Мир ему, вечная бессмертная слава и память!»
«Что за имя такое - Савва?»
Савва Иванович родился 4 октября 1841 года. Его родина - маленький западносибирский городок Ялуторовск (от Тобольска, тогдашнего губернского города, - верст 150, от Тюмени, нынешнего областного центра, - 74 километра).
Мамонтовы - фамилия традиционно сибирская. Но по скудным сведениям о своих предках, которыми Савва Иванович располагал, определенно следует, что место его рождения случайно.
Дед Мамонтова происходил из мещан Калужской губернии, жил в Звенигороде, под Москвой, торговал вином, значительного состояния не имел. По слухам, он зарезался бритвой, жена его тоже вскоре умерла, троих детей-сирот воспитывали родственники. Так что отец будущего председателя нескольких акционерных компаний с раннего детства ознакомился с нравами и обстановкой винной лавки: с пьяными мужиками, с нехитрой наукой поднятия спиртных градусов, с кабацкими мерками - от шкалика до ведра.
Иван Федорович в детстве шкалики мыл, в юности стал в них наливать, потом, взрослым человеком, щелкая на счетах, овладевал секретами коммерции. Ко времени рождения Саввы он управлял ялуторовским винным откупом, то есть был самостоятелен и занимал место в конторе, а не за стойкой.
Савва Иванович, естественно, ялуторовское свое младенчество не помнил. В 1843 году его отец вступил в первую купеческую гильдию в городе Чистополе. Началось медленное, растянувшееся чуть не на десятилетие, служебно-коммерческое движение Ивана Федоровича из Сибири в Москву: через Казань, Курск, Орел, Смоленск, Псков...
И. Ф. Мамонтов принадлежал к десятке крупнейших винных откупщиков Рос-сии, чьи доходы превышали три миллиона рублей. Это тоже не все объясняет, но это уже нечто реально представимое в понимании конкретного лица и последующей истории его наследников.
Самым знаменитым, даже легендарным из этой когорты первоначальных накопителей, несомненно, был В. А. Кокорев, младший по возрасту друг Ивана Федоровича, но патрон его по откупному делу. О Кокореве говорили, что ему бы не питьевыми конторами заведовать, а всей Россией. Но как раскольник ни на какие официальные должности рассчитывать он не мог. Да нужны ли человеку такой практической сметки прерогативы начальника-бюрократа? К тридцати годам этот мещанин из заштатного Солигалича стал обладателем шести миллионов.
Два слова о том, как росли эти бешеные деньги. Винная торговля в России со времен Петра I отдавалась на откуп частным лицам, которые иногда объединялись в товарищества. Откупались отдельные территории (губернии, уезды, города). При этом в казну вносился задаток, а затем - регулярно установленный процент от выручки.
При огромной разнице между продажной ценой спиртного и фактическими расходами на винокурение и торговлю доходность промысла была фантастической. Точные сведения о ней откупщики старательно скрывали, время от времени вступая в конфликты с властями. В целом же министерство финансов оставалось довольно: на рубеже 50-60-х годов XIX века до 50 процентов доходной части государственного бюджета шло от виноторговли.
Самый «пьяный" бюджет в мире, конечно, не вызывал восторгов у рождавшегося в это предреформенное время «общественного мнения». Ведь, откупая право на виноторговлю, откупщик прибирал к рукам и местную администрацию. Платя нужным чиновникам больше, чем получали они государственную зарплату, он чувствовал себя хозяином приобретенной с торгов территории.
Иван Федорович, человек осторожный, скупой на слова и чуждый романтической чувствительности, детям своим ни в коей мере не внушал идеи политического вольнодумства, по существу, учил их: не лениться, не пустословить, жизнь больше молодости. Только обстановка жизни его детей совсем иная - не винная лавка, не пьяные крики, не чтение урывками в свободную минуту...
Детство и юность Саввы.
Семья потомственного почетного гражданина И. Ф. Мамонтова (причисление к этой сословной категории означало признание особых заслуг недворянина на экономическом поприще) проживала в просторном ампирном особняке, купленном в начале 50-х годов у князей Мещерских. Савве шел десятый год, когда умерла мать, Мария Тихоновна (урожденная Лахтина, из мещанской зажиточной семьи).
Отец больше не женился, весь ушел в дела, дети были под присмотром гувернеров.
С мая до октября, все лето, обычно проводили в Кирееве (усадьба И.Ф. Мамонтова близ Химок). Дружил Савва со своими двоюродными ровесниками. Семья дяди, Николая Федоровича, часто наезжала к ним на дачу. Дети отличались музыкальностью. Зина, прекрасная пианистка, впоследствии вышла замуж за лесопромышленника В. И. Якунчикова, который субсидировал строительство Московской консерватории. Вера, не уступавшая сестре в музыкальных способностях, стала женой П. М. Третьякова.
В 1855 году с двумя Николаевичами - Виктором (будущим хормейстером Большого театра) и Валерьяном - Савву отправили учиться в Петербург, в Горный корпус: отцы их вместе с Кокоревым задумывали создать нефтеторговую компанию. Неплохо было иметь специалистами своих сыновей.
