О серьезности намерений гетмана свидетельствует следующий факт. Перед подписанием Белоцерковского договора с Речью Посполитой, Хмельницкий принял посла турецкого султана Осман-чауша, который предлагал Войску Запорожскому перейти в подданство Порты и предоставить ей помощь в войне против Венеции. По свидетельству очевидца, гетман отпустил Осман-чауша «с тем, что он ныне у него (султана - П.Ф.) в подданстве быть не хочет и людей ему на помочь не даст. А надеется-де он, гетман, на государеву милость, что государь его пожалует, велит его со всем Войском Запорожским принять под свою государеву высокую руку»[16, с. 230].
Отказывая туркам, Б.Хмельницкий велел передать путивльскому воеводе Семену Прозоровскому через его посланца следующее: «Хотя я с поляками теперь и помирился на чем-нибудь, только я великому государю служить рад; кого он изволит к нам прислать - и мы все готовы ему крест целовать; а если государь нас не пожалует, принять не велит, то нам поневоле промышлять, как лучше, а мир у нас с поляками некрепок, потому что поляки всегда лгут, на миру не стоят». То же писал гетман и в грамоте к Прозоровскому: «Хотя мы и приняли перемирье, однако знаем, что нам и вере нашей православной поляки не желают ничего доброго; надеемся на Господа Бога и на милость его царского величества, что, когда над церквами восточными умилится и над верою нашею православною, тогда поляки не воспримут потехи; а мы, как не один раз обещали быть желательными его царскому величеству, так и теперь истинными быть обещаемся»[22, с. 561].
Хмельницкий продолжал добиваться благосклонности Алексея Михайловича. С этой целью 9 января 1652 г. он отправил к государю казаческое посольство во главе с наказным полтавским полковником Иваном Искрой. Во время его пребывания в Москве, царское правительство понимало, что необходимо или принять казаков и воевать с Польшей, или придется стать свидетелем того, как казачество окажется под властью турецкого султана. 22 марта 1652 г. государь приказал дьякам Волошенинову и Немирову поговорить с Искрой «по любви». Доверенные лица царя говорили украинскому послу: «Гетман в письме своем просит, чтоб его царское величество держал Запорожское Войско в своем милостивом жалованье; великий государь для православной веры держит к казакам свое государское жалованье большое, а король, сенат и Речь Посполитая на своей правде мало стоят; и если они не исполнят своих договоров с гетманом, то Запорожское Войско не пойдет ли к хану в Крым, потому, что у гетмана с крымским ханом дружба большая?»[22, с. 561]
Московские дьяки характеризовали крымских татар как «бусурман», которым «верить ни в чем нельзя и никакого добра от них, кроме разорения, нечего ждать». Одновременно они заявляли, что если от поляков «будет утеснение», то гетман с казаками могут перейти на сторону царского величества и «поселиться по рекам Донцу, Медведице и другим угожим и просторным местам» Московского государства. Благосклонность Алексея Михайловича была по душе казаческим послам, но их не могла устраивать перспектива ухода с родной земли, которая достанется полякам. Искра отвечал, что в случае большого притеснения от поляков, гетману, кроме царя, некуда деется. Он подчеркивал, что «царь бы пожаловал, принял казаков в свою сторону» с казаческими землями[22, с. 561].
В то время, когда Б. Хмельницкий и его послы думали прежде всего о благе всей Украины, генеральный писарь при встречах с царскими дипломатами часто обсуждали личные вопросы, что держалось в тайне от гетмана. Так, подъячий Григорий Богданов, возвратившись из Украины, рассказывал: «Приходил ко мне в Корсуни писарь Иван Выговский и наказывал, чтобы его слова были известны великому государю; к нему, писарю, царская милость и жалование, и он на государском жаловании челом бьет и обещается великому государю служить и всякого добра хотеть под присягою, и теперь, что у гетмана Богдана Хмельницкого с польским королем, крымским царем и другими государствами будет делаться, он обо всем великому государю станет доносить, в Путивль тайным делом боярину князю Семену Васильевичу Прозаровскому писать, только об этом никому не было известно потому, что если узнает об этом гетман Богдан Хмельницкий, то ему, писарю, не миновать наказания»[22, с.553].
Выговский уверял в своей преданности и на всякий случай даже готовил убежище в Москве. В июне 1652 г. он говорил московскому посланцу Унковскому: «Если государь не изволит нас принять, то есть такие люди многие, что станут гетману наговаривать поддаться турскому или крымскому, а у меня того и в уме нет, чтоб, кроме великого государя куда помыслить, только бы великий государь пожаловал меня, холопа своего, велел обнадежить своею милостью, велел бы мне грамоту прислать за рукою думного дьяка, чтоб гетман и никто другой о том не знал; и в Путивль свою грамоту велел прислать, чтоб меня приняли, когда я к великому государю поеду. Если государская милость ко мне будет, то я с отцом своим, братьями и приятелями к великому государю приеду»[22, с. 562].
