11 октября в Чигирин прибыл Б.Хмельницкий, а на следующий день он принял послов московского царя. Унковский торжественно вручил гетману царскую грамоту, в которой, в частности, обращалось внимание на особую миссию российского посольства: «И о чем по нашему царского величества указу дворянин Василий Унковский учнет тебе говорить, и тебе б ему в том верить, и нашим царским делом промышлять»[13, с.78]. На следующий день послы снова были на приеме у гетмана, но не могли обсуждать вопрос о лже-Шуйском, так как здесь же были молдавские, польские дипломаты и сам «вор Тимошка».
Только 15 октября 1650 г. наконец состоялись переговоры «два на два» - Б. Хмельницкий и И. Выговский против В. Унковского и Я. Козлова. Российский посол решил приступить к делу самозванца издалека, советуя гетману царю «служить и добра хотеть». Он советовал «от дурна, унимать» казаков, которые «без твого ведома, хотят с татарами идти в Московское государство войной»[13, с. 79]. В завершение Унковский стал просить: «Не хотел ты Тимошку отдать Протасьеву, так теперь прямую свою службу государю поверши, вели вора отдать мне»[22, с. 548]. В ответ Хмельницкий намекнул, что выдать Акундинова можно, но только со своими посланцами, так как «тот мужик с вами ехать боится: до Москвы, говорит, меня не довезут, велят убить». Послы стали уговаривать гетмана немедленно снарядить посольство, которое вместе с ними, царскими слугами, отвезет самозванца к царю - «а служба твоя и Войска Запорожского у государя ныне не забыта и впредь будет памятна»[13, с. 79].
Гетман немного сдержал энтузиазм послов заявлением, что сначала надо созвать полковников на раду, что не своевременно, так как польский король приглашает казаческих представителей прибыть на сейм. После сейма будет понятно, что установится между казаками и ляхами - мир или война? И только после этого сам гетман письменно оповестит царя обо всем, в том числе и о самозванце. Б.Хмельницкий прямо связывал дело лже-Шуйского с той позицией, которую станет занимать Москва в отношении Украины на случай новой войны с Речью Посполитой.
Казалось бы, все понятно. Но послы продолжали ходить к гетману, пока Хмельницкий резко не заявил Унковскому: «О чем мы с тобой о Тимошке договорились, так и будет! А нового никакого договора у меня с тобой не будет». Гетман говорил о своей верной службе царю, а также о том, что два года отказывается от предложения крымских татар идти войной против Московского государства и войско свое не пускает. Но он не скрывал, что безучастность Москвы к борьбе православных украинцев может привести к нежелательным последствиям.
Переговоры завершились 21 октября 1650 г. После встречи с генеральным писарем Выговским, российское посольство уехало в Москву. Так как миссия Унковского не принесла успеха, Москва не отказалась от попыток физически уничтожить самозванца и засылала в Украину новых убийц. Один из них - стрелецкий сотник Прохоров под видом купца побывал во многих украинских городах, идя по следам Тимошки Акундинова. Вскоре он убедился, что приблизится к самозванцу, которого охраняют казаки, почти невозможно. Охота царских людей на лже-Шуйского в Украине терпела неудачи.
Поиском лже-Шуйского в Украине занимался старец Троицко-Сергиевого Богоявленского монастыря Арсений Суханов. Осенью 1650 г. он вместе с Назаретским митрополитом Гавриилом прибыл в Чигирин. Суханов имел на руках письмо от Иерусалимского патриарха Паисия по поводу самозванца. Ознакомившись с содержанием письма, И.Выговский заявил царскому богомольцу, что из Войска Запорожского никого не выдают, добавив, «да и у вас отче Арсений, на Дону тот же чин - никаких беглых не выдают».
Этим заявлением Выговский не ограничился; он раскрыл главную причину отказа выдать Акундинова: « Как мы просим в государя помощи, и государь, было, обещал нам помочь, и ни в чем не помог». Генеральный писарь подчеркнул, что за беды и страдания украинского народа московский государь будет отвечать перед Богом. Неожиданно для Суханова Назаретский митрополит Гавриил обратился к Выговскому и добавил: «Есть истина, и патриарх тож говорит, что та кровь и полон, взыщется на государе, что государь не помог вам»[14, с. 73].
Слова Выговского и митрополита Гавриила были для Арсения Суханова сильным ударом. Московский царь всегда выставляет себя, чуть ли не главным столпом православия, его надеждой и защитником, а тут, оказывается, высшие иерархи вселенской православной церкви осуждают его и угрожают наказанием небесным.
8 ноября 1650 г. Б. Хмельницкий принимал у себя гостей: коринфского митрополита Иоасафа, митрополита Назаретского Гавриила и других священников. Среди приглашенных был и А. Суханов. Неожиданно для присутствующих гетман сказал: «Никто мне столько огорчений не причинил, как царь московский». И объяснил почему: «Посылаем мы к нему послов своих, и он, было, хорошо говорит, и принял их хорошо, а в другой раз сказал иначе, что он с королем в мире вечно». На эти слова Суханов ответил: «Государь соединению и любви рад». «Дай-то, Господь, - промолвил Б.Хмельницкий, - чтобы православные христиане соединились и врагов бы креста Христового искоренили».
