Когда человек принимает решение на основании познанной истины, то он испытывает удовольствие; он тогда совершает поступок из любви к нему. Любовь тогда рождает чувство удовлетворения, а присутствие истины освобождает ее от всего субъективного, от симпатии и антипатии, как побуждений к действию. Любовь к поступку поднимается над ними, она мотивирована высшим, которое стало совершенно личным достоянием субъекта. Рудольф Штайнер называет такой поступок свободным. Но совершается он не душой рассудочной. В ней создается лишь свободное пространство для индивидуальных чувствований и деятельности суждения в познании. Когда они приходят к единству, то в душе рассудочной возникает ощущение "я", а затем чувство "я". Причем первое приходит извне и образует оболочку "я", второе всецело принадлежит нам. В чувстве "я" наше астральное тело в наибольшей мере покидает нас и отождествляется с другим "я", получает от него новую конфигурацию. А то, что его конфигурирует, само соткано из переживаний любви, ненависти и деятельности суждения.
Недостаток истины, жизнь в неудовлетворенности — они ослабляют "я" и могут даже привести к болезням, поскольку вожделения в таком случае остаются неразрешенными. Неудовлетворенное вожделение стягивает душу в сферу Аримана и Люцифера, где удовлетворение вообще невозможно, а лишь безграничный рост самих вожделений. Удовлетворение возможно лишь внутри самой души, при отказе от внешнего возбудителя вожделения, но при таком отказе, когда в душе возникает не пустота, а собственное внутреннее содержание.
Рудольф Штайнер приводит по этому поводу один пример, где говорит о двояком отношении к произведениям искусства. В одном случае можно вожделеть обладания произведением искусства, в другом оно становится нашим достоянием в эстетическом переживании и суждении, которые порождает в нас. Обладание одним произведением искусства рождает желание (вожделение) обладать еще и еще одним — без какого-либо плода в самой душе. Развитие же эстетического вкуса рождает удовлетворение как способ преображения души, которое становится вечным достоянием души, не зависящим от внешних объектов.[* На более или менее осознанном (отцами психоанализа) понимании этого закона души основано его фундаментальное искажение теоретиками сексуальной революции.]
Душе рассудочной даны и другие вспомогательные средства для развития "я". Одно из них — совесть. О совести можно сказать, что она оживает в нас, когда чувство удовлетворения совпадает с переживанием высшей истины. Душе рассудочной это может быть дано как готовый результат. Но от результата можно пойти назад, и мы тогда обнаружим в душе источник спокойной или беспокойной совести. Мы тогда можем узнать, что удовлетворение или неудовлетворение мы получили от соответствия наших дел тому, что безусловно истинно. Совершив поступок по совести, мы даем высшему возможность действовать в низшем и видоизменять его; в том числе и саму нашу душу.
Раньше, до возникновения совести, в помощь человеку были даны заповеди. До того, как деятельность суждения в человеке обрела способность находить истину вне его души, во внешнем мире, из этого внешнего (которое следует мыслить и как духовное) истина сама входила в него и, как заповедь, воздействовала на сферу его вожделений, давая строй и направление проявлениям симпатии и антипатии. Заповедь вытаскивает человека из вожделений души ощущающей и порождает в нем высшее вожделение — вожделение Царства Небесного, что по сию пору выражается в нас как жажда самоусовершенствования, обретения собственного высшего внутреннего содержания.
Душа рассудочная потому является первым элементом в полном смысле слова собственной, индивидуальной жизни человека, что в ней "овнутряются" все мировые противоположности, из которых рожден человек и которыми держится (эволюционирует) весь тварный мир. Сойдясь в человеке, эти противоположности и разрешаются в нем в виде плодов личности. Кроме человека подобную деятельность совершает Божественное Триединство — наивысшее, всеобъемлющее Я мира. Только там плодом ее деятельности является сотворенная Вселенная с бесконечным многообразием форм бытия и сознания — Макрокосмос; в человеке его индивидуальная вселенная явлена как микрокосмос.
Душа рассудочная во многих отношениях занимает срединное положение. Она, как и весь многочленный человек, ткется на сопряжении прошлого и будущего, в динамическом настоящем. Кроме того, она занимает среднее положение в трехчленном человеке обмена веществ, ритма и нервно-чувственной деятельности, опираясь по преимуществу на ритмическую систему дыхания и кровообращения. В ней сходятся полярные противоположности тройственного духа и тройственного тела (см. рис. 118). При этом повсюду, где сходятся противоположности, в мире или в человеке, возникают симпатия и антипатия, поскольку все во Вселенной одушевлено и одухотворено. Противостояние Я и не-Я на макрокосмическом уровне сопровождается бытием симпатии и антипатии (аристотелева категория "страдание"), поскольку противостояние пронизано астральным, а где есть астральное, там есть ощущение, а где есть ощущение, там возникает противостояние симпатии и антипатии [* Вопрос уровней осознания ощущений должен ставиться в иной плоскости, что уже неоднократно делалось нами.].
