НАТУРФИЛОСОФИЯ
Теперь я перехожу к изложению своей системы, сложившейся совершенно независимо от Фихте. Здесь исходной точкой служит уже не конечное, или человеческое, Я, но бесконечный субъект, а именно 1) субъект вообще, поскольку он — единственно непосредственно достоверное, но при этом 2) бесконечный субъект, т. е. такой, который никогда не может перестать быть субъектом, раствориться в объекте, стать просто объектом, как это случилось в системе Спинозы в результате акта, им самим не осознанного.
Субъект, поскольку он еще мыслится в своей чистой субстанциальности, еще свободен от всякого бытия и есть хотя не ничто, но тем не менее как ничто. Не ничто, ибо он все-таки субъект; как ничто, ибо он — не объект, не сущий в предметном бытии. Однако он не может остаться в этой абстракции, для него как бы естественно желать самого себя как нечто и тем самым как объект. Но отличие этой объективации от того, что должно мысленно предпосылаться и по отношению к спинозистской субстанции, состоит в том, что в спинозизме субъект переходит в объект, полностью теряя самого себя, следовательно, целиком и безоговорочно, и выступает уже только в качестве такового (в качестве объекта); здесь же субъект есть не слепое, а бесконечное самополагание, т. е., становясь объектом, он не перестает быть субъектом; следовательно, он бесконечен не просто в отрицательном смысле, в том смысле, что он только не конечен или не может стать конечным, но в положительном смысле, что он может сделать себя конечным (сделать себя нечто), однако при этом он вновь победно выступает из любого конечного состояния как субъект, или что он посредством каждого становления конечным, объектом, лишь возвышается до более высокой потенции субъективности.
Именно потому, что по самой своей природе он никогда не может быть только объектом, но всегда необходимым образом должен быть и субъектом, то движение, если оно начато или если положено его начало, неизбежно носит прогрессирующий характер.
Начало, конечно, состоит прежде всего в том, чтобы
472
сделать себя чем-то, стать объективным, ибо тем самым вследствие бесконечности субъекта, в соответствии с которой за каждой объективацией непосредственно следует только более высокая потенция субъективности, — вследствие этого вместе с первой объективацией была положена основа всего последующего возвышения, а тем самым и самого движения. Поэтому самое важное — объяснение этого начала, этого первого бытия нечто. Оно мыслится следующим образом. Субъект, мыслимый еще в своей чистой субстанциальности, или сущностно-сти, до всякого акта, есть, как уже было замечено, правда, не ничто, но как ничто; это как выражает всегда нечто добавочное, выходящее за пределы сущности, и тем самым относится к предметному, выходящему за пределы сущности бытию. Итак, если говорится: «Субъект или Я в его чистой субстанциальности, был как ничто», то это выражает не что иное, как отрицание всякого предметного бытия. Напротив, если мы сначала говорим о субъекте: «Он есть как нечто», то этим мы выражаем, что это бытие чем-то есть как бытие дополнительное, добавленное, привнесенное, в известной степени случайное. Как означает здесь притяжение, привлечение, притянутое бытие. К объяснению! Существуют известные моральные и иные качества, которые мы имеем только в той степени, в которой мы их не имеем, как очень точно выражено в немецком языке, поскольку мы их не привлекаем (man sich dieselben nicht anzieht). Так, например, подлинная привлекательность возможна только при неведении о ней; человек же, знающий о своей привлекательности, использующий ее, сразу же перестает быть привлекательным и, стараясь в своем поведении быть привлекательным, достигает обратного результата. Так же обстоит дело с непосредственностью. Непосредственно всегда только то бытие, которое не знает о самом себе; как только оно становится предметом для себя, оно перестает быть непосредственным. Примените эти замечания к предыдущему, тогда окажется, что субъект есть в его чистой существенности как ничто — полное отсутствие каких бы то ни было свойств, есть до настоящего момента лишь он сам и поэтому — полная свобода от всякого бытия и по отношению ко всякому бытию. Однако он неизбежно должен привлечь к себе самого себя, ибо он лишь для того субъект, чтобы стать самому себе объектом, поскольку предполагается, что вне его нет ничего, что могло бы стать для него объектом. Но, привлекая
473
к себе самого себя, он уже есть не как ничто, а как нечто, в этом самопривлечении он превращает себя в нечто; следовательно, в самопривлечении заключено происхождение бытия чем-то или объективного, предметного бытия вообще. Однако в качестве того, что он есть, субъект никогда не может владеть собой, ибо именно в привлечении себя он становится другим; это — основное противоречие, можно сказать, несчастье, присущее всякому бытию; субъект либо оставляет себя, тогда он есть как ничто, либо сам себя привлекает — тогда он уже другой, нетождественный самому себе — уже не стесненный бытием, как раньше, а стеснивший себя бытием; он сам воспринимает это бытие как привлеченное и тем самым как случайное. Обратите внимание, что таким образом первоначало отчетливо мыслится как нечто случайное. Первое — сущее — это primum existens 1, как я его назвал, есть, следовательно, и первое случайное (изначальная случайность). Вся эта конструкция начинается, таким образом, с возникновения первого случайного — нетождественного с самим собой, — начинается с диссонанса, и, в самом деле, должна так начинаться. Ибо вначале, до привлечения бытия, в своем самом по себе и до себя бытии субъект был также бесконечен, но ему еще предстояла конечность, и именно поэтому он там еще не положен как бесконечный. Для того чтобы полагать себя как бесконечный, он должен очиститься от возможности быть также и конечным; таким образом, сама конечность служит ему средством полагать себя в качестве бесконечного (т. е. в качестве свободы от бытия, так как иное понятие здесь со словом «бесконечно» не связывается). Лишь посредством действительной противоположности он мог возвыситься до своей истинной сущности, мог достигнуть себя в качестве бесконечного.