На следующий день состоялась встреча гетмана, Выговского с митрополитом Гавриилом и Сухановым. Б. Хмельницкий напомнил о своих многочисленных попытках договориться с Алексеем Михайловичем и его правительством о военном союзе. Потом заявил духовным лицам, что имеет намерение еще раз обратится к царю с просьбой о помощи и надеется на окончательный, но откровенный ответ, чтобы украинцы впредь знали, что должны делать и на что надеяться. «А если государь нас не пожалует, - начал излагать свой ультиматум Хмельницкий, - и помощи не даст, что ему, государю, будет, как я сложусь с турками и с татарами, и пойду и землю его разорю»[14, с. 74].
Гетман Хмельницкий нашел формальную возможность снятия с царя клятвы «крестного целования» с Речью Посполитой, которое так долго использовалось Москвой для отказа от заключения военного союза с Украиной. Обращаясь к Суханову, Богдан сказал: «Отче Арсений, что если в том государь себе грех вменяет, на такое дело благословят ево, государя, станут вся греческая страна и все православные. И в этой клятве ево, государя, разрешат и простят и сверх того и богомольцы за нево, государя, все будут»[14, с. 74].
Московский царь на протяжении трех лет Национально-освободительной войны прятался за формулой крестного целования, как за каменной стеной, об которую разбивались все украинские предложения. Естественно, что Хмельницкий размышлял над возможностью разрушения этой «каменной стены». Он начал секретные переговоры с крупнейшими авторитетами православного мира, убеждая их в справедливости своих требований. И необходимое решение было найдено. Ход логических размышлений оказался на удивление простым, однако эффективным: если римский папа может освободить от церковной клятвы католиков, то вселенские патриархи Восточной православной церкви тоже могут так поступить. В таком случае отказ от крестного целования не будет считаться смертельным грехом, а наоборот, отмена его превратится в благородное дело, потому что будет касаться интересов всего православия.
Завершая разговор с Арсением Сухановым, Хмельницкий еще раз поставил российское правительство перед окончательным выбором: или союз с Украиной, или неминуема война.
На следующий день гетман поручил Выговскому, чтобы тот подтвердил все его слова, сказанные накануне, которые святым отцам надлежит передать царю. Время уже внести полную ясность в отношения между Московским государством и Украиной. Надо, сказал генеральный писарь, чтобы царь «о том бы нам велел отписать ясно или с каким духовным человеком прислал истину бесповоротно, чтоб нам было на что надеяться, примет ли он, государь, нас в соединение»[14, с. 75].
Выговский также сообщил Суханову, что Тимошку Акундинова «выслали... и нигде ему в своих казачьих городах жить не велели». Для царского богомольца это было тяжелое известие. Пытаясь хоть что-то еще поправить, он сказал: «Паисий патриарх писал со мною до гетмана, чтоб того вора ко государю отослал, и в иныя б земли никуда не отпущать. А теперь вы его выслали из своей земли, а просите у государя милости и помочи. Авось любо государю к вам будет что писать о нем, где вам его взять? Тогда не гораздо вы учинили, что государскую милость к себе забыли, за такова вора стали!»[14, с. 75]. Спокойная реакция Выговского на эти слова показала Суханову, что с этого момента Войско Запорожское больше не намерено идти на крайние уступки московскому царю, которому нужно было сделать окончательный выбор.
Попытки Суханова выяснить, куда уехал Акундинов, к успеху не привели. Со временем царские ищейки выследили его в Гольштинии, герцог которой выдал самозванца за право торговать через территорию Московского государства с Персией. По этому поводу М. С. Грушевский писал, что герцог Фридрих «оказался менее принципиальным, чем казаческое войско». Герцог «в замену за неприятные для гольштинского правительства документы, что были в руках московского правительства, согласился выдать Акундинова». В конце 1653 г. его привезли в Москву. Лже-Шуйский пытался покончить жизнь самоубийством, но охрана не допустила этого. После допросов самозванца четвертовали[2, с.126].
Операция с условным названием «Самозванец» исчерпала себя. Она достигла своей главной цели. Хмельницкому удалось оторвать Россию от Польши и сделать невозможным военный союз между этими государствами, направленный против Украины. В ходе этой операции гетман продемонстрировал не только способность использовать проблему «лже-Шуйского» на пользу Украине, но как политик и дипломат он показал Москве свою самостоятельность.
3. Крымско-турецкий фактор в
украинско-российских отношениях
То, что татарско-турецкий фактор будет присутствовать в украинско-российских отношениях, не вызывало сомнений. Было также очевидно, что крымский хан попытается расположить к себе украинских казаков и втянуть их в войну против Московского государства. Многое, если не все, зависело от позиции Б. Хмельницкого. Он не скрывал своих симпатий к Московскому царству. Летом 1649 г. в беседе с посланниками брянского воеводы гетман заявил: «Говорил мне крымский царь, чтоб идти мне с ним заодно Московское государство воевать, но я Московское государство воевать не хочу и крымского царя уговорил, чтоб Московское государство не воевать»[22, с. 531].