Но правомерно ли распространять этот вывод с патологии на норму и считать, что все многообразие психической жизни определяется только органическими особенностями индивидуума? Это вовсе не очевидно. Тут могут быть
совсем другие причины и закономерности. Обратное влияние психики на состояние организма также бесспорно. По меньшей мере, здравый смысл говорит, что наши эффекторы подчиняются воле (захотел поднять руку и поднял). Кроме того, существуют различные школы аскетики, которые показывают примеры влияния воли на самые различные функции организма. Однако ни один из этих подходов («материалистический» и «субъективно-идеалистический») не может претендовать на абсолютное знание причин поведения и состояния организма человека (такие претензии легко опровергаются примерами). А.А. Ухтомский не рассматривает связь между психическими и физиологическими проявлениями как линейную причинно-следственную, трактуя ее либо в терминах взаимозависимости, либо в терминах непротиворечивости, соответствия друг другу. «Тело и его поведение и обычаи могут воспитываться и следовать за тем, что созрело и решено внутри. Но и дух и воля воспитываются тем, что сложилось и как воспитано тело и поведение».
В последнее время психофизиологическая проблема часто обсуждается с точки зрения более четко формулируемой проблемы редукционизма – возможности объяснить поведение системы, исходя из поведения ее элементов или подсистем. В данном случае вопрос в том, можно ли описать психологические явления на языке физиологии. А.А.Ухтомский выступил с последовательным и очень убежденным отрицанием редукционизма. Для него, наоборот, поведение подсистемы определяется не только ее внутренними свойствами, но и ее местом в
общей системе. Различные науки отличаются уровнем языка описания, который должен быть адекватен уровню рассматриваемых явлений. Попытки описывать нечто на языке более низкого уровня или проваливаются, или приводят к громоздким и запутанным конструкциям; более содержательные закономерности высшего уровня не улавливаются в терминах более элементарного описания.
Поэтому психологические законы должны описываться в собственных психологических терминах. Что до физиологии, то ее законы не противоречат психологическим, но и не объясняют их, как, например, геометрические законы не противоречат законам механики, но и не могут претендовать на их объяснение, являясь по отношению к ним, по выражению Ухтомского, «провинциализмом».
Этот взгляд является для Ухтомского принципиальным, отражая связь его научных взглядов с нравственными и религиозными убеждениями. «Из закона любви и милосердия, из закона добра и зла, как наиболее конкретных и содержательных, путем различных степеней абстракции получаются законы истории,
социологии, биологии, химии и механики. Реальный физический мир есть чистая случайность с точки зрения геометрии, реальный химический мир – случайность с точки зрения физики, жизнь есть чистая случайность с точки зрения химии; закон добра и зла (закон возмездия) чистая случайность с точки зрения биологии. Вот типичная цепь восходящих звеньев, когда ими хотят завладеть снизу! Если идти сверху вниз, вполне ясно место каждого низшего звена в жизни высшего!»
1.2. Отражение и активность
С редукцией психических функций к физиологическим связано представление об организме как о биологической машине, о детерминизме поведения. Непосредственное отношение к этим вопросам имеет и учение об отражении, или рефлексах. Основоположником этого учения был Декарт, он и ввел термин «рефлекс». По Декарту, животное является биологическим автоматом, который реагирует на воздействие внешней среды по определенным законам. Организм человека является таким же (хотя и более сложным) автоматом, с которым взаимодействует связанная с ним душа (указывалось конкретное место прикрепления души к телу). Очень скоро выяснилось, что в том, что касалось конкретных подробностей изучения души и ее деятельности, теория не выдерживает критики. Остались идеи отражения и биологического автомата. Эти идеи сильно повлияли на дальнейшее развитие науки. Ими проникнута классическая немецкая философия, они составляют существенную часть современной физиологии, ими же вдохновлялась и кибернетика на ранних этапах своего развития.
