во всяком случае верующего, – сострадательное, жалостливое отношение к лю-
бому арестанту, христианская потребность увидеть в нём именно невинную
жертву, поделиться с ним последним куском хлеба и помолиться за него Богу.
Правда о России, которую открывает Кюстин западному читателю, – не вся правда.
Кюстин приложил к русской жизни критерии, сформированные во мно-
гом противоположной ей французской жизнью с её культом комфорта, изя-
щества, галантности, свободы. Результат получился курьёзный: настоящая ошибка двух мирочувствий. Отправляясь в Россию, он заранее был готов уви-
деть страну дикую, варварскую, насильственно цивилизованную злым гением
Петра, восточную деспотию, которая ещё находится на стадии завоевательных
войн и живёт воспоминаниями о набегах, увидеть нацию, которой чужд “ мо-
ральный элемент”. Не потому ли, ничуть не стесняясь, он пишет, что “северные варвары” ему “приятнее южных обезьян”, что русские – “почти люди”, но что
они – “грязные, как лапландцы, невежественные, как дикари”.
Цитаты можно продолжить, но и без того очевидно, что Кюстин ничего
не понял в том, что составляло душу и сердце русской жизни, поэтому русские
для него – вместилище всех пороков, хотя внешне “прекрасны как ангелы”. На-
род в целом дик, необуздан, быт его ужасен – невозможно войти в избу без то-
го, чтобы не унести с собой “живые сувениры”. Даже восхищаясь ловкостью и удалью русских извозчиков, он не без сарказма замечает, что вежливо простив-
шись, они не преминут тут же, за спиной, что-нибудь да украсть.
Масштабы страны, беспредельность её равнинных пространств, приро-
да, образ правления и жизнь народа - всё непривычно взору европейца,всё разд-
ражает,внушает почти истерический страх.Но больше всего поражает Кюстина
полное отсутствие свободы, которое, по его утверждению, является наивысшей
ценностью человеческой цивилизации. “Где нет свободы, там нет души и прав-ды” – пишет он. Не находя даже зачатков свободы, он проникается отвращени-
ем ко всей стране. Мысль о рабстве, в которое она погружена, постоянно омра-
чает его восприятие. Даже видя дамскую шляпку или перчатки, он невольно
подсчитывает, сколько это могло стоить человеческих душ. Петербург он вос-
принимает прежде всего как оплот деспотизма, город, построенный на костях
рабов. “ Здесь движутся, дышат только с позволения или по приказу, поэтому
всё мрачно и имеет принуждённый вид; молчание царит в жизни и парализует
её!” Архитектура северной столицы, как и всё, что сотворено железной волей
Петра, для Кюстина – жалкое и почти уродливое подражание античным и иным
образцам, абсолютно неуместное в этом страшном климате, да и сам климат –
сообщник тирании.
Вот как он описывает архитектуру города: “…Напротив дворца громад-
ная аркада прорезает полукруг строений античного образца; она служит выхо-
дом с площади и ведёт на Морскую улицу; над этим громадным сводом тор-
жественно возвышается колесница, запряжённая шестью бронзовыми лошадь-
ми в ряд и управляемая какою-то аллегорической или исторической фигурой. Не думаю, чтобы в другой стране можно было видеть что-нибудь столь же без-вкусное, как эти колоссальные ворота,открывающиеся под домом, с примыкаю-
щими к ним с боков жилищами, мещанское соседство которых не мешает счи-
тать их триумфальной аркой, благодаря монументальным претензиям русских
архитекторов. Я подошёл бы нехотя посмотреть вблизи этих позолоченных ло-
шадей, статую и колесницу; но если даже они хорошо сделаны, в чём я сомне-
ваюсь, они так плохо поставлены, что я не мог бы ими любоваться. В памятни-
ках прежде всего гармония целого побуждает любопытного изучать подробнос-
ти. Тонкость исполнения ничего не значит без красоты замысла;впрочем, в про-
изведениях русского искусства одинаково отсутствуют и та, и другая. До сих
пор это искусство сводится к терпению,оно заключается в подражании с грехом
пополам, для перенесения к себе без разбора и вкуса, всему, что изобретено в
других странах. При желании воспроизводить античную архитектуру следует
дозволять себе только копировать её, да и то в сходном местоположении. Всё
здесь очень жалко, хотя и колоссально, так как в архитектуре величие создаётся
не размерами страны, а строгостью стиля. Меня крайне удивляет здесь прист-
растие к воздушным сооружениям. При таком суровом климате – к чему порти-
ки, аркады, колоннады, перистили Афин и Рима? ” “ Скульптура под открытым
небом производит на меня здесь впечатление экзотических растений, которые
нужно убирать каждую осень; эта ложная роскошь менее всего подходит к при-
вычкам и духу народа, к его почве и климату. В стране, где бывает иногда 80
градусов разницы между зимней и летней температурой, нужно было бы отка-
заться от архитектуры тёплого климата. Но русские привыкли даже с природой
обращаться, как с рабом, и ни во что не ставить время. Упрямые подражатели, они принимают своё тщеславие за гений и думают, что призваны воспроизвести
у себя сразу и в большом размере памятники всего мира. Этот город, в котором
императрица Екатерина (sic) дала праздник, был тоже чудом; он был так же
долговечен, как хлопья снега, эти розы Сибири ” “Всё, что я до сих пор усмот-рел в созданиях русских правителей, – не любовь к искусству, а самолюбие че-
ловека ”.