Все человеческое существо есть результат космической симпатии и антипатии. Например, наша голова, говорит Рудольф Штайнер. "выдохнута" космосом, есть результат его антипатии. Ее круглая форма является отображением космоса. А когда в голове наша антипатия, развивающаяся в процессе нервной деятельности, сталкивается с антипатией Космоса, возникает восприятие. Когда, например, мы видим цвет или свет, то в глазном нерве возникает не просто антипатия к этому процессу, а отвращение (ведь он разрушает нерв!). А когда к глазу приливает кровь — оживляющий принцип, сопровождающийся чувством симпатии, — то в результате возникает нейтральный акт зрительного" восприятия. Что дело обстоит именно так, мы убеждаемся всякий раз, когда одного из процессов не хватает для полного покрытия другого.
Погружаясь в люциферически-ариманическую сферу, симпатия и антипатия принимают более инстинктивный характер, превращаясь в алчность и отвращение. Они тогда встают на границе жизненных процессов. В нашей груди деятельность сердца и легких облагорожены, по сравнению, скажем, с обменом веществ, противостоянием симпатии и антипатии. Еще более ими может быть (или не быть) облагорожен жизненный процесс репродукции. В целом в человеческом организме имеется три очага взаимодействия симпатии и антипатии. Первый из них находится в голове, где взаимодействие крови и нервов выходит за пределы органического, порождает восприятие, феномен памяти и др. Симпатия и антипатия, как противоположности, могут соединяться лишь с помощью чего-то третьего, в результате какого-то скачка. И везде, где такой скачок имеет место, обнаруживается взаимодействие симпатии и антипатии. Второй скачок происходит в спинном мозгу, там, где от него отходит так наз. остистый (шиловидный) отросток. Наконец, третий скачок возникает в ганглиевых бугорках симпатической нервной системы (193; 8.II). А в целом мы получаем трехчленного человека, заключенного между двумя плоскостями, к которым подступают действия Люцифера и Аримана.
Тому обстоятельству, что космос "выдохнул" нас, мы обязаны нашей свободой, которую мы реализуем, овладевая мыслящим сознанием. В нем космическая воля, вытолкнувшая нас в инобытие, вновь приходит к себе через иное. Так рождается наше "я". Все, что проявляется в нем как активная воля, обусловливает бодрственное предметное состояние сознания-симпатии. Надиндивидуальная воля живет в бессознательном-антипатии. Это спящая воля, она продуцирует отрицательные суждения: космос, выдохнув нас, отрицает себя в нас, в нашем бессознательном. Бодрственная воля продуцирует утвердительные суждения, тетические по типу, но в них космическое не возвращается к себе. Чтобы оно к себе вернулось, человек должен научиться отрицательное и положительное сводить к синтезу, рождать умозаключения актом собственной воли. Умозаключение поднимает нас над симпатией и антипатией, а до тех пор, пока мы живем в них, нас ведут люциферические и ариманические существа, вмешивающиеся в космическую волю на ее пути к нам. Не следует думать, что и в наших симпатиях живет только Люцифер, — нет, он обитает там лишь постольку, поскольку бытие симпатии обусловливается противостоящей ей антипатией. Симпатия же, стоящая на самой себе, — это любовь. И мы можем понять, почему Рудольф Штайнер говорит, что одухотворенная сила любви одного рода с силой восприятия (35; стр.402).
Восприятие, как мы уже говорили, — это нейтральный процесс в человеке, он представляет собой синтез симпатии и антипатии, проявляющихся на досознательном уровне, в крови и нервах. Иными словами, восприятие есть первая ступень синтеза мировых противоположностей в человеке. Он совершается у входных врат нашей души. У других врат, ведущих из души в индивидуальный дух, встает любовь — высший синтез. Это духовная любовь. Ей не противостоит ничто, но через нее нечто рождается. Как из восприятия рождается ощущение (восприятию не противостоит не восприятие: запаху — не запах, вкусу — не вкус и т. д.), так через любовь рождается созерцающая сила суждения. Она рождается из чистой любви к объекту. И тогда нашему свободному духу открывается мудрость. Но если любовь носит чувственный характер, то ей противостоит ненависть — одна из форм эгоизма.
Симпатия и антипатия наполняют не только наш мир. Из них состоит другой мир, в котором мы пребываем до рождения и после смерти. Мир тот простирается до нижнего Девахана, пребывая в астральном состоянии формы. За вратами смерти, говорит Рудольф Штайнер, начинается "...царство всеобщей способности ощущения... господство симпатии и антипатии". Там, так сказать, и руки нельзя
протянуть, не вызвав тут же в окружении удовольствие или страдание (182: 29.XI). Восхождение души после смерти через сферы душевного и духовного миров обусловлено ее способностью отдаваться симпатии и антипатии. (Рудольф Штайнер подробно говорит об этом в "Теософии" и "Очерке тайноведения".) Так что вся работа и борьба, которые мы ведем за овладение высшими проявлениями нашей души, не кончаются в момент физической смерти, а имеют гигантское, прямо-таки космическое продолжение, где содеянное в земной жизни определяет судьбу жизни посмертной, а из той, в свою очередь, ткется план следующей земной инкарнации.