. Филипп со светлым лицом и любовью благословлял людей, увещевая их молиться.
На другой день в палатах царских объявлено было Филиппу его низложение. Спокойно выслушав свой приговор, он еще однажды умолял царя сжалиться над Россией и не терзать своих подданных. В Никольском монастыре, куда он был временно заточен, он получил в дар от Иоанна окровавленную голову своего любимого племянника. Филипп благословил ее и возвратил пославшему. Слыша, что граждане московские с утра до вечера толпятся вокруг обители Никольской, царь приказал отвезти страдальца в Тверской монастырь, называемый Отрочим. Там, в тесной келлии, святитель Филипп воссылал мольбы к Господу о смягчении сердца Иоаннова. В 1569 году, разоряя Тверь, Иоанн вспомнил о Филиппе и послал к нему Малюту Скуратова, как бы за благословением. Старец отвечал, что благословляет только добрых и на доброе и, угадывая цель посольства, прибавил: «Я давно ожидаю смерти, да исполнится воля государева!» Гнусный убийца задушил святого мужа. Так скончался великий иерарх Русской Церкви, как истинный пастырь Христов, положив душу за овцы своя.
Следовавшие за Филиппом II митрополиты, хотя и со скорбью, но молчаливо должны были смотреть на жестокости Иоанна Грозного.
В царствование благочестивого Феодора Иоанновича произошла важная перемена в положении Русской Церкви. По желанию царя и с согласия Вселенских Патриархов, она получила полную самостоятельность в своем управлении через учреждение в Москве Патриаршего престола.
1589 года посетил Москву Цареградский патриарх Иеремия II, известный своей ученостью и страданиями ради Церкви. Набожный государь Феодор Иоаннович воспользовался сим случаем и предложил учредить в России особое патриаршество. Иеремия согласился, и по желанию царя возвел в этот сан Московского митрополита Иова, поручив ему блюсти христианскую паству на всем пространстве Русских земель. В то же время он предоставил русским епископам самим впоследствии рукополагать для себя патриарха. Через год и прочие Восточные Патриархи прислали Иову утвердительные грамоты за своей подписью.
Русские митрополиты, сделавшись патриархами, не приобрели новых прав по внутреннему управлению Церковью, потому что они и прежде пользовались всеми правами патриаршими. Патриарху, как прежде и митрополиту всея России, принадлежал окончательно церковный суд, и также с прежним ограничением: дела важные для всей Церкви решались соборно. Патриаршая область, двор и управление оставались в сущности те же, что были и при митрополитах. Особенностью же их нового звания было то, что при некоторых отличиях в священнослужении[21], они, как равные греческим патриархам, стали в полной независимости от них управлять делами Российской Церкви. С патриаршеством были также учреждены четыре митрополии: Новгородская, Ростовская, Крутицкая или Сарская, Казанская; шесть архиепископств и восемь епископств. С возведением епископов на степень митрополитов их прежние права по церковному управлению нисколько не изменились; увеличились только их преимущества в священнослужении.
Первым двум нашим Патриархам пришлось выдержать тяжелую борьбу за Православие и независимость вверенной им Церкви. Римский двор, давно уже усиливавшийся привлечь к себе русских, для достижения своей цели при Борисе Годунове решился избрать своим орудием Григория Отрепьева, который в Польше выдавал себя за царевича Димитрия, спасшегося от убийц в Угличе. Папский нунций Рангони и иезуиты склонили Сигизмунда признать этого беглого монаха истинным сыном Иоанновым и расположили польских вельмож действовать в его пользу. Отрепьев принял римско-католическое вероисповедание и обязался ввести его впоследствии также и в России. Распространившаяся сказка о мнимом спасении Димитрия из Углича привлекла к самозванцу сердца русского народа, издревле приверженного к роду своих царей, и отворила пред ним врата столицы. Напрасно Иов вопиял против обманщика и изменников бояр; сообщики самозванца овладели им и заключили его в Старицкую обитель. Слагая с себя панагию перед образом Богоматери, Иов в присутствии изменников торжественно молил Владычицу о спасении русского Православия от еретика и злодея.
Чтобы удобнее исполнить обещание, данное иезуитам, самозванец на место Иова поставил епископа Рязанского, грека Игнатия, потаенного латинянина. Впрочем, в Москве не так легко было ввести римское исповедание, как это казалось с первого раза. Когда иезуиты положили, чтобы Марина для виду только ходила в русские храмы и принимала причастие от патриарха, во внутренних же покоях имела костел и исполняла латинские обряды, митрополит Казанский Гермоген и Коломенский епископ Иоасаф настоятельно потребовали, чтобы невеста, как царица русская, торжественно приняла Православие, а иначе – она не царица, и с нею не может быть даже заключен брак. Гермоген был выслан из столицы, но его смелый голос показал самозванцу, как бдительно русские пастыри охраняли свое Православие и как будет трудно подчинить Русскую Церковь папе. Впрочем, Лжедмитрий не оставлял своих прежних намерений; по крайней мере, жил так, как бы никогда не был русским того времени. Во дворце не переставали музыка и пляска; он открыто смеялся над всем русским и хвалил все иноземное; обобрал монастыри; не соблюдал постов; не посещал православных храмов даже и в праздники. Но таким безрассудным поведением он вооружил против себя все сословия и сделался жертвой народной ярости. Василий Иванович Шуйский, избавивший Россию от самозванца, был избран на царство, а на место сверженного лжепатриарха Игнатия был возведен знаменитый митрополит Казани Гермоген (1606–1612).
Впрочем, иезуиты при этой неудаче не отступили от своих замыслов. Они нашли человека, который решился принять на себя роль спасшегося Лжедмитрия. Этот новый самозванец явился в Россию подкрепляемый ватагами разбойников, донской вольницей и польской шляхтой. К нему присоединились конфедераты и вельможи литовские: князь Рожинский, гетман Сапега и наездник Лисовский. Они двинулись к смятенной столице и остановились от нее в 12 верстах, в селе Тушине. Изменники-вельможи равнодушно переходили от царя к самозванцу; города один за другими сдавались Лисовскому и другим атаманам; немногие остались верными Василию. Одно духовенство твердо держалось царя, и многие даже пастыри пострадали за свою верность ему. Особенную же услугу отечеству оказала при этом случае Троицкая Лавра. В течение 16-ти месяцев она выдерживала тяжкую осаду, хотя 30 000 неприятелей под начальством лучших польских вождей делали жестокие приступы и непрестанно стреляли по стенам и храмам из 60 орудий. Иноки и простые поселяне волостей Троицких не уступали храбрейшим воинам. Святой Сергий укреплял своими явлениями братию, хотя из нее более 800 человек пало от меча и болезней во время осады, но Лавра устояла. Кроме того, на свой счет она дважды пропитывала Москву во время голода; и когда Шуйский еще потребовал ее пособий, она отдала свои сосуды и утварь.