Победа под Батогом в мае 1652 г. подняла моральный дух украинского войска, возвратила ему утерянную под Берестечком уверенность в своих силах. Но казачеству не удавалось добиться от Польши восстановления положений Зборовского договора. Потому 10 ноября в Чигирине старшинская рада решила направить в Москву казаческих дипломатов, которые должны были добиваться присоединения Украины к Московскому государству. Посольство Войска Запорожского возглавил генеральный судья Самойла Зарудный. На приеме 17 декабря он заявил думным дьякам и боярам: « И для того гетман Богдан Хмельницкий и все Войско Запорожское послали их, пославников своих, бити челом, чтоб царское величество над ними умилосердились, велел принять под свою государеву высокую руку и держал их от неприятелей во оборони. И велел бы их, посланников, отпустить к гетману вскоре, чтоб им, приехав в войско, государскую милость объявить и их тем утешить»[16, с. 233]. Вместе с тем следует отметить, что украинский посол не мог сказать дьякам Посольского приказа будет ли Войско Запорожское жить на своей земле, «или где в другом месте». Зарудный заявил, что «ведает то гетман».
Очередным этапом, в углублении украинско-российского диалога стала поездка в Москву гетманских послов К. Бурляя и С. Мужиловского. Послы обратились к царю с просьбой защитить православную веру, помочь Войску Запорожскому ратными людьми. В очередной раз они подчеркнули, что «к бусурманам в подданство идти не хотят». Бурляй и Мужиловский привезли грамоты от Хмельницкого к патриарху Никону, к боярам Морозову, Милославскому и Пушкину. В этих грамотах гетман просил, чтобы они ходатайствовали перед православным царем за него, гетмана, прямого слугу царского величества[2, с. 501]. 22 апреля 1653 г. на аудиенции у царя казаческие послы безрезультатно поднимали вопрос о приеме Войска Запорожского в подданство и оказании Москвой военной помощи для борьбы против Польши.
Хмельницкий же угрозой соединиться с Турцией торопил дело в Москве. Он объявил Сергею Яцыну, посланцу путивльского воеводы князя Хилкова: «Вижу, что государской милости не дождаться, не отойти мне бусурманских неверных рук, и если государской милости не будет, то я слуга и холоп турскому». В Москву информация об этом дошла 20 июня и вызвала там большую тревогу в правительственных кругах. Уже 22 июня Алексей Михайлович отправил к гетману стольника Лодыженского с грамотой: «Мы изволили вас принять под нашу высокую руку да не будете врагами креста Христова в притчу и в поношение, а ратные наши люди собираются»[4, с. 50]. А 28 июня по поручению царя думный дьяк объявил войску о возможности близкого возникновения военных действий.
Такой поворот в политике царя вполне устраивал гетмана Хмельницкого. 9 августа он уже подготовил ответ: «Пребываем благонадежны на премногую милость, которую нам твое царское величество показать изволил, что не оставлены будем из-под крепкой руки твоего царского величества». Богдан писал о нежелании служить ни туркам, ни полякам. Через своего посланника Герасима Яковлева сообщал царю о новом походе поляков на украинские земли, просил «скорою и сильною ратию нам руку помощи послать изволил». В это же время Иван Выговский писал думному дьяку Лариону Лопухину: «Татарам уже не верим, потому что только утробу свою насытить ищут»[22, с. 569].
В августе 1653 г. в Украину выехал подъячий Иван Фомин. В своем отчете он отмечал, что гетман царскую грамоту принял учтиво, «в печать и в грамоту любезно целовал». Фомин передавал слова Б.Хмельницкого: «Благодарю господа бога и пречистую богородицу, что такой пресветлый великий государь меня, холопа своего, и все Войско Запорожское пожаловал своим царским неизреченным жалованьем». Подъячий говорил Хмельницкому, Выговскому и казаческим полковникам, что Алексей Михайлович жалует их всех и Войско Запорожское, а гетману вручил 40 соболей. Царский посланник вновь и вновь призывал казаков служить великому государю, на что получил от Хмельницкого положительный ответ. Одновременно гетман не скрывал, что рассчитывает на скорое решение украинской проблемы и на военную помощь в борьбе против поляков. «Если б, - говорил Хмельницкий, - царское величество изволил нас принять вскоре и послал своих ратных людей, то я тотчас пошлю свои грамоты в Оршу, Мстыславль и в другие города к белорусским людям, которые живут за Литвою, и они тотчас станут с ляхами биться, и будет их с 200000»[22, с. 570].
Нельзя обойти вниманием и тайную миссию подьячего Фомина в Украине. Он должен был отдать скрытно Выговскому грамоты турецкого султана, крымского хана, силистрийского паши, гетманов Потоцкого и Радзивилла к Хмельницкому, ибо все эти грамоты тайно были пересланы Выговским в Москву. За эту службу царь прислал писарю больше соболей, чем самому гетману.
Осенью 1653 г. Москва активизировала свою дипломатическую деятельность. В начале сентября к Б. Хмельницкому были направлены стольник Р. Стрешнев и дьяк М. Бредихин. Для гетмана и его окружения они везли соболей на «общую сумму 2352 московских рубля», что было в два раза дороже прежних подарков. Этим хотели «задобрить» Хмельницкого и исключить возможное его недовольство медлительностью Москвы. В это время в Москву прибыл посланник Б. Хмельницкого Лаврен Капуста, сообщивший, что поляки начали новое вторжение в Украину и, что «начавшаяся кампания грозит обернуться против самого Московского государства». Капуста передал просьбу казаков оказать военную помощь в борьбе с поляками. В связи с этим Стрешневу и Бредихину, которые уже были в пути, был отправлен приказ объявить гетману, что государь принимает его под свою высокую руку[2, с. 643-644].