Чувство тепла — это чувство жизни, взошедшее на новую ступень, где оно заполняется внешним переживанием. Тогда внешний мир открывается как нечто однородное с внутренним, что и переживается как чувство тепла.
Тепло рождается и в самом внутреннем человека как жизненный процесс. В биологии говорится о процессе сгорания и во внутреннем смысле, а когда тело наполняет внешнее тепло, то "оно является вторым родом внутреннего переживания, чем-то таким, что наполняет "я" и в "я" само принимает природу "я" (45; с.74). Происходит как бы столкновение двух "я" — человеческого и внешнего. "Это второе "я" есть не что иное, как я-переживание, противостоящее первому "я". Но поскольку первое "я" в действительности чувствует только само себя, то второе "я" можно представить себе как образное ощущение им самого себя" (45; с.74). Второе "я" есть часть первого, которому напечатлены свойства внешнего мира. Процесс этот совершался и в предыдущих чувствах, но не так глобально. В чувстве зрения внутреннее и внешнее противостали как равные части одного целого. В чувстве тепла они пришли к тождеству. Переживание чувства тепла можно уподобить мышлению о мышлении, а предыдущие чувства — разным степеням противостояния понятия и восприятия; например, в чувстве равновесия — природного объекта и понятия, в чувстве зрения — произведения искусства и эстетического суждения.
Подобные аналогии побуждают нас обратиться к более широкому толкованию феномена ощущения тепла. В первой главе мы довольно пространно говорили о едином праисточнике бытия — Божественном Я, из которого сотворены как царства природы, так и человеческое "я". Понимание этого факта раскрывает внутренний смысл утверждения Фихте, что "Я и не-Я определяют друг друга взаимно... Я полагает себя как определяющее не-Я" [ 94 ]. Вначале эта противоположная не-Я сила только чувствуется субъектом. Мы зависим от нее в плане существования. Но благодаря не-Я Я становится интеллигенцией, что противоречит абсолютному тождеству Я, ибо абсолютное Я и интеллигентное Я противоположны друг другу. По поводу этого противоречия Фихте делает весьма интересное замечание. Он говорит: "Кто в этих словах почувствует глубокий смысл и широкие последствия, тот будет для меня желанным читателем и может спокойно себе продолжать на свой лад делать из них выводы" [ 95 ]. Нам представляется, что продолжать это "на свой лад" можно на путях психософии.
Проанализировав ряд восприятий чувств, мы выявили становление и укрепление внутренней, централизующей ощущения силы, индивидуального "я". При этом обнаружилась иная деятельность, идущая навстречу нашим восприятиям извне. В чувстве тепла обе деятельности стали тождеством. Выражаясь языком Фихте, мы вправе здесь говорить об идущих навстречу друг другу Я и не-Я, которые, в конечном счете, в абсолютном субъекте представляют собой единство.
Весьма похоже, что о них же говорит Рудольф Штайнер в дополнении к VI главе "Антропософии". Он различает там действующие в восприятии "молодое" и "старое" "я". Второе из них можно отождествить со стоящим в исходной точке физического воплощения самотождественным Я, некогда дарованным человеку Элоимами. Оно работает навстречу идущему снизу вверх эмпирическому "я", оживающему благодаря кругу восприятий. На их взаимодействие накладывается деятельность "Я", созидающая органы восприятий чувств.
В своем действии извне Я выступает как ничем не ограниченное начало, можно даже сказать — выступает макрокосмически. Внутри физической телесности оно предельно ограничено и не имеет иного выхода из нее, как только через восприятия и последующее мышление, органы для которых оно и творит. По мере их возникновения оно сначала отражается обратно в себя вовне стоящим Я, и тогда рождается "молодое" "я". В чувстве тепла оно отождествляется (по не абсолютно) с макрокосмическим Я, ибо тепло и стоящий за ним тепловой эфир образуют переходное звено от духа к материи.
Встретившись с Я на таком "мосту", "я" переходит затем на другую сторону. В чисто духовной деятельности, где мы чувство тепла уподобили мышлению о мышлении, за "мостом" должно бы начаться имагинативное мышление. Но восприятия вступают здесь в область, в которой Я выражается более тонким, чем в предыдущем опыте восприятия, образом. И эта промежуточная область представляет собой переход от восприятия к мышлению, ибо восприятие принимает здесь идеальный характер.
