В личном письме, отправленном под грифом «строго конфиденциально», Чернявский сказал суровую правду. Неизвестно, пришел ли ответ от Косиора, зато хорошо известно: почти никакой помощи Винницкая область не получила. Косиор вряд ли мог чем-то реально помочь. Сталин по-прежнему упрямо игнорировал потребности голодающей Украины.
Чтобы исключить распространение информации о трагедии в Украине за ее пределы и не допустить выезда голодающих крестьян за пределы республики, ЦК ВКП(б)У и СНК 23 января 1933 г. издали директиву о запрете продажи билетов на поезда «за пределы Украины крестьянам, не имеющим удостоверения РИКов о праве выезда или промышленных и государственных организаций о том, что они завербованы на те или иные работы за пределы Украины». Подчеркивалось, что за хлебом в Россию и Белоруссию массово едут единоличники и колхозники, а «подобные массовые выезды организуются врагами советской власти, эсерами и агентами Польши с целью агитации «через крестьян» в Северных районах СССР против колхозов, против советской власти. В прошлом году партийные, советские, чекистские органы Украины прозевали эту контрреволюционную затею врагов советской власти. В этом году повторение этой ошибки не должно быть допущено». От обкомов и облисполкомов требовалось «развернуть широкую разъяснительную работу среди колхозников и единоличников против самовольных выездов с оставлением хозяйства и предостеречь их, что в случае выезда в другие районы они будут там арестованы»[15, с. 138].
О том, что в селах происходит что-то ужасное, знали все. Ещё в конце 1932 г. зарубежные корреспонденты, чудом проникшие в украинские сёла, привозили ужасные сообщения для своих газет. Один американец в селе, расположенном на расстоянии 30 км на юг от Киева, обнаружил, что его жители съели всех кошек и собак. «В одном доме варили какую-то болтушку, которая не поддается описанию. В горшке были кости, кожа и что-то подобное на верх ботинка. То, с какой жадностью шестеро жителей, оставшихся в живых, наблюдали эту скользкую массу, обнаруживало их голодное состояние». Английское посольство получило и сразу же переслало в Лондон анонимное письмо из местечка Златополь на Киевщине, в котором говорилось: «Население радо было бы падали, но ее нельзя найти. Люди едят трупы лошадей, погибших от сапа, убивают и едят друг друга, выкапывают мертвецов и едят их. Все это может подтвердить любой в Златопольском районе»[6, с. 43].
Пытаясь спасти детей от голодной смерти, крестьяне везли их в город и оставляли в учреждениях, больницах, на вокзалах, просто на улицах. Десятки тысяч подкидышей создавали серьезную проблему. Высказав возмущение «очередной кулаческой провокацией», П. Постышев на заседании политбюро ЦК КП(б)У предложил срочно решить эту проблему. 13 марта 1933 г. Центральный комитет принял решение об оказании помощи детям. Создавался централизованный фонд, в который выделялось 700 тонн муки, 170 тонн сахара, 100 тысяч банок консервов, 500 тонн круп, 500 пудов подсолнечного масла. Красному Кресту было поручено организовать на протяжении марта – июня работу «детских площадок с пропускной способностью 50 тысяч детей в день с полным обеспечением детей питанием»[15, с.142]. Проблема помощи детям вновь была затронута 17 марта во время обсуждения в политбюро вопроса «О положении в Киевской области». Наряду с организацией помощи детям предусматривались меры по оказанию помощи «добросовестным колхозникам, имеющим большую семью». Вместе с тем, политбюро требовало наводить твердый порядок, бороться с провокационными слухами, обезвреживать контрреволюционный элементы, а нетрудовой и паразитический контингент, спекулянтов, кулаков, людей без определенных занятий выслать на Север. Как и прежде, вину за тяжелое положение политбюро перекладывало на руководящее звено области, районов и парторганизаций Киевщины.
Принимая такое постановление, члены политбюро и генеральный секретарь ЦК КП(б)У были знакомы с положением, сложившимся в Киевской области. 12 марта 1933 г. нарком земледелия УССР А. Одинцов докладывал о своей поездке по Уманскому, Шполянскому и Белоцерковскому районах. «Положение в селах не только тяжелое, но нетерпимое и позорное – голодание, большая смертность, факты людоедства. В с. Песчаное крестьяне Лагутенко Владимир и Осауленко Пелагея убивали и ели чужих детей. Елизавета Пелих и ее три дочери – 11, 14 и 18 лет из хутора Межевой убили 4-х человек. Людоеды, которых я видел и беседовал, являются бедняками, середняками, колхозниками, единоличниками. Все они производят впечатление зверино-голодных людей, у которых нет никаких желаний, кроме единственного желания – что угодно и какой угодно ценой кушать»[15, с. 178, 181]. Одинцов отмечал, что большая смертность в Белой Церкви, Умани и Шполе. На почве голодания в этих городах появляются антисоветские, контрреволюционные настроения не только среди служащих, но и ряда рабочих.
