Г. А. Бондарев триединый    человек    т е л а,   души    и     д у Х а  (стр. 153 из 164)

На всех ступенях мира природы мы наблюдаем принцип Любви, пришедший в то или иное противоречие с самим собой через в-себе-замыкание. Высшей степени это замыкание достигает в человеке, где оно принимает характер себялюбия. Любовь в человеке становится миром в себе, а мудрость — сознанием в себе, самосознанием. Так возникает микрокосм. Действием Любви и Мудрости созданы наши три тела, обособленные от сотворивших их мировых сил и субстанций. В них образованы органы жизни и органы души. Благодаря последним, любовь, обособившаяся в человеке от мира, разделяется на противоположность любви и нелюбви. С другой стороны, и мудрость уходит в инобытие так далеко, что в цепи форм жизни порождает фому сознания в ином, существующего за счет противоположности мудрости и не-мудрости, утвердительных и отрицательных суждений, тезиса и антитезиса, образующих в своем движении жизнь сознания.

Так исходное противостояние Любви и Мудрости распадается в человеке на четыре элемента, получает своих носителей в виде духа материи, Аримана (ненависть), и духа отрицания, Люцифера, и через сопряжение противоположностей образует великий макро-микро-космический круг, в котором совершается переход бытия в сознание.

Над высшей Любовью и Мудростью правит высшее единство — Воля Отца. В человеке это становится противоположностью мысли и чувства, сведенных к единству в свободной воле, прошедшей через чреду побуждений характерологической основы и мотивов субъективного ума. Такая воля снова приобретает субстанциональный характер.

Итак, для нас стало очевидным, что все органическое в человеке имеет задачей образовать основу для душевно-духовного. При этом действие любви, оставаясь верным своему высшему принципу, на всех уровнях носит центробежный характер, творит жизнь. Мудрость, со своей стороны, рождает формы жизни, в которых она могла бы обитать как сознание. Давая формам жизни закон, сознание приходит в конце концов в противоречие с жизнью. Жизнь изливается в инобытие, где высшее сознание может пребывать как бессознательное. Приходя к себе, в инобытии, сознание начинает отрицать жизнь. Так рождаются противоположности: жизнь — смерть, сознание — бессознательное. В конце концов дело сводится к тому, что мы получили на рис. 31.

Противополюсом к Отчему началу в земном человеке встает Ариман. Он желает овладеть космической Мудростью, исключая из всех форм бытия жизнь. Люцифер, как антипод Святого Духа, отрицает индивидуализированные формы сознания, стремясь овладеть субстанцией интеллигибельного мира. Но в человеке между Люцифером и Ариманом встает Христос. Он вносит в человека принцип метаморфозы, с помощью которого творит и весь остальной мир. Мудрость, исчерпав все возможности формы на тех или иных этапах манвантары, разрушает их и возвращается к себе, но будучи обогащенной опытом бытия в ином. Также и жизнь, претерпев действие формы, возвращается к себе, имея опыт инобытия как формы существования сознания в ином.

Этот процесс собирания Любовью и Мудростью опыта в инобытии и есть индивидуальная жизнь человека. Любовь в человеке обретает свой изначальный характер, но в бытии самосознания. Еще раз подобное имеет место лишь в запредельном, в вечности непроявленного мира (его символ — Ветхозаветная Троица). В человеке этот синтез впервые возникает в узости души ощущающей, раскрывающейся навстречу высшему, когда рождается нравственное суждение. В нем любовь и мудрость (не как антагонисты), как высшее вожделение, рождают удовлетворение. Возникает совесть. Нравственное суждение, совесть — это формы существования любви, побеждающей нелюбовь — в сфере мудрости, — формы сосуществования любви и мудрости. Поэтому далее, восходя в сферу души сознательной, нравственное суждение становится таким мотивом действия, в котором человек интересы всего человечества (а ведь оно есть единство) переживает как свои собственные. Человеческое эго, вбирая в себя, или охватывая собой весь мир, устремляется в него, творя, созидая, без желания себялюбивого вознаграждения. Такая форма самосознания обладает самобытием в космическом смысле слова. И такое сознание, как говорит Рудольф Штайнер, будет некогда непосредственно, силой слова рождать самого человека. Магией слова один человек станет как бы "выговаривать" другого и тем рождать его. Слово непосредственно станет плотью, но, естественно более вещественно тонкой. То будет некоего рода "обратный культ".

Священнодействием Богов творился человек. В конце этого процесса Сам Логос стал плотью — для того, чтобы плоть снова стала Словом.

