Кто же такой лже-Шуйский, и почему он вдруг стал оказывать заметное влияние на российскую дипломатию?
Летом 1649 г. старец Троицко-Сергиевого Богоявленского монастыря Арсений Суханов, в соответствии с царским указом и с благословения московского патриарха, направился в Иерусалим, чтобы над Гробом Господним помолиться за здравие царя Алексея Михайловича. Он ехал вместе с Иерусалимским патриархом Паисием, что гарантировало ему полную безопасность. Дело в том, что святой отец Суханов являлся российским резидентом-разведчиком высокого ранга с большими секретными полномочиями.
Но на Святую Землю Суханов не попал. Не ко времени была молитва, когда над домом Романовых нависла опасность. Старец Арсений оставил патриарха и срочно возвратился в Москву, и был немедленно принят в Кремле. Он доложил, что в сентябре на территории Молдавии ему удалось получить сведения большой государственной важности. Смысл их заключался в том, что в каком-то скиту под «Венгерским горами» прячется человек, который называет себя «воровски» сыном бывшего царя-покойника Василия Ивановича Шуйского. Особое внимание в донесении Суханова обращалось на тот факт, что неизвестный самозванец запечатывал свои письма печатью красного воска. И это было страшной крамолой, так как со времен Ивана Грозного только царям принадлежало исключительное право утверждать официальные документы красной печатью.
Еще более зловещими оказались сведения, полученные Сухановым, о намерении лже-Шуйского ехать в Украину для встречи с гетманом Войска Запорожского Б. Хмельницким. В Москве стали бить тревогу.
Информация, предоставленная Сухановым, встревожила Алексея Михайловича, ведь речь шла о возможном появлении в Украине «настоящего» самозванца. В Кремле хорошо помнили, что украинцы составляли основу войска Лжедмитрия, помнили в Москве и казаков гетмана Сагайдачного. Посольскому приказу - «оку государству» - поручалось немедленно разработать необходимые меры по обезвреживанию опасного «вора-самозванца», который мог стать еще более опасным во время нахождения в Украине. «Вору... не смиренье; кроме смерти, усмирить его нечем», - требовали российские законы. «Вором» в Московском государстве в те времена называли того, кто «убийство или крамолу на царя государя умыслит...»[5, с. 77].
26 января 1650 г. Арсений Суханов уехал в Украину, охота на государственного преступника лже-Шуйского началась. Царь приказал не жалеть средств на «его государево дело». В секретной инструкции, которую получил «царский богомолец», содержался приказ: «Будешь в Киеве и тебе б проведать... и о том, о всем писать к государю».
9 февраля отец Арсений уже был в Киеве. Он встречался с местными духовными деятелями, расспрашивал о лже-Шуйском и советовал, если появится тот «окаянный» преступник, совершить богоспасенное дело, задержать «вора» и сразу сообщить об этом, а еще лучше передать самозванца российским властям, за что будет от московского царя большая благодарность, а еще больше вознаграждение.
Арсению Суханову не удалось разведать о самозванце ничего нового. Однако ему удалось получить текст Зборовского договора. Царский богомолец находился в Киеве до конца февраля, но дольше не имел возможности задерживаться в городе. Казаческая охрана проявляла бдительность, и российский резидент, чтобы не усиливать к себе подозрение, вынужден был, вопреки собственному желанию, продолжить путешествие к Святым местам.
30 мая 1650 г. братья Пушкины, находившиеся в Польше, получили из Москвы инструкцию с указаниями царя немедленно согласовать с поляками все спорные вопросы и сосредоточиться исключительно на персоне лже-Шуйского. Становилось ясно, что главной целью российской дипломатии в то время стало задание любой ценой покончить с этим «вором». Царский гонец передал российским послам в Варшаве не только государевы грамоты с осуждением лже-Шуйского, но и разные документы, письма, тексты дипломатических соглашений, свидетельства отдельных лиц и донесения шпионов - вообще все, что могло помочь представителям царя разоблачить черные дела и планы самозванца.
На тот момент Посольский приказ собрал немало сведений о человеке, который называл себя царским наследником, и про то, как «вор влыгался в государственного сына». Стало известно и настоящее имя «вора». Самозванец на святой исповеди в чигиринской церкве неосторожно назвался Тимофеем. Поп сообщил об этом российской разведке. Очень быстро выяснилось, что под именем князя Шуйского скрывается Тимошка Акундинов из Вологды. До этого он работал писарем в государственных учреждениях в Москве. До прибытия в Украину он побывал во многих странах Европы: Польше, Молдавии, Болгарии, Турции, Сербии, Риме, Австрии, Швеции, Пруссии, Дании и т.д.