Люди умирали всю зиму. Но все документы свидетельствуют, что массовое вымирание началось фактически в начале марта 1933 г. «Когда растаял снег, начался настоящий голод. У людей распухли лица, ноги и животы…Ловили мышей, крыс, воробьёв, земляных червей. Мололи кости на муку и делали то же самое с кожами и подошвами от обуви. А когда зазеленела трава, начали выкапывать корни, есть листья и почки. Употребляли все, что было: одуванчики, подснежники, иван-чай, крапиву»[5. с. 275].
Растения, которые составляли основной «рацион» крестьянских семей, не имели в себе много белков. В связи с этим отдел здравоохранения Днепропетровской области в апреле докладывал в ЦК КП(б)У: «в первом квартале текущего года рост заболеваемости и смертности увеличился в связи с факторами недоедания и значительного истощения, с явлениями так называемых безбелковых отеков и имеющих место во многих районах области случаев отравлений от употребления в пищу суррогатов». В свою очередь прокурор области информировал облздравотдел о большой смертности среди детей и подчеркивал: «Есть основания считать, что смерть детей наступила вследствие отравления», полученного в результате употребления суррогатов. Правоохранительные органы и медицинские учреждения отмечали также, что причиной смерти является употребление мяса павших лошадей, заболевших сапом.
Информация о масштабах смертности и ее причинах являлась секретной. Врачи и сотрудники ЗАГСов по приказу сверху всячески скрывали действительные причины смертности, указывая различные болезни, чаще всего дизентерию. В Винницком архиве обнаружен протокол заседания Брацлавского бюро райкома партии в апреле 1933 г. На заседании стоял вопрос о «продовольственных трудностях». Отмечалось, что люди пухнут, умирают дома, на огородах, в поле, есть случаи людоедства. Но в одном из пунктов протокола записано: отдельные секретари сельских советов в книгах ЗАГСа прямо пишут: «Умер с голода». Откуда это им известно? Предлагается райисполкомам разъяснить сельским советам, как объяснять и записывать причину смерти.
Заслуживает внимания и другой факт по Брацлавскому району. Секретарь райкома партии Лящук 22 апреля писал в областной комитет КП(б)У: «Сейчас надо открыто сказать, что голодание имеет место в большинстве сел нашего района, а в отдельных селах смертность от голодания набрала массовый характер, особенно в таких селах: Скрицкое, Семенки, Зеньковки, Самчинцы, Сильницы, Гробовцы, Волчок, Марксово, Вышковцы, Остапковцы, Юрковцы и др. Есть случаи, когда колхозник выходит в поле на работу, там ложится и умирает». Здесь мы видим, что в первом случае секретарь райкома Лящук вынужден был проводить линию, определенную свыше, но во втором случае он не скрывал истинного положения, сложившегося в районе.
С конца 1932 г. свидетельства о смерти перестали выписывать, не все случаи смерти регистрировались по месту жительства. Инспектор райздравотдела Царичанского района Днепропетровской области Мелицев докладывал в облздравотдел: «Анализируя смертность по 6нашему району, начиная с января месяца, видим, что кривая смертности имеет направление вверх, например: январь – 106 чел., февраль – 158, март – 255, апрель – 259. Следует отметить, что цифровые показатели смертности не отражают действительности потому, что приблизительно одна четвертая часть случаев смертности не регистрируется в сельсоветах. Например, в Царичанском сельсовете мною, выявлено 22 случая смертности, не регистрированные за апрель месяц в сельсовете, по Китайгородскому сельсовету 13 случаев, по Заорлянскому 10 случаев»[9, с. 12].
Подобная картина наблюдалась и в других районах. Инспектор Павлоградского райздравотдела Щеглов информировал областной отдел охраны здоровья: «Село Межирич впало в большую нужду… В селе имеется три колхоза и одна коммуна. Была выдана продпомощь колхозникам в количестве 30 процентов на трудодни 1933 г. При обходе этих семей большинство из них находится в неподвижном состоянии с отекшими ногами, одутловатыми лицами, которые не в состоянии даже передвигаться по дому. Истощенность главным образом наблюдается у детского населения, а также среди учащихся. Смертность удалось с большим трудом установить, ибо регистрации в ЗАГСе не велось. Имелись случаи вымирания целых семей. Поражение населения от недоедания имеется до 70 процентов. Смертность, которую мы указали в цифрах, исключительно падает за счет голодания. По селу Вязивок по данным ЗАГСа смертность составляет следующее: мужчин свыше 16 лет – 116 чел., женщин – 38 чел., детей – 89 чел, что, по сути, является приуменьшенным»[9, с. 12].