420
высшее уже не может быть протяженным, оно должно быть понятием протяженного или относиться к протяженному как его понятие. Высшее ведь всегда есть постигающее то, что ему предшествует или что ниже его, как, например, дух постигает тело, предшествующее ему, а не наоборот, как более позднее время всегда постигает более раннее, само не сумевшее себя понять. Однако такое воззрение в корне чуждо Спинозе, и хотя он называет душу понятием тела, но для существования души, а также для того, чтобы помимо протяженного полагать также бесконечное мышление, у него нет другого основания, кроме опыта. То, что он протяженному противополагает мышление, следует приписать лишь неодолимому влиянию действительности и рассматривать как зародыш более высокой системы, который лежит в его учении, хотя и не понят им. Спиноза в высокой степени будит мысль, и изучение его следует особенно приветствовать именно потому, что в его системе повсюду разбросаны семена будущего развития. Спиноза, чья система, впрочем, даже в поставленных им границах (что Бог 1) вообще не полагает вещи и 2) уже поэтому не полагает их вне себя), даже в качестве системы необходимости, способна к дальнейшему развитию, воплощает собой в истории философии всю замкнутость Ветхого завета (он еврей по происхождению). Ему еще чуждо более высокое развитие последующего времени и его более широкое понимание, однако они уже подготовлены и частично намечены; закрытый бутон еще может распуститься. Философию Спинозы (даже рассмотренную в ее границах) можно уподобить еврейской письменности, лишенной гласных. Последующее время вставило отсутствующие гласные и сделало ее произносимой.
Бог Спинозы еще полностью погружен в субстанциальность и тем самым в неподвижность; ибо движение (-возможности) есть только в субъекте. Спинозистская субстанция — только объект. Вещи следуют из Бога не посредством движения, воления в нем самом, но тем незаметным образом, как, по собственному уподоблению Спинозы, из природы прямоугольного треугольника следует отношение гипотенузы к катетам. По своей интенции, следовательно, эта связь чисто логическая. Однако даже связь он не поясняет, а только утверждает, что она существует. В качестве первых промежуточных звеньев между Богом и отдельными конечными вещами он полагает оба вида бытия, бесконечную протяженность и столь же бесконечное в своем роде мышление. Однако сама субстанция в них не откры-
421
вается, но пребывает в своей замкнутости в качестве простой основы их существования, не выступая как совместно сущее, как живая их связь. На вопрос, почему он придает божеству именно эти, а не какие-либо иные атрибуты, Спиноза отвечает в одном из своих писем: только потому, что человеком или человеческой природой не могут быть познаны никакие другие, кроме этих двух (следовательно, причина коренится не в самой субстанции, а в опыте).
Бесконечному мышлению и бесконечной протяженности он придает затем два подчиненных modos 7, как он их называет, а именно движение и покой. Они также суть непосредственные атрибуты бесконечной протяженности, подобно тому как воля и разум суть непосредственные атрибуты бесконечного мышления. Это — новые промежуточные звенья. Однако тем самым он не приближается к отдельным действительным вещам, которые суть либо протяженные, либо мыслящие, и состояния, т. е. определения бесконечной субстанции, выступают как ее состояния либо в качестве протяженной, либо в качестве мыслящей. Построение в целом, следовательно, таково: над всем возвышается бесконечная субстанция, затем следуют атрибуты, затем modi и, наконец, состояния. Однако вопрос, как эти состояния возникают в бесконечной субстанции, Спиноза полностью оставляет в стороне. Поскольку он не может допустить подлинный переход от бесконечного к конечному, он не утверждает, что конечные вещи возникают непосредственно из бесконечной субстанции; все они возникают из нее лишь опосредствованно, т. е. будучи опосредствованы другой единичной или конечной вещью, которая в свою очередь — тоже другой, и т. д. до бесконечности. Каждая единичная или конечная вещь определена, как утверждает Спиноза, к существованию и действию не просто Богом, но постольку, поскольку Бог сам уже мыслится аффицированным каким-либо определением, а это определение в свою очередь положено не непосредственно Богом, а лишь постольку Богом, поскольку он обременен другим определением, и так далее до бесконечности. Таким образом, я никогда не достигну той точки, на которой можно было бы задать вопрос, как вещи следуют или следовали из Бога. Таким образом, Спиноза отрицает всякое истинное начало конечного, каждая конечная вещь постоянно отсылает нас к другой конечной вещи, которая определяет ее к существованию; этот процесс уходит в бесконечность, и мы никогда не сможем дойти до конца и обнаружить где-
422
либо непосредственный переход из бесконечного в конечное.
