558
нуть философия, состоит в том, чтобы постигнуть мир как свободно созданный и сотворенный, то философия в том главном, чего она может достигнуть, — или именно постольку, поскольку она достигает свою высшую цель, — есть опытная наука (я не хочу сказать, что в формальном смысле, но во всяком случае в материальном, т. е. ее высшая цель есть по своей природе нечто соответственное опыту). Поэтому если до настоящего времени действительно существует упомянутая национальная противоположность в понимании сущности философии, то это свидетельствует лишь о том, что такой философии, в которой человечество могло бы познать само себя, что подлинно всеобщей философии до сих пор еще не существует. Подлинно всеобщая философия не может быть достоянием одной нации, и до тех пор, пока какая-либо философия не выходит за границы отдельного народа, можно с уверенностью сказать, что эта философия еще неистинна, даже если она находится на пути к этому.
Конечно, если философия, как это происходит, например, во Франции, берет из всего обширного царства опыта лишь узкую, небольшую область мелких, именуемых психологическими наблюдений и анализов, это — жалкое крохоборчество и ограниченность. Во Франции национальная философия, или, как ее стали в последнее время называть, идеология, по существу не пользуется признанием, ее скорее терпят и допускают 3. Если ряду молодых французских ученых удалось возбудить известный энтузиазм по отношению к философии, то главным образом благодаря тому, что они противопоставили легкомысленной фривольности своей нации внешнюю мораль Канта, видя в ней средство морального возрождения своего народа. Подлинному развитию французской и английской философии содействуют великие естественники этих стран, и можно считать за благо, если англичане под философией преимущественно, даже почти исключительно, понимают физику. Во Франции проводниками немецких идей служат естественные науки. Читая, например, новейшие исследования французов по анатомии мозга, мы с удивлением обнаруживаем в них новый язык, новый способ выражения, который в Германии еще недавно пренебрежительно именовали поэтическим, новое понимание, очень близкое немецкому. Даже последние работы Кювье по геологии и истории первобытной природы свидетельствуют о том, что на исследование этих значительных явлений большое влияние оказали немецкие идеи в обла-
559
сти истории природы Земли и даже немецкая манера выражения. По ряду явлений можно также заключить, что немецкая наука окажет свое воздействие во Франции и в Англии в области истории и исследования древности. Нелепо поэтому, просто нелепо, было бы пытаться призывать эти нации отказаться от учения эмпиризма, которое они столь успешно применяют; для них это в самом деле было бы шагом назад. Не перед ними, а перед нами, немцами, поскольку с появлением натурфилософии мы избавились от печальной альтернативы между парящей в воздухе, лишенной всякой основы метафизикой (над которой другие нации с полным правом потешались) и бесплодной, сухой психологией, — перед нами, повторяю я, стоит задача развить систему, которую мы надеемся разработать и создать, ту положительную систему, принцип которой именно вследствие его абсолютной положительности может быть познан уже не a priori, но a posteriori, поднять ее до того уровня, на котором она сольется с тем — в такой же степени расширенным и очищенным — эмпиризмом.
О НОВЕЙШЕМ ОТКРЫТИИ ФАР АДЕН
ВЫСТУПЛЕНИЕ НА ОТКРЫТОМ ЗАСЕДАНИИ АКАДЕМИИ
28 марта 1832 г.
Во всех научных открытиях, которые являются в каком-либо направлении первыми и открывают целый ряд совершенно новых исследований, известную роль всегда играет удача и случайность, поэтому им сначала неизбежно сопутствует кое-что от характера этого их происхождения, от чего их может освободить лишь последующее время; ему надлежит удалить случайные черты первого явления, чтобы выявить во всей его чистоте скрытое под этой случайностью существенное и полностью открыть его значимость.
Так, в первом открытии Гальвани 1, которое стало столь плодотворной матерью других не менее великих открытий, случайное заключалось в животном органе, рассматриваемом как, собственно, предмет эксперимента. Однако именно в этой считавшейся существенной части Вольта 2 обнаружил чисто случайный элемент опыта. Он первым утверждал, что животная мышца здесь важна не как таковая, а только как полужидкое тело и как заменитель тела, полностью жидкого. С бесконечной проницательностью он посредством чрезвычайно тонких и изощренных опытов стремился установить всеобщее, а именно электрическое значение этого феномена, пока ему не удалось открыть то решающее, о чем еще несколько лет тому назад говорил, хотя только в форме пожелания, наш знаменитый и заслуженный соотечественник Александр фон Гумбольдт, а именно чтобы для гальванического действия было найдено усиление, равное тому, которое придает обычному электрическому действию лейденская банка *.
