Интересно, что сам Юнг довольно легко сознается в своей некомпетентности в культурологических вопросах. В "Психологических типах" он пишет: "Кончая эту главу о принципе типов в истории античного и средневекового духа, я вполне сознаю, что не дал ничего, кроме простой постановки вопроса. Моя концепция недостаточно велика, чтобы исчерпать эту трудную и обширную проблему" [15]. А в другом месте он вообще говорит о том, что всецело ограничивает себя психологическим аспектом и не берется судить по существу затрагиваемых им иных областей знания, что его "компетенция недостаточно велика". Но все подобного рода признания Юнга, смеем утверждать, есть не более чем уловка, рассчитанная на то, чтобы обезоружить критическое отношение к своим сочинениям. Ибо уже в предисловии к цитированному труду он пишет: "...убежден, что психологическая точка зрения, приведенная в этом моем труде, имеет всеобщее значение, всеобщую значимость" (подчеркнуто нами. — Авт.). Это неправда, что Юнг лишь ставит проблему. Он судит, судит решительно и решительно обо всем: о сущности культуры, науки, религии, — и в конечном счете предлагает целое мировоззрение, за пределами которого не остается практически ничего.
Но оставим все сказанное нами лишь как преамбулу и обратимся непосредственно к методологическим посылкам Юнга. Примечательно, что в энциклопедиях его характеризуют как психолога и философа-идеалиста. Однако его психологический метод является всецело естественнонаучным и материалистическим. Об этом свидетельствует один из наиболее горячих приверженцев Юнга, редактор и издатель авторизованного перевода на русский язык его избранных трудов на русском языке Э. Метнер. В предисловии ко 2-му тому он прямо заявляет: "Психология имеет право проникать во все области, где действует душа человеческая... естественнонаучным методом". Так и поступает Юнг, хотя сам о своем методе высказывается противоречиво. Но, может быть, эту противоречивость также следует включить в его метод, ибо прослеживается она у него повсюду и вряд ли носит случайный характер. Так, на первой странице введения к "Психологическим типам" он пишет: "Мысли, нашедшие свое выражение в этой книге, возникли постепенно, прежде всего из бесчисленных впечатлений и опытов, практически приобретенных мною в качестве психиатра и врача-невролога". Из сказанного следует, что Юнг в своих исследованиях пользовался индуктивным методом, широко и вполне правомерно нашедшим свое применение в естествознании. Но тремя страницами ниже он заявляет: "...я принужден ограничиваться изложением принципов, выведенных мною из множества единичных фактов, которые мне приходилось наблюдать (т. е. добытых индуктивно. — Авт.). При этом надо заметить, что мы имеем дело не с deductio а priori, как может показаться, а с дедуктивным изображением эмпирически добытых пониманий". Как следует понимать эту двусмысленность? Вероятно так, что под выводы, добытые в узкой области эмпирической психиатрии, автор берет на себя смелость подвести обобщения, касающиеся всей культуры человечества, которые он добыл каким-то другим, не известным нам способом.
Претензия психоанализа на роль дедуктивной науки понятна. Ведь это дает право исходные посылки подавать так же аксиоматично, как это делают, скажем, в математике. Однако реального права так поступать мы за психоанализом признать не можем. Его попытка интерпретировать все культурное развитие как психиатрический факт попросту фантастична и не основывается ни на чем.
Юнг стремится абсолютизировать декларированные им психологические типы, и на этой основе делает выводы вроде следующего: "Затемнение суждений о себе встречается так часто потому, что каждому более выраженному типу свойственна тенденция к компенсации односторонности своего типа — тенденция биологически целесообразная, ибо она вызывает стремление поддержать душевное равновесие" [16]. Иллюстрируя далее свою мысль многочисленными примерами, Юнг не находит в истории цивилизации ни одной уравновешенной личности, а потому выходит, что все культурное творчество представляет собой не что иное, как стремление "компенсировать односторонность своего типа", обремененное, к тому же, сексуальным энергетическим "либидо" [* Делаемая Юнгом оговорка, что "каждому человеку присущи оба механизма" — интроверсии и экстраверсии. — мало чего стоит, поскольку развития он этой мысли не дает.]. Исходя из этой предпосылки, общий вывод о природе феноменов культуры напрашивается сам собой. Юнг великодушно предоставляет сделать его нам, помогая еще одним наставлением, что односторонность типа является нездоровьем и компенсировать ее целесообразно всеми способами, в том числе даже "биологически" (трудно сказать, что он подразумевает под этим).