В поисках объяснения каждой вещи мы вынуждены уходить в бесконечность. Между тем Спиноза утверждает, что каждая вещь только временным образом следует из другой вещи, из природы же Бога, вечным образом (aeterno modo), но так, что каждая из них содержит в себе другую. Все вещи, как существующие ныне, так и те, которые некогда были или когда-либо будут, положены природой Бога вечным образом так же, как вечным образом положены свойства треугольника.
Как же это вечное и, следовательно, одновременное по-лагание сочетается с этим уходом в бесконечность, т. е. как же мыслить этот уход в бесконечность все-таки в его отношении к Богу вместе с тем как абсолютно присутствующий в настоящем? На это Спиноза отвечает с помощью математического сравнения. Представим себе, говорит он, два круга, описанные из различных центров, один из которых включает в себя другой; неравенства заключенного между этими двумя кругами пространства или изменения, которые должна будет претерпеть движущаяся в этом промежуточном пространстве жидкая или мягкая материя, превзойдут всякое мыслимое число. И тем не менее, продолжает он, здесь нет внешней бесконечности. Подобно тому как здесь одной только идеей двух описанных из разных центров, неконцентрических кругов одновременно и actu положено бесконечное число неравенств или изменений в ограниченном пространстве, так и идеей Бога положено бесконечное продвижение от одной вещи к другой. Можно, следовательно, в движении внутри положенного Богом бытия уходить в бесконечность, не выходя из божественной природы, но и не находя при этом подлинного начала конечного. Конечное не может быть объяснено как непосредственно следуемое из Бога. (Спиноза рассматривает описанную здесь фигуру двух положенных друг в друга, но не концентрических кругов, которые, следовательно, нигде не находятся на равном расстоянии друг от друга, как своего рода символ или эмблему всей своей философии, поэтому эта фигура выгравирована на меди в его орр. posth 8. Математик, указывает он далее, ни на минуту не усомнится в том, что неравенства находящегося между обоими кругами пространства или число изменений, претерпеваемых движущейся в нем податливой материей, не могут быть выражены в каком-либо числе и в этом смысле бесконечны; он выводит это не из величины заключенного
423
между кругами пространства. Ведь я могу, продолжает Спиноза, выделить из этого промежуточного пространства любую его большую или малую часть, и при этом будет положена такая же бесконечность — доказательство того, что эта бесконечность лежит в природе вещей и положена вещью, т. е. идеей. Таким образом, природой Бога положена сущностная бесконечность, внутри которой я могу двигаться, уходя в бесконечность, не выходя тем самым за пределы божественной природы.)
Однако откуда же берутся не та или другая вещь, то или иное состояние, но состояния божественной субстанции вообще? На это Спиноза ответа не дает, впрочем, дать его и не может. Определение, границу и т. д. можно мыслить лишь там, где есть размышление, а бытие субстанции полностью лишено способности размышлять и в этом смысле лишено границ, т. е. это — бытие, не ограничивающее и не подвергающее рефлексии самого себя. Следовательно, Спиноза полагает определения в бесконечную субстанцию не потому, что в ней самой или в ее понятии заключена необходимость давать самой себе определения, а потому, что он может мыслить вещи только как самоопределения бесконечной субстанции; что вещи суть, ему известно только из опыта, и ему, можно сказать, не пришло бы в голову полагать состояния в бесконечную субстанцию, если бы он не обнаруживал вещи в опыте. Таким образом, становится очевидным, что он, правда, говорит об объективной связи между богом и вещами, но по существу ее не показывает; достоверность вещей проистекает для него не из принципа его философии, а из чего-то другого. Не поможет и такое утверждение: в системе Спинозы конечные вещи не истинны; только бесконечная субстанция, только Бог, собственно, Есть, вещи же не обладают истинным, действительным существованием. Хорошо, можно на это ответить, но пусть мне объяснят по крайней мере их неистинное, только кажущееся существование. Или мне говорят: «Все конечное как таковое — только небытие, только граница (т.е. отрицание)». Хорошо, но пусть мне объяснят эти отрицания, причем исходя из субстанции; ведь это я вправе требовать.