Горный корпус являлся закрытым учебным заведением со строгим военным режимом. Поскольку в гимназии Савва не отличался должным прилежанием, Иван Федорович всячески его увещевает бросить лень, баллами и успехами доказать свою заботливость и послушность к исполнению отцовских приказаний. Письма такого рода получает Савва в корпусе. Мальчик знает, что никаких резонов дурно учиться у него нет. Утренние побудки и команды наставников сливаются в унисон с безоговорочными требованиями отца: марш, марш, вперед!
То ли слишком тяжелой оказалась казарменная обстановка, то ли не по зубам горная наука, но в 1857 году Савва снова значится во 2-й московской гимназии. Поводом для возвращения оказалась внезапная смерть в корпусе двоюродного брата Валерьяна.
Последние Саввины гимназические годы наполнены музыкальными и театральными увлечениями.
В доме дяди музыкальными занятиями руководил чех-органист Иосиф Вячеславович Риба. Савва всерьез не занимался, но любил музицировать в четыре руки с Зиной или Верой. Обнаружилось, что у него неплохой голос, баритон. Савва берет уроки пения. Но фехтованием тоже нельзя пренебрегать светскому молодому человеку. Савва берет и уроки фехтования.
Не пропускает он и редкие в тогдашней Москве художественные выставки. "Удивительно, до чего искусство дошло", - записывает он в дневнике свои впечатления от портретов академика живописи С. К. Зарянко.
Но театр - прежде всего; еженедельно или театр, или концерт в Дворянском собрании.
Он восхищен оперой "Жизнь за царя", хотя сестры спорят с ним, предпочитая «Лукрецию Борджиа» Доницетти. Савва досадует, что они не понимают красоту национальных мелодий Глинки.
В свои 17 лет он чутко воспринимает разговоры о русской истории, о необходимости самостоятельного культурного развития страны.
Савва следит за периодикой, читает по-немецки и по-французски. Довольно осведомленный во многих вопросах современной жизни, он сильно отстает в знании гречекого и латыни (важнейший момент классического образования). К тому же он дерзит преподавателям и самому директору гимназии; они расценивают это как преднамеренное оскорбление со стороны купеческого сынка.
В результате в университет пришлось проникать с заднего хода. Экстерном (с помощью подставных лиц и папиных денег) сданы экзамены в Петербурге, затем последовал перевод в Москву.
Однако серьезно заниматься юриспруденцией Савва, к великому огорчению отца, не спешит. Если гимназистом он довольствовался посещением театров, то, став студентом, он захотел сам выступать на сцене.
Он радовался самому малому, минутному выходу на сцену. Бессловесный и безымянный крестьянин в "Горькой судьбине" Писемского, такой же почти бессловесный слуга в "Доходном месте* Островского, потом небольшая, но уже разговорная роль в "Свадьбе Кречинского" Сухово-Кобылина. И наконец, поющий, играющий на гитаре, разбитной конторщик Ваня Кудряш в самом репертуарном, идейно значимом спектак-ле, вместе с автором, представлявшим купца Дикого.
"Гроза" запомнилась Савве навсегда. Вслед за сценической разразилась гроза житейская. За неимением исчерпывающих сведений можно представить случившееся примерно так.
Иван Федорович, неодобрительно относившийся к театральным забавам сына, узнает об участии его в спектакле вместе с уже известным в Москве писателем, которого хвалит сам Погодин. Он достает билет в первый ряд и. по всегдашней своей сдержанности не проявляя никаких эмоций, досиживает представление до конца…
Первая работа.
Через месяц после представления "Грозы" Иван Федорович вызвал сына в кабинет и сказал, что некий доброхот известил его о серьезной опасности, нависшей над Саввой. Дело пахнет политикой, а что такое Сибирь и как из нее возвращаются, Ивану Федоровичу известно. Поэтому немедленно, собрав самое необходимое в дорогу, - вон из Москвы, да так, чтоб никто не знал. Маршрут - Баку. Там в "Закаспийском торговом товариществе" у Мамонтовых и Кокорева паевые вклады. Соответственно и знакомые люди, которые и присмотрят, и пристроят к делу.
Вслед уехавшему из Москвы сыну Иван Федорович регулярно шлет свои увещевания и наказы; быть осмотрительным и трудолюбивым, хранить как зеницу ока религию, внимательно прислушиваться к советам отца и людей старших по возрасту и положению.
Савва все эти письма сохранил. Они интересны тем, что напоминают о пересечении в жизни юноши разных сфер влияния: с одной стороны, университет, общество товарищей, с другой - домашняя обстановка, строгие наставления отца.
В 1863 году Савва с караваном верблюдов, навьюченных русскими товарами, совершает многодневные изнурительные переходы из одной торговой фактории в другую вдоль южного побережья Каспийского моря. Крайней точкой путешествия, разработанного в бакинской конторе, определен город Мешхед. Это уже совсем азиатская глубинка, на границе с восточным Туркестаном. Здесь узнал Савва первый раз в жизни радость коммерсанта-оптовика: сукна и шелка московского производства превратились в кучу золотых персидских туманов.