И еще Юнг предупреждает, что каждый из нас отклоняется в ту или другую сторону, и "поэтому вполне естественно и то, что мы всегда склонны понимать все в смысле собственного типа".[17] Ну, а это, "вполне естественно", дает нам право сказать, что и вся теория Юнга есть не более чем проявление односторонности его типа. Подобную мысль высказал в свое время Рудольф Штайнер по поводу З.Фрейда. "Попробуйте, — говорит он в одной из лекций, — трактовать Фрейда в том же духе, как это делает он сам, выводя все вещи из подсознания, и вы должны будете сказать: фрейдова теория пришла из сексуальной жизни, она есть результат лишь сексуальной жизни" (178; 11.XI)**. Юнг, правда, оказался предусмотрительнее Фрейда и, угадав возможность такого возражения, попытался в свойственной ему манере "запутать следы". "Цель науки, — пишет он, — благодаря научному пониманию возвыситься над тем, что лишь опытно-познаваемо; цель эта всегда останется продуктом субъективной психологической констелляции исследователя, несмотря на всеобщую и доказанную значимость. ...Мы видим в объекте то, что лучше всего могли бы видеть внутри самих себя". Юнг заявляет это в начале "Психологических опытов", а в конце еще добавляет: "... я думаю, что к психическому процессу можно применить еще несколько других, столь же "истинных" объяснений, и притом столько, сколько существует типов. И эти объяснения будут уживаться друг с другом так же хорошо или так же плохо, как самые типы в их личных взаимоотношениях. ...Что бы мы ни стремились исследовать с помощью нашего интеллекта — все приводит в конце концов к парадоксальности и относительности" [18]. Перед такой "веротерпимостью" ученого остается лишь развести руками, поскольку взгляда шире этого уже не бывает. Только что тогда делать с уже упомянутым утверждением Юнга: "...убежден, что психологическая точка зрения, приведенная в этом моем труде, имеет всеобщее значение, всеобщую применимость"? Ответ на этот вопрос, по-видимому, элементарно прост: "Да ничего не делать! Кто хочет — принимай одно, кто не хочет — принимай другое".
Так раскрылось нам деструктивное мышление психиатра Карла Юнга, вслед за которым он хочет увлечь и нас. Правда, он обещает некий выход из шизофренически двоящейся дилеммы, состоящий в том, что субъективные умозаключения, полученные на основе односторонних, а следовательно, болезненных переживаний типов, могут быть приведены к "высшему синтезу". Но в это мы позволим себе просто не поверить, ибо — чем синтезировать? Интеллектом? Но он приводит к "парадоксальности". "Биологически"? — А как это сделать? Одним словом, нам остается лишь осуществлять "высший синтез" ряда "парадоксальностей". Таков, согласно Юнгу, итог теории познания и науки вообще. На самом же деле это итог одной только психоаналитической науки.
Таково "как" психоанализа. Наибольшее, что можно сделать, оценивая его, так это действительно отнести его насчет "собственной психологической своеобразности" создателей. Поняв это, мы уже с большей свободой можем обратиться к психоаналитическому "что". Посмотрим, как трактует Юнг сущность Христианства, вокруг которого в основном и вращаются его культурологические опусы. Особенно ярко "идеализм" юнговских воззрений раскрывается в его определении души. Он отличает ее от психики. Последнюю он определяет как "совокупность всех психических процессов, как сознательных, так и бессознательных" [19]. К душе он относит лишь "ограниченный комплекс функций, который лучше всего можно было бы охарактеризовать как "личность" [20]". И далее он ведет речь о синдроме "расщепления личности" и о тех способах, которыми личность пытается это замаскировать. Она вырабатывает определенные установки, среди которых "внешнюю установку, внешний характер, — говорит Юнг, — я обозначаю словом "персона"; внутреннюю установку я обозначаю термином anima, душа". Таким образом, душа — это всего лишь "установка" личности по отношению к самой себе, к субъекту. А что есть субъект? — Его образуют "прежде всего все те неясные побуждения, чувства, мысли и ощущения, которые не притекают с наглядностью из непрерывного потока содержательных переживаний, связанных с объектом, но которые всплывают ...из темных внутренних недр... лежащих за порогом сознания, и в своей совокупности слагают наше восприятие жизни бессознательного" [21]. Ну, а если это так, то все переживаемое ясным бодрственным сознанием — эстетические переживания и т. п. — остается объявить вторичным и — не побоимся сказать — "надстроечным" по отношению к странному "базису", "шламу души", поднимающемуся со дна бессознательного. К таким результатам фактически приходит бодрственное, предметное, рефлектирующее сознание Юнга.