Постараюсь объяснить последнее в другом, хотя и полностью эквивалентном аспекте.
Поскольку субъект, который сначала есть чистый, не наличный для самого себя субъект, желая иметь себя, становится самому себе объектом, он обременяется случайностью (случайность есть противоположность сущности). Однако этим он не может быть снят как сущность, ибо он не только сущность вообще, но сущность бесконечным образом. Следовательно, эта случайность становится для него лишь поводом, отступая в свою сущность, полагать себя по отношению к тому случайному как сущность, чем он ранее не был. Сам по себе и до
474
себя он был сущностью (т. е. свободой от бытия), но не как сущность, ибо ему еще предстоял тот, если можно так сказать, роковой акт привлечения самого себя. Он еще стоял у той пропасти, уйти от которой он заставить себя не может. Ведь он либо остановится (останется таким, как он есть, т. е. чистым субъектом) — тогда нет жизни и он сам есть как ничто; либо он хочет самого себя — тогда он становится другим, нетождественным самому себе, sui dissimile. Он, правда, хочет себя как такового, но именно это непосредственно невозможно; уже в самом этом волении он становится другим, искажает себя, но он примиряется с этим, так как ему не дано полагать себя непосредственно как сущность. То конечное, стесненное бытие — единственно непосредственно возможное — представляется равным ему самому только в качестве его опосредствования как бесконечного бытия, как бытия сущности; поэтому он может хотеть это бытие, хотя оно, собственно говоря, и не то, что он действительно хочет. Это конечное бытие служит ему опосредствованием для полагания себя на вторую ступень или во второй потенции — теперь как сущность. Такая положенная во второй потенции сущность — то, что есть не изначальная сущность, с единственной разницей, что она (без ее собственного содействия) сразу же положена как сущность и тем самым фиксирована. Если мы назовем сущность, или чистый субъект, А, то субъект до всякого акта есть не как А, следовательно, он не есть А и таким образом, чтобы не мог быть и не-А или мог бы быть В. Однако он сам в своем самопривлечении делает себя В, становясь другим. Между тем необходимость его природы требует, чтобы он был бесконечным субъектом, бесконечным А, т. е. чтобы он не мог быть объектом, не будучи и субъектом. Поэтому он не может быть В без того, чтобы uno eodemque actu 2 не быть как А, не поскольку он есть В, но в другом образе своей сущности. В ней он уже есть не просто А, но как А; как А, поскольку здесь возможность быть не-А уже исключена. А, положенное как А, уже не есть простое А, но А, которое есть А, не — есть и не есть, а решительно есть. А, которое есть А, — это удвоенное самим собой А (в прежней логике такого рода полагание, где А полагается не simpliciter 3, а как А, называлось редупликативным или reduplicatio); следовательно, А, положенное как А, уже не простое, но удвоенное А, и мы можем (после того, как понятие объяснено) называть его для краткости А 2; та-
475
ким образом, мы имеем на одной стороне А, которое стало В, на другой — в противоположность ему и в напряжении с ним, но именно поэтому вместе с тем и в возвышении посредством его — А2 (в самом себе поднятое А, так как это означает А, положенное как таковое).
Таким образом, мы как будто вышли из единства и достигли двойственности, посредством которой, как вы уже понимаете, заложена основа для дальнейшего необходимого продвижения. Однако прежде, чем я перейду к нему, следует показать более конкретное и определенное значение этой противоположности.