Хмельницкий знал о том особом значении во внешней политике Московского государства, которое отводилось Романовыми обезвреживанию всех претендентов на царский трон. Потому гетман считал целесообразным использовать страх российского самодержца как весомый и безотказный «аргумент» для достижения своей стратегической цели: не просто оторвать Россию от союза с Польшей, но и сделать ее своим военным союзником. Использование лже-Шуйского могло стать действенным средством давления на царское правительство. Самозванца можно было использовать в качестве «секретного оружия» украинской дипломатии.
На заключительном этапе польско-российских переговоров фактор лже-Шуйского стал решающим. Продление « вечного мира» между Московским царством и Речью Посполитой ставилось в прямую зависимость от выдачи опасного государственного преступника. Польская сторона обещала содействовать поимке самозванца. Король обещал направить свое доверенное лицо с письмами к Б.Хмельницкому и киевскому воеводе Адаму Киселю.
Братья Пушкины обратились к Хмельницкому с требованием немедленно передать им «из рук в руки» самозванца. Московские послы писали гетману: «А по росказанью королевского величества велено тебе того вора, сыскав, отдати царского величества дворянину Петру Протасьеву и подьячему Григорию Богданову, ково мы, великие и полномочные послы, по договору панов рад к вам послали». В их словах звучали нотки приказа, что Хмельницкому нужно сделать в этом случае: «И кормы и подводы и провожатых дав им, отпустить их»[13, с. 75].
Однако, как казалось, именно это обстоятельство, что польский король и послы московского царя нашли между собой общий язык, окончательно утвердило Б. Хмельницкого в мысли не выдавать лже-Шуйского ни полякам, ни Москве. Братья Пушкины не дождались ответа с Украины и в конце июля 1650 г. уехали из Варшавы.
П. Протасьев и Г. Богданов из Варшавы в Киев ехали в сопровождении королевского секретаря Юрия Ермолича. В Киеве они не нашли ни Хмельницкого, ни Кисиля и уехали в направлении Чигирина. Встречи с гетманом начались во второй половине сентября. В какой-то момент Протасьеву начало казаться, что дело самозванца может решиться положительно, но тут в течение событий неожиданно вмешался Юрий Ермолич.
На обеде у гетмана королевский секретарь провозгласил тост за здоровье польского короля и московского царя. Он сказал: «Теперь великие государи... соглашение заключили иметь общих друзей и врагов». Это означало, что представитель короля официально заявил о союзе России и Польши. Протасьев в своем отчете подчеркнул, что гетман на слова Ермолича ответил резко: «Этими словами ты меня не испугаешь, и если король Зборовский договор нарушать будет, то я со всем Войском Запорожским королю буду первый неприятель, буду наступать и воевать его землю по-прежнему». Хмельницкий резко высказался в адрес Москвы: «А если государь, не жалея православной христианской веры, королевской неправде будет помогать, то я отдамся в подданство турецкому царю и с турками и крымцами буду приходить войной на Московское государство»[23, с. 545]. Таким образом, возможному военному союзу России с Польшей гетман незамедлительно противопоставил не менее вероятный союз Украины с Османской империей и ее сателлитами.
Чтобы как-то успокоить Б.Хмельницкого, Протасьев начал оправдываться и объяснять, что, якобы, королевский секретарь напутал, ведь российская политика не имеет ничего общего с тем, что говорил Ермолич. В частности он отметил: «Осердясь на королевского дворянина, ты, гетман, хвалишься на Московское государство войною, но такие самохвальные и непристойные слова нам не страшны, да и то надобно тебе знать и помнить, что великий государь наш для православной веры тебя жалует»[23, с. 546].
Заявление российского представителя о том, что Московское государство не собирается во всем действовать заодно с Польшей, сделанное в присутствии польского представителя, удовлетворило гетмана. И отношения между Хмельницким и Протасьевым стали более доверительньми. Гетман дал понять, что решение вопроса о лже-Шуйском будет зависеть от действий московского правительства. Протасьеву удалось выпросить у гетмана универсал ко всем полковникам, чтобы они способствовали поимке Акундинова и «Протасьеву на руки отдали»[2, с. 112].
В это время царское правительство направило к гетману специального полномочного посла Василия Унковского. Он должен был добиться выдачи самозванца. В начале октября 1650 г. Унковский и лже-Шуйский находились в Чигирине. Казаческая контрразведка способствовала тому, чтобы сам Тимошка Акундинов предложил Унковскому прислать к нему доверенное лицо для переговоров, чему царский посол был рад. Но после того как самозванец побывал в хуторе Суботов, где был тепло принят Б.Хмельницким, он прекратил контакты с посольством, хотя «к нему посылано многожды, чтоб он виделся или б на письме сылался»[13, с. 78]. Исчерпав все легальные способы, московские посланники решили прибегнуть к крайним мерам - «многими людьми промышляли и давали от тово много, что ево, Тимошку кто убил или какою отравой скормил». Но дипломатам-убийцам не везло. Самозванец был очень осторожен, он имел охрану из нескольких казаков.