Г. А. Бондарев триединый человек т е л а, души и д у Х а (стр. 158 из 164)
В начале душевной жизни низшему вожделению противостоит эгоизм. Внутри души они находят друг друга и объединяются. Примитивная душевная жизнь не знает в себе противоречий. Диссонанс образуется между нею и внешним миром. На вершине души сознательной эгоизм, расширенный до личностной любви ко всему человечеству, из которой тогда рождаются нравственные цели (этические представления), противостоит вожделению, претворенному в форму индивидуализированной мудрости, "практическому а priori". В таком случае снимаются и внутреннее и внешнее противоречия. Здесь воля, с одной стороны, пройдя через состояние сознания, приняла форму чувства, с другой, — пройдя через состояние чувства, приняла форму сознания. А в результате возник индивидуальный дух.
Взаимодействуя в душе сознательной, Любовь и Мудрость рождают индивидуальную волю, "я", сменяющее опору на низшее, обусловленное: мир чувств, восприятий, симпатий и антипатий и т. д. — на состояния высших отождествлений в мире обусловливающего. Душа входит во врата Самодуха, вернее, Самодух осеняет ее, подобно голубю на Иордане.
Чтобы удостоиться такого возвышения индивидуальной жизни, необходимо овладеть созерцающей силой суждения. Ею характерологическая основа, порождающая представления, превращается в понятийную основу Самодуха. Мы начинаем воспринимать истину, мировую Мудрость, отдаваясь ее воздействию как я. В этом выражается высшая верность опыту, способность умереть как "я" и получить себя назад, в дар, как Я. Дар этот имеет форму понятийной интуиции, почерпнутой через отдачу себя в созерцании — явление Духа Святого душе, принесшей себя в жертву высшему.
С другой стороны, нравственное понимание становится понятийной основой вместо характерологической основы. Любовь через человека приходит в связь с Мудростью. Человек переживает нравственные интуиции. Мир же интуиции есть чистая воля. В ней мировая Любовь и Мудрость изначально пребывают в единстве, в Триединстве. Когда этот синтез, наконец, осуществляется в человеке, то в его волении Любовь примиряется с Мудростью в инобытии, ради сотворения которого они разделились. Они примиряются в "я", способном отождествиться с Я и быть. Тогда высшее Я принимает форму индивидуального бытия в человеке. Христиане о таком состоянии говорят: "Не я, а Христос во мне".
Это также есть индивидуальная реализация высшей четверичности в ином; ее символ — треугольник, в центре которого стоит: "Бог есть любовь". Центр этот и есть человеческое Я, пришедшее к необусловленному волеизъявлению. Он в своей деятельности как бы пульсирует между Божественным треугольником (см. рис. 132) — бытием в Боге — и треугольником микрокосма, субъекта, в котором живут мысль, чувство и воля, обращенные к земному плану. Над этим, вторым, треугольником теперь работает человеческое Я, стоящее выше симпатий и антипатий, примирившее в себе высшую Любовь и Мудрость в принципе: "Бог есть Любовь". Так приходит человек к реализации целей земного эона и отдается исполненной жертвенности работе над спасением всего тварного мира, которое будет длиться еще три эона. Самому человеку в этой работе предстоит пресуществить три тела в триединый дух. И общим принципом такого пресуществления впредь будет только свободная жертва, совершаемая из чистой любви к поступку. Ибо лишь такое деяние поистине мудро.
12. Дополнительные вопросы
На этом можно было бы поставить точку в наших исследованиях. Но задержимся еще немного на нескольких дополнительных вопросах. Нам удалось выявить ряд несомненно не лишенных значения моментов феноменологии душевно-духовной жизни. Отправляясь от полученных результатов, как от некоего центра, наметим еще ряд направлений возможного познания.
Мы выявили, что первичным ингредиентом индивидуальной душевной жизни является чувство — сначала как ощущение, восприятие, потом как переживание симпатии и антипатии и как устойчивое чувствование, как привычки чувств. Этот ингредиент, являясь первоначальным, в трехчленной душе занимает среднее положение. Поэтому, даже если, на первый взгляд, это звучит парадоксально, мы должны сказать, что человек начинается с середины. В чем тут дело? Снизу идет образование нашей телесности — совершенно бессознательный процесс; сверху подступает сверхсознательная деятельность. В плоскости соприкосновения обоих видов деятельности, или мировых воль, и возникает жизнь чувств. Воля, живущая в сверхсознании, есть космическая интеллигенция (субстанция мысли, мыслесущества); творящая в подсознании мировая воля вступает в нашу душу как акты постепенно индивидуализирующихся волеизъявлений.
В физическом теле верхняя воля в своем явлении опосредуется нервной системой, нижняя — системой ганглиев. Рудольф Штайнер говорит, что можно составить себе представление о некой внутренней границе, соединив на одной ее стороне все нервные окончания, а на другой — все ганглии. "Если на этой границе. — продолжает он, — вы представите себе, как словно через решето здесь с одной стороны теснится воля, а с другой интеллигенция, тогда в середине вы будете иметь чувство, сферу чувств. Ибо все принадлежащее к чувствам есть наполовину воля, а наполовину интеллигенция. Воля подступает снизу, интеллигенция — сверху: этим образуется чувство. В чувстве, с одной стороны, всегда дремлет интелллигенция, а с другой — спит воля" (194: 7. XII).
