Авторитет Канта был велик, рациональная психология была сокрушена. Дальнейшее развитие психологии как эмпирической науки было предопределено. В этом плане нельзя пройти мимо одного замечания Канта, имевшего для будущего психологии несомненное методологическое значение. В предисловии к "Антропологии" (1798) Кант отмечает, что "учение, касающееся знания человека и изложенное в систематическом виде (антропология), может быть представлено с точки зрения или физиологической, или прагматической" [15, с.351]. Фактически, здесь речь идет об основаниях эмпирической науки. Хотя о связи психологии и физиологии мозга говорили многие, именно Кант дал ясное обоснование возможности выделения научной дисциплины. Гербарт в своей "Психологии" рассмотрел такую возможность, но отверг, ибо физиология в начале XIX столетия не располагала необходимыми данными. И хотя Кант строит свою антропологию как прагматическую, возможность систематического изложения антропологии (и, следовательно, психологии как частной науки, раздела антропологии) с точки зрения физиологической остается "освященной" кантовским авторитетом.
Психология (эмпирическая) могла рассматриваться (и рассматривалась Кантом) как часть антропологии, а следовательно, "перенос" "логики обоснования" на психологию является достаточно правомерным. Именно эту возможность использовал в свое время Вундт, который сознательно решал задачу выделения физиологической психологии как самостоятельной научной дисциплины. В этом отношении современная научная психология является "законной наследницей" вундтовской физиологической психологии.
Можно полагать, что судьбу психологии во многом предопределили кантовские слова, представлявшиеся психологам следующих поколений обязательными методологическими требованиями к психологии, если она захочет быть наукой. Действительно, создается устойчивое впечатление, что многие психологи принимали кантовский "вызов", стараясь с удивительным упорством решать именно эти две задачи: экспериментировать и вычислять. Кант пишет в "Метафизических началах естествознания" (1786): "эмпирическое учение о душе должно всегда оставаться далеким от ранга науки о природе в собственном смысле, прежде всего потому, что математика неприложима к явлениям внутреннего чувства и к их законам... Но даже в качестве систематического искусства анализа или в качестве экспериментального учения учение о душе не может когда-либо приблизиться к химии, поскольку многообразие внутреннего наблюдения может здесь быть расчленено лишь мысленно и никогда не способно сохраняться в виде обособленных [элементов], вновь соединяемых по усмотрению; еще менее поддается нашим заранее намеченным опытам другой мыслящий субъект, не говоря уже о том, что наблюдение само по себе изменяет и искажает состояние наблюдаемого предмета. Учение о душе никогда не может поэтому стать чем-то большим, чем историческое учение и – как таковое в меру возможности - систематическое учение о природе внутреннего чувства, т.е. описание природы души, но не наукой о душе, даже не психологическим экспериментальным учением" [15, c.60]. Кантовские слова оказали огромное влияние на последующее развитие психологии. Одни к ним прислушивались и безоговорочно соглашались. Другие пытались "отвоевать" позиции: Гербарт был убежден, что психология становится наукой потому, что начинает использовать математику (в отношении эксперимента, Кант, конечно же, прав). С кантовской критикой вынужден был считаться и В.Вундт. И, возможно, именно кантовские утверждения заставляли Вундта направлять энергию психологов-экспериментаторов на фиксацию "элементов", о которых говорил Кант. И.Кант может считаться "вдохновителем" элементаризма и атомизма новой экспериментальной (интроспективной) психологии. Кант, таким образом, "негативно" задал направление развития психологической науки.