Схема рефлекса проста: внешняя среда оказала воздействие – организм
ответил (как писал Козьма Прутков, «щелкни кобылу в нос – она махнет хвостом»). Эта схема поддается измерению и в этом смысле является научной,
однако в ней активная роль a priori отдается окружающей среде, а человеку остается всегда «играть черными». Попытки модифицировать понятие рефлекса для более адекватного и глубокого объяснения поведения привели к таким
эклектическим конструкциям, как, например, «рефлекс свободы» у И.П. Павлова, где термин «рефлекс», конечно, не проясняет, а затемняет суть дела. Не совсем рефлексом является и «опережающее отражение» П.К. Анохина, где способность к планированию, предварительному «проигрыванию» возможных ситуаций описывается в терминах рефлекса. Эти явления требуют другого языка описания. Ухтомский дополняет идею отражения идеей развития, что тоже
делает рефлекс не совсем рефлексом.
«Отражение, конечно, отражение, но не пассивное и сразу в одно мгновение данное, но исторически зарабатываемое по мере того, как развивается способность уловить, воспринять, заметить и отразить новые стороны бытия» [3, с.246]. Таким образом, по Ухтомскому, реакция определяется не только внешним воздействием, но и текущим состоянием организма, а оно, в свою очередь, – всей своей историей. Обучение не сводится только к запоминанию и встраиванию в некоторую заданную схему новой информации, новых знаний. В организме остаются также следы от его собственных действий и восприятий. Наши решения и поступки в прошлом влияют не только на способность решений и поступков в дальнейшем, но и на возможное восприятие – вот позиция Ухтомского. При появлении новой задачи организм может оказаться готов или не готов к ее решению, при возникновении новой ситуации или появлении новой информации – способен или нет воспринять и понять их. Это определяется предысторией и текущей установкой, что не позволяет описывать восприятие и поведение в механистических терминах.
1.3 Организм и механизм
«Большинство современных ученых, считающих механический метод за нормальное требование естествознания, не предполагают, впрочем, что животный организм и на самом деле есть машина, или механизм, а только думают, что физиолог должен подходить к предмету своего изучения так, как если бы он был механизм. Странное раздвоение мысли здесь в том, что хоть на самом деле оно и не так, но будем все-таки думать, будто это так, ибо это кое для чего полезно.
Вместо таких ухищрений, конечно, естественно и правильно, однажды
поняв, что организм не есть механизм, так и говорить, что он не механизм и не как механизм должен изучаться, но он всегда способен вырабатывать в себе механизмы, и одна из очередных и реальных задач физиологии в том, чтобы уяснить условия, как в организме вырабатываются механизмы, т.е. как и при каких данных немеханические зависимости, управляющие событиями в ткани и органе, превращаются в полносвязные механические приборы» [3, с.189].
В этой короткой формулировке заключается не только оценка общепринятого подхода, но и совсем не тривиальная программа действия. Почему организм не механизм? Потому, что он принадлежит личности, обладающей сознанием и
волей и способной действовать целенаправленно, самостоятельно определяя свои цели. В физиологии принять такой подход сложно. Действительно, принять влияние воли человека в качестве причины текущего состояния организма для научного ума трудно уже просто потому, что непонятно, что же в таком случае тут делать науке. Ухтомский же как раз и ставит вопрос об условиях и границах применимости привычных научных методов. «Полносвязные механические приборы» возникают, по Ухтомскому, когда это требуется организму для решения определенной задачи. Когда человек выполняет какое-то сложное действие,
например, стреляет по цели, все подсистемы организма должны действовать согласованно, как механизм, у которого связаны все лишние степени свободы.
Задача же определяется на более высоком уровне иерархии, и тут влияет и внешняя среда, и физиологическое состояние, и – давайте, допустим это – сознание, как независимый фактор. Непосредственно физиологический механизм воздействия воли на нервные центры не рассматривается Ухтомским, но возможность такого воздействия не закрыта, она как бы вынесена за скобки. (По-видимому, Ухтомский считал, что волевые импульсы могут воздействовать на организм
через гуморальную систему; современными исследователями этот подход не
отвергается [4]). В каком-то смысле Ухтомский рассматривает организм как
инструмент, с помощью которого человек осуществляет свое поведение. Но это инструмент очень сложный, динамичный, обладающий огромной памятью, инерцией и собственными тенденциями развития, иногда не преодолимыми волевым образом.
Итак, А.А.Ухтомский ищет новую физиологическую модель, совместимую с 1) идеей развития организма, 2) описанием активного поведения и 3) диалектикой волевого управления организмом и физиологически детерминированным, автоматическим поведением. Так возникает учение о доминанте.