С открытием вольтова столба явление, в котором сначала видели раскрытие тайны произвольных и непроизвольных движений животных, свойственное животным органам своеобразное электричество, полагая тем самым,
* В работе «Uber die gereizte Nerven und Muskelfaser» 3.
561
что обнаружены данные в области учения об органической природе, — это явление было решительно перемещено в область общего учения о природе. Перенесенный на эту почву феномен не мог больше оставаться в границах электричества; вскоре он проник в область химического процесса. В небольших масштабах * химическое действие гальванической цепи было замечено еще до этого, однако сразу же после открытия вольтова столба непосредственно связанное с его действием зримое разложение воды уничтожило всякое сомнение о наличии этой связи.
Как в дальнейшем, исходя преимущественно из этого, другой замечательный ученый, Дэви 6, использовал новое орудие и посредством разложения щелочей, сведения земли к ее металлоподобным основам и в особенности посредством так называемых опытов перенесения преобразовал всю химию не только в материальном, но и в физическом отношении и тем самым заложил основы той системы, которая постепенно стала известна под названием электрохимической **, здесь, поскольку это выходит за рамки данного доклада, рассмотрено быть не может.
Это влияние вольтова столба на всю химию следует рассматривать как великое и могущественное побочное развитие основного исследования; о самом феномене оно по существу не сказало ничего больше того, что показал уже первый простой опыт, в ходе которого на полюсах столба оказались обе составные части воздуха, создающие воду. Позволю себе заметить лишь одно. Каждый, кто ознакомился с названными опытами переведения (с величайшим удовольствием вспоминаю, как вместе с незаб-
* Опыты Асха 4, Риттера 5 и других известны. ** Решающим в этом опыте является то, что кислота, например, которая идет от серебряной пластины к цинковой, не окрашивает на своем пути лакмусовую бумагу, что происходит на ее пути от цинка, причем таким образом, что окраска усиливается по мере приближения к серебряной пластине. Гёте однажды заметил, что работы, в которых содержится неудобное для господствующего мнения отклонение или исправление. засекречиваются, т. е. по возможности не доводятся до всеобщего знания. То же относится к опытам, которые не умещаются в рамки принятых теорий. Это произошло, в частности, с опытами Дэви; я, во всяком случае, до недавнего времени встречал многих сведущих в естественных науках людей, которым эти опыты были совершенно неизвестны. Поразительно также, что эти опыты ни в коей мере, насколько мне известно, до сих пор не повлияли на принятые выводы из геогностических фактов, хотя уже Дэви сам указывал на эту связь. Нашли ли какое-либо применение эти электрохимические перемещения (метастазы) в объяснении органических (физиологически) явлений, мне также неизвестно.
562
венным нашим Геленом 7, который сначала относился к ним с недоверием и сомнением, я убедился в их истине), каждый, кто видел, как под действием вольтова столба составные части какого-либо раствора — не только ингредиенты воздуха, но и кислоты, щелочи, земля, даже металлы — проводятся от одного полюса к другому, причем так, что все положенные на их пути промежуточные средства, с которыми они обычно стремятся быстро соединиться, не задерживают их, будто они забыли о всех своих свойствах, и следуют лишь высшему влечению, как бы мертвые и бесчувственные проходят сквозь любую среду, чтобы явиться чистыми и свободными от всякой примеси на соответствующем им полюсе кислоты; каждый, кто видел это поистине поразительное явление, не может более сомневаться, что для действующего в вольтовом столбе воодушевляющего начала всякая так называемая весомость только игра и что она не способна противостоять его действию.
Теперь гальванический процесс уже полностью вышел из границ, в которые он был сначала случайно заключен. Он могущественно распространил свое господство над всей областью химии. Можно ли допустить, что он ограничится этим и не распространит однажды обретенную силу и на другие области?
Физике были известны три рода явлений, в которых и неодушевленная материя как будто проявляла известные признаки собственной внутренней жизни. Среди этих явлений химические были самыми материальными и вместе с тем самыми многообразными и распространенными; ограниченными уже более узким кругом были мимолетные электрические явления; но самую узкую сферу образовали явления магнитного притяжения и отталкивания, которые — из-за их меньшего материального распространения и поскольку они, будучи менее мимолетными, казались более сросшимися с субстанцией — способствовали возникновению предрассудка, будто они являются самыми изначальными и древними, как бы первыми движениями самой жизни, еще полностью связанной с материей и не способной ее преобразовать.