По мнению Кюстина, в отсутствии в России свободы и заключается опас-
ность её для Европы, Франции, чьё поражение в войне 1812 года ещё столь па-
мятно. Нищий, приниженный народ – жертва имперских амбиций её самодер-
жавных властителей – смотрит, как кажется Кюстину, со скифской жадностью
на Запад. Угнетённый, всегда мечтает поработить других…
Сердце России – Москва – поражает путешественника. “ Знаете ли вы, что такое кремлёвские стены? – вопрошает он . – Слово “ стены ” даёт вам
представление о вещи слишком обыкновенной, слишком жалкой, что вводит
вас в заблуждение; стены Кремля – это горная цепь. Это цитадель, построенная
на рубеже Европы и Азии, в сравнении с обыкновенными укреплениями то же,
что Альпы в сравнении с нашими холмами: Кремль – Монблан крепостей.Если
бы гигант, зовущийся русской империей, имел бы сердце, я сказал бы, что
Кремль – сердце этого чудовища, он – голова его”.
Однако, узнав, что Николай Первый предполагает перестроить кое-что в
Кремле, чтобы сделать своё жилище там удобнее, Кюстин пишет с возмущени-
ем: “ Но спросили ли вы себя, не испортит ли это улучшение единственный в
мире ensemble старинных зданий священной крепости?” И далее: “И я,пришед-
ший в Кремль, чтобы увидеть порчу этого исторического чуда, я присутствую
при нечестивом деле, не смея испустить ни одного скорбного вопля, не требуя
во имя истории, во имя искусства и вкуса сохранения старых памятников,обре-
чённых на исчезновение под скороспелыми измышлениями современной архи-
тектуры…”
Тонкий художник, изысканный стилист, Кюстин сгущает краски, созда-
вая гиперболизический образ России, которому нельзя отказать в цельности.
Эмоциональные, экспрессивные описания иллюстрируют мысль автора, его не
волнует “ мелочная ” достоверность, поскольку ему кажется, что он выражает
глубинную суть явлений. Между тем читаешь книгу и понимаешь: Кюстин и не
подръозревал, сколь могучая духовная сила зреет в этой, с его точки зрения, ди-
кой , варварской стране, что близко уже время таких властителей дум, как Толс-
той, Достоевский. Невольно попадая под обаяние русского человека, чувствуя в
нём нечто сокрытое для него, Кюстин даже не пытается разобраться в этом
смутном ощущении, не замечает теплоты братских отношений между людьми,
- он видит прежде всего лукавого и коварного раба.
Для современного читателя, знающего, что такое сталинское уравни-
тельное рабство, чтение этой книги – соль на раны, ведь некоторые пророчества
Кюстина о будущем России сбылись совсем не в 19, а в 20 веке.Надо было быть
по меньшей мере смелым человеком, чтобы с такой обескураживающей откро-
венностью высказаться о великой державе, которая и полтора века назад влияла
на судьбы Европы. Кюстин понимал, что свобода и благоденствие всего челове-
чества будут возможны, если они будут реализованы в России. Эта мысль оста-
ётся актуальной и в наши дни.
Из всех многочисленных путешественников – иностранцев, оставивших
cвои воспоминания о Николаевской России, наибольшее впечатление и за гра-
ницей, и унас произвёл маркиз де Кюстин. Вдумчивый и тонкий наблюдатель,
превосходный стилист,он захватывал читателя блеском литературного таланта,
едкостью остроумия, отточенностью афоризмов, искренностью тона. Несом-
ненно, во многих случаях он сгущал краски, но это вызывалось его темпера-
ментом,стремительным и бурным, сильным и на редкость цельным. Обычно об-
винение его в ненависти к России. Ложность его ясна для каждого читателя,
внимательного и беспристрастного. В характеристике Кюстина столько скорби,
сам он пережил за время своего путешествия такой глубокий внутренний пере-
лом, что о намеренном сгущении красок не может быть и речи. В его мнимой
ненависти больше любви и настоящего человечного уважения, чем в казённых
апологиях гречей и других официальных или официозных патриотов. В этом
отношении его воспоминания напрашиваются сами собой на параллель со зна-
менитыми письмами Чаадаева.
путешественник, вернувшийся к своему очагу, может сказать
о своей стране то, что один остроумный человек говорил о са-
мом себе: “Когда я оцениваю себя, я скромен, но я горд, когда
себя сравниваю”.
При подготовке реферата были использованы публикации:
“РОССИЯ 18 В. ГЛАЗАМИ ИНОСТРАНЦЕВ”. Л.:1989.
“ЗАПИСКИ О РОССИИ МАРКИЗА ДЕ КЮСТИНА”.