В этом описании мы легко узнаем уже знакомые нам суждение и вожделение, из совокупного действия которых и слагается, рождается жизнь наших чувствований. Мировая воля, подступая к нашей душе как вожделение, создает душевную форму для духовного содержания. И весь вопрос заключается в этой форме, без которой мировой дух пронизывает нас, так сказать, без задержки. Однако и форма без побуждений со стороны духа имеет тенденцию "зацикливаться" в каждом цикле развития. Рудольф Штайнер так определяет их взаимосвязь. Неверно думать, говорит он, что к человеческой интеллигенции добавляется мировое мышление. "В действительности суммируются мировые чувства и человеческие мысли... Чем больше интеллигенции имеет человек, тем больше она просветляет то, что мировые чувства дают нам как внутренний свет. Но если мы упускаем что-то сделать для нашего мышления, нашей интеллигенции, то в этот свет, в это мировое чувство тут же устремляется тьма" (119; 24.111).
Таким образом, мы вновь здесь встречаемся с тем, с чем имели дело при рассмотрении взаимодействия вожделения и суждения. По мере поднятия этого процесса по ступеням души мы преодолеваем влияние физического на душевное, отдаляемся от жизненных процессов с их инстинктивной природой и в душе рассудочной переживаем световой эфир мирового чувства, волящего индивидуальное в нас. Но и мышление должно исходить из светового эфира, а в дальнейшем — из жизненного. Первоначально действие надчеловеческого мышления выражается вовне как звук, потом возникает осмысленная речь (см. рис.38).
Мысли возникают в душе ощущающей, но не продумываются в ней. Деятельность суждения, как "мысленная субстанция", как внутренняя астральность, течет, например, из глаза в акте зрения вовне и вступает в противоборство с астральностью внешнего мира, вещи которого есть лишь иная форма духосуществ. На границе вещей обе астральности вступают в борьбу, что рождает в нас переживание цвета. Но если внутреннее способно отвратиться от чувственной формы и найти отношение к духовным праобразам вещей, то возникает понятие (9; ч.П, гл.II).
Мысль, чувство и воля во всех проявлениях души действуют неразрывно. Мы лишь на время, условно расчленяем их для познания. Реальная жизнь души являет нам чувство и волю в мысли, мысль и волю в чувстве, мысль и чувство в воле. Но при этом остается в силе то, что было сказано об отношениях верхнего и нижнего в человеке, прошлого, настоящего и будущего, духовного и материального, из чего, собственно говоря, и рождается феномен душевной и духовной жизни индивидуума. Рассмотрим одну из форм этого феномена, в которой мы обнаруживаем все вышеперечисленное в метаморфизированном виде.
Среди свода антропософских тезисов, в которых Рудольф Штайнер суммирует все содержание созданной им Духовной науки, имеется такой: "Более тонкое представление должно сказать себе: мышление всегда образует основу для чувства и воли, чувство — основу для мышления и воли, воля — основу для мышления и чувства. Только в жизни мысли над другим содержанием господствует мышление, в жизни чувства — чувство, а в жизни воли — воля.
Чувство и воля в жизни мышления содержат кармические последствия предыдущих жизней. Мышление и воля в жизни чувства кармически определяют характер. Мышление в жизни воли вырывает современную жизнь из кармических связей. В чувстве и воле мышления человек изживает карму своего прошлого, в мышлении и чувстве воления он подготовляет свою будущую карму" (26; стр.74, тезисы 97—99). Дадим сказанному Рудольфом Штайнером образно-символическую форму. Тогда мы вновь находим два потока, полученные на рис.116, 119 в треугольнике мысли, чувства и воли (см. рис. 137).
Прошлое, вступая в нас, образует треугольник, направленный вершиной вниз. Вершина эта — мышление предметное, понятийное, абстрактное. С него начинается я-сознание. Треугольник, направленный вершиной вверх, устремлен к мышлению сущностному, которое все есть воля и жизнь. Но Рудольф Штайнер говорит также о мышлении и воле в жизни чувств, как о нашем настоящем, которое опосредует связь прошлого с будущим, а будущего с прошлым и кармически формирует характер. В гексаграмме на рисунке это настоящее представлено шестизначно, или двумя рядами тройственных связей. Фигура гексаграммы обычно рисуется так, что линии обоих треугольников не пересекаются, а проходят выше или ниже одна другой, что показывает, какой импульс является преобладающим в каждом отдельном случае: идущий ли из прошлого в настоящее или наоборот. На рис.116, 119 это также означало, идет ли импульс снизу — из тела через душу — или сверху, из сферы сверхсознания. Идущее сверху всегда имеет перевес над идущим снизу, и от этого зависит очень многое в нас. Рудольф Штайнер дает, например, такие связи: перевес физического тела над эфирным обусловливает восприятие чувственного мира, эфирного над астральным — физически органические процессы, перевес "я" над астральным — слияние "я" с мышлением, чувствованием и волением (134; 29.XII). И так далее, скажем мы, поскольку картина эта необычайно многообразная.