Любовь — это добродетель, берущая свое начало в душе рассудочной. Здесь она впервые получает задачу соединить ум с сердцем, вызвать в индивидуальном духе понимание, что любить — это мудро. С другой стороны, любовь к мудрости, по словам Рудольфа Штайнера, не эгоистична, "ибо эта любовь становится тем больше, чем ближе мы подходим к моменту смерти. Она возрастает в той мере, в какой убывает намерение иметь что-либо от мудрости" (143; 17.XII). А в "Очерке тайноведения" Рудольф Штайнер дает такую замечательную формулу: "Мудрость есть условие любви; любовь есть плод возрожденной в "я" мудрости" (13; гл.6).

Любовь без мудрости слепа и не всегда ведет к добру. Об этом не раз писали и предупреждали святые христианские подвижники. А та любовь, что служит продолжению человеческого рода, непосредственно управляется высшей мудростью. В этом смысле любовь двух, по словам Рудольфа Штайнера, есть желание третьего воплотиться, родиться. Эротика примешалась к такой любви по той причине, что в человеке вспыхнуло низшее сознание — дар Люцифера. Люцифер, стремясь к познанию космической Мудрости, заключенной в чувственном мире, вожделение в нас сделал осознанным. Интересен Люциферу и феномен нашей душевной и духовной жизни, поскольку и он для него есть объект. Ну, а мы благодаря Люциферу получаем энтузиазм в познании.

Навстречу Люциферу в человеке из органов жизни вырывается Ариман. Из субстанции вожделений он стремится соткать свой мир. Вожделение — это первая форма существования материи в мире сознания. Из всех вожделений сексуальное имеет ближайшее отношение к всепронизывающему принципу бытия — любви, и к становлению сознания. Поэтому сексуальность есть враг и любви, и сознания. Она есть ненависть. Отсюда следует одна из первостепенных задач человека, культуры, цивилизации: во что бы то ни стало отъединить любовь от сексуальности* .

[* Но возможна ли любовь без страсти? — могут возразить нам. — Вспомним тогда, что до недавнего времени страсть, порождаемая любовью, понималась не как низшее вожделение, а как пробуждение в духе ее высших, прекраснейших потенций. Она рождала в душе желание пожертвовать всем для другого, кровно не родственного человека, питала в душе творческий энтузиазм. Сексуальность же принадлежит к миру низших вожделений. Она родилась в человеке с узкой целью: положить начало индивидуализации жизненных процессов и восприятий чувств. Вожделение — это лишь средство. В древности, как говорит Рудольф Штайнер, жрецы ведали процессом отношения полов. Обыкновенные люди его не осознавали. При этом они не умирали со скуки, а, напротив, вели жизнь, полную смысла и содержания. Лишь наше время ознаменовалось открытием, что "свобода — это рабство", что сексуальная распущенность есть выражение освобождающейся личности.

Но, разумеется, не следует быть и абстрактным идеалистом, пытаясь одним скачком преодолеть пропасть вожделений. Туда, прежде всего, следует внести свет понимания. Нужно понять, что человек, как единство, заключает в себе мужское и женское начало. Физическое разделение полов — лишь временное состояние. Однако и эта разделенность компенсируется браком, супружеством. Любовь, ведущая к браку, при здоровых отношениях начинается с возвышенного и только возвышенным удерживается в дальнейшем, углубляясь взаимопониманием, взаимоуважением и т. д.

Ужасающим диссонансом, поистине смертным грехом является обращение к однополой "любви", получающей в наш апокалиптический век повсеместное оправдание и одобрение. Человек в таком случае вступает в противоречие с собственной эволюцией продолжительностью в две коренные расы (около 30 тыс лет). На протяжении их мужское и женское в отношениях брака научаются грядущему воссозданию единства. Когда придет время колоссальной духовно-биологической мутации, человек соберет опыт, накопленный в ряде разнополых инкарнаций, опыт разнополых отношений внутри инкарнаций, где была собрана сила преодоления низших вожделений, и на новой, индивидуализированной основе восстановит в себе былое единство. Те же, у кого этого опыта и сил не хватит, рискуют тогда выпасть из эволюции и образовать подчеловеческое царство.

Отметим еще попутно то понимание греха, к какому мы приходим на основании наших рассмотрений. Грехом является все, что противоречит развитию, эволюции индивидуального духа; и чем больший отрезок эволюции охватывает противоречие, тем тяжелее грех. Если противоречие создает невосполнимые, необратимые потери, то такой грех можно назвать непрощаемым, смертным.]

Возвышение любви происходит не только от инкарнации к инкарнации, но уже в ходе одной жизни, когда мудрость обретает силу преображать низшую чувственность, высветлять характерологическую основу. Жизнь от этого не становится бесцветной. Напротив, ее наполняет тонкий вкус, красота, гармоничное многообразие интересов. Духовное банкротство в старости переживает лишь тот, кто низшее вожделение сделал принципом жизни и потому потерял способность к душевно-духовной метаморфозе. Но кто развил и приумножил способность к ней, тому с годами лишь прибавляется.