Итак, "психология никогда не станет наукой в собственном смысле слова, т.к. нельзя ни приложить математику к явлениям и процессам сознания, ни воздействовать экспериментально на душу других" [11, c.126]. Есть основания говорить о своего рода "двойной программе" И.Канта применительно к психологии. Первая программа - кантовская критика возможности психологии стать естественной наукой, содержащая формулировку условий, при которых она может приблизиться к идеалу естественной науки, вторая - возможность обоснования психологии посредством физиологии. Эта двойная программа составила методологическую задачу, над которой трудились несколько поколений психологов первой половины XIX столетия, поскольку кроме критики содержала и "положительный" эскиз научной эмпирической психологии. В.Вундт, осуществляя историческую миссию выделения психологии из философии твердо следовал именно кантовской "программе".
В.Дильтей, шедший скорее за Гегелем, нежели за Кантом, реализовал другую логику. В гегелевском подходе кроме историзма присутствовала идея целостности. Ведь и Брентано, и, позднее, Дильтей протестовали главным образом против "атомизма" (Брентано) и конструктивизма (Дильтей) вундтовской психологии. Они очень хорошо понимали, что к такому сложному предмету, каковым является психика, возможны различные подходы. Поэтому ни Брентано, ни Дильтей вовсе не были "радикалами", "ниспровергателями", требовавшими замены одной психологии на другую (скажем, Дильтей признавал сосуществование объяснительной и описательной психологий).
Очень важен другой аспект проблемы: какая психология окажется общей психологией? Это - главная проблема любой методологии психологии. Она очень волновала Л.С.Выготского - свое знаменитое методологическое исследование он начинает с обсуждения именно этого вопроса. До него важность этого прекрасно понял Н.Н.Ланге - кризис для него означал отсутствие общей науки: "Ныне общей, то есть общепризнанной, системы в нашей науке не существует" [16, c.72].
6
Представители других дисциплин обвиняют современную психологию в постыдном равнодушии к собственной судьбе: "Поражает какая-то принципиальная узость в обсуждении психологических концепций, идей, подходов (конечно, когда такие обсуждения вообще бывают). Складывается впечатление, что психология не только глубоко равнодушна к общей методологии и философии науки, но и остальной науке вообще. Она не только не смотрится в зеркало методологии и философии, она не хочет вообще смотреться ни в какие "зеркала" других научных дисциплин, соотносить себя с общенаучным движением и развитием научной мысли XX в. Наука, которая одним из своих разделов считает учение о рефлексии, кажется полностью отказывается от попыток отрефлексировать свои основания, методы, программы и результаты" [20б, c.25]. К сожалению, в этих словах очень много правды.
Ответ на вопрос, вынесенный в название раздела, дал Л.С.Выготский в 1927 году: разрабатывать методологию. В противном случае результаты огромного количества эмпирических исследований, проводимых в психологии, рискуют превратиться из "Монбланов фактов" в "кучу сырого фактического материала". Л.С.Выготский в свое время заметил: "Какая будет эта методология и скоро ли она будет, мы не знаем..."[3, с.422-423]. К сожалению, не знаем этого и мы много лет спустя. Можно попытаться лишь высказать некоторые предварительные соображения на этот счет. В последние годы заметно выраженное стремление некоторых психологов свести методологию психологии к описанию конкретных процедур планирования, проведения эмпирического исследования и статистической обработки полученных результатов. Под эмпирическим исследованием имеются в виду преимущественно эксперимент и квазиэксперимент. В результате методология психологии как науки оказывается методологией экспериментальной психологии. Признавая ведущую роль метода эксперимента в современной психологической науке, мы, тем не менее, не склонны соглашаться с подобной трактовкой. Возражения против такого понимания методологии коренятся в глубоком убеждении, что психология не может столь безоговорочно принимать модель, сформировавшуюся в естественных науках. По сути, сведение методологии к чисто техническим вопросам планирования и осуществления экспериментального исследования (при всей несомненной важности этих вопросов) на деле означает признание "окончательной решенности" вопроса о предмете научной психологии и фактический отказ не только от дальнейшего его исследования, но даже и от обсуждения. Такая позиция представляется роковой ошибкой. Нельзя исключить того варианта, что научная психология еще не нашла своего подлинного предмета.