Первое, что встречает "я" на той стороне мира, в области макро-космического Я, индивидуализируется через звучание. С помощью чувства слуха мы проникаем не просто внутрь вещей, но в их сокровенное: "благодаря звуку собственная природа, индивидуальное вещей выступает вовне и сообщает о себе ощущению" (45, с.35). Нам трудно представить себе наличие индивидуального в неодушевленных предметах. Но давайте послушаем музыкальные инструменты, колокола. Сколь много они говорят тонкому слуху. Не следует думать, будто колокол обладает индивидуальностью, но и недостаточно полагать, что все звучащее в нем исчерпывается физическими колебаниями. В древности, когда человек был теснее связан с духом в природе, умели в шуме ветра, в журчании вод слышать язык природы. Ныне даже крики животных, пение птиц мало что говорят людям.
Но с помощью слуха мы воспринимаем еще речь, слово. Правда, материалистической наукой утверждается, что главное в слове — его смысл, для понимания которого органа чувств не требуется. Но утверждая подобное, мы лишаем себя права говорить о восприятии человека как существа, отличного от природных царств. С помощью осязания, зрения, слуха мы воспринимаем себя как чисто природное существо. И лишь когда звук обретает значение, мы начинаем воспринимать человека как индивидуальное душевно-духовное существо. И тогда дело не исчерпывается одним только слуховым восприятием. Благодаря чувству слова "ребенок, — говорит Рудольф Штайнер, — учится говорить или, по меньшей мере, понимать сказанное раньше, чем научается судить. Только через речь он научается образовывать суждения. Чувство речи (слова), как и слух, и зрение, является воспитателем в первые годы жизни" (115; 23.Х). В чувстве слова то индивидуальное (душевное), что присуще всем звучащим вещам (речь тут может идти о групповой душевности, например, о душе металла), "отделяется, освобождается от телесного, является с определенной самостоятельностью" (45; с.36). Это особенно явно выступает в тех случаях, когда услышанное слово несет минимальную смысловую нагрузку, является междометием. Слыша: "ай!" "ох!" — мы ввергаемся в сопереживание прежде, чем успеем составить об услышанном суждение. Но слово может быть выражено с помощью мимики, жеста и быть правильно понято.
Еще больше наше восприятие человека углубляется в чувстве мысли, понятия. Оно подобно чувству тепла: в нем воспринимаемое обладает той же природой, что и воспринимающее. Но в чувстве тепла мы можем быть пассивны, внешний мир сам заполняет нас; в чувстве понятия мы должны обладать силой концентрации, позволяющей нам позабыть себя и всецело перенестись в слышимое, отождествиться с ним. Поэтому, развив чувство понятия, можно научиться понимать людей лучше, чем они понимают себя сами. В противном случае, слушая другого, мы слышим не его, а лишь самих себя. Мы тогда слушаем — что происходит довольно часто — по принципу осязания: слышим одно, а понимаем другое, поскольку чувство понятия — это все же не осязание. И грешат неразвитостью чувства понятия не только обычные люди, но и философы. Прийти с такими к взаимопониманию столь же трудно, сколь трудно слепому объясниться с глухим.
Развитым чувством понятия обладали люди древности, а в новое время — классики немецкой идеалистической философии. Но философов, чувствовавших понятие как таковое, его жизнь, движение, вне зависимости от мыслящего субъекта, плохо понимали даже их современники. Что же говорить о понимании их в нашу эпоху крайнего абстракционизма? Однако чувство понятия можно развить с помощью Духовной науки.
Последним в кругу восприятий чувств стоит чувство "я". Оно не однозначно с я-чувством, с я-переживанием, слагающимся в результате восприятий всех чувств. Под чувством "я" подразумевается способность воспринимать "я" другого человека. В этом чувстве мы более всего выходим из себя и погружаемся в другого, вплоть до потери в нем себя. Поэтому если человек завладевает нашим вниманием, а мы не хотим замыкаться в сфере внутренних чувств, то он действует на нас усыпляюще. Мы, естественно, противимся такому усыплению и противопоставляем другому нашу индивидуальность, но можно в процессе общения попеременно как бы то засыпать, то пробуждаться. И тогда в моменты пробуждения мы можем почувствовать другое "я", вернее, осознать чувство "я". Такое поведение в общении является в полном смысле слова социальным, но прийти к нему не просто. В поведении человека без определенного развития преобладает эгоцентризм. В наше время общение представляет собой в полном смысле слова искусство, один из труднейших видов искусства, поскольку оно требует значительно большей объективации нашего "я", чем это имеет место, например, в акте зрения или слушания.