(…) Наиболее серьезная задача современной государственной политики – учитывать и контролировать эти взгляды коллективной драчливости.
(...) Может показаться с первого взгляда, что инстинкт, побуждающий отдельных людей и целые нации слепо ввязываться в кровавые распри, во многих случаях пагубные для обеих сторон, является пережитком, доставшимся нам от грубых предков, и что первой и главной чертой социальной эволюции должно было явиться искоренение этого инстинкта из человеческой души. Но недолгое размышление покажет, что некоторые обнаружения этого инстинкта не только не наносят вредного характера, но и были одним из факторов эволюции высших форм социальной организации и, в действительности, тех специфически социальных свойств человека, высокое развитие которых представляет основное условие высокой социальной жизни.
Выше говорилось, что ранней формой человеческого общества была, по всей вероятности, семья. И, действительно, в этом отношении первобытный человек только продолжал вести социальную жизнь своих исторических предков. Но какую форму носила примитивная семья, и каким путем из нее развились белее сложные формы общества – вопрос неясный и очень спорный. Поэтому попытки показать, какое участие принимали во всем этом процессе человеческие инстинкты, может носить чисто спекулятивный характер. Тем не менее, это – законный и очень заманчивый вопрос для спекуляции, и мы попытаемся дать некоторое понятие о социализирующем влиянии инстинкта драчливости на первобытных людей, допустив на время справедливость одного из остроумнейших спекулятивных толкований этого процесса. Таково толкование, предложенное Аткинсоном и Андрю Лангом, которое вкратце можно передать так.
Примитивное общество представляло одну полигамную семью, состоящую из мужа, или патриарха, его жены и детей. Когда дети мужского пола подрастали, патриарх, ревниво оберегавший свои права – мужа и старейшины, удалял их из общины. Они составляли полу независимые банды, державшиеся вероятно на границах семейного круга, из которого их ревниво удаляли. Время от времени половой импульс приводил юношей к кровавой ссоре с патриархом. Когда одному из них удавалось победить, он занимал его место и правил за него. Такая социальная система существует у некоторых животных. По-видимому, именно эта система дикой сексуальной ревности у человека и его склонность к полигамии появляется там, где отсутствует корригирующее ее законодательство или моральная традиция. Запрещение, налагаемое ревностью патриарха, есть первый закон, первый образец общего запрещения, налагаемого на естественный импульс определенного класса; он находит поддержку у верховной власти в целях регулирования социальных отношений.
(…) Но, как бы то ни было, гнев является главным элементом эмоции мужской ревности, особенно грубой ее формы, возникающей в системе грубого чувства собственности, которое первобытный патриарх питает к своей семье. Как у человека, так и у других видов, гнев, возникающий в связи с половым инстинктом, отличается бешенной и уничтожающей интенсивностью. Если мы примем гипотезу «первого закона» (primal law) мы должны признать, что соблюдение этого закона вынуждалось инстинктом драчливости или воинственности.
Инстинкт, вызывающий яростную и смертельную борьбу среди самцов какой-нибудь группы, может вызвать у них развитие большой силы и свирепости и создать различные орудия борьбы и приспособления для защиты, как сексуальные признаки, тем путем, какой Дарвин установил для многих животных видов. Но с первого взгляда не видно, каким образом этот инстинкт может влиять в качестве социализирующего фактора.
(…) Гипотеза первого закона позволяет нам понять первую ступень этого процесса соответственно новейшим биологическим принципам. Нарушение «первого закона» грозило смертью виновному, если он не доказывал, что был для патриарха или главы семьи чем-то большим простого соперника. Безудержная драчливость главы семьи постоянно парализовалась его легкомысленными потомками мужского пола, всего менее способным под влиянием его гнева подавить свой половой импульс. Страх, великий сдерживатель, играл не малую роль в принудительном соблюдении «первого закона», и можно думать, что главным результатом принудительного введения этого закона было усиление, путем подбора, власти этого сдерживающего инстинкта. Те молодые люди, которым не удалось завязать борьбу, не передавали по наследству другому поколению своей робкой натуры, так как только путем борьбы можно было стать главой семьи. Поэтому строгий подбор среди юношей только приводил больше к развитию осторожности, чем к укреплению инстинкта страха.
Но осторожный контроль импульса требует более высокого типа духовной организации, большей степени душевной цельности, чем это нужно при простом задержании импульса путем страха. Несомненно, инстинкт страха играет известную роль в этом осторожном контроле, но последний предполагает еще значительное развитие самосознания и чувства собственного достоинства, а также способности рассуждать и взвешивать мотивы при свете самосознания. При таких способностях индивидуума достаточно небольшого импульса страха для подавления сексуального импульса в более осязательной форме, чем это сделает слабый импульс страха у малоразвитого субъекта. Действие «первого закона», по видимому, способствовало развитию сильных половых инстинктов и инстинкта драчливости у счастливого соперника патриарха и только умеренного инстинкта страха, комбинированного с более высокой духовной организацией. А это позволяло обдумывать и контролировать более сильные импульсы при организованном содействии более слабых импульсов. Иначе говоря, это, это было условие, которое обеспечивало семью целым рядом патриархов, каждый из которых стоял выше своих соперников не только силой для борьбы, но и тайным образом силой дальновидного контроля своих импульсов. Каждый из этих патриархов, становясь отцом последующего поколения, передавал ему отчасти свою силу самоконтроля. Таким путем возможно, что «первый закон», усиленный бурными страстями первобытного человека, подготовил человеческую природу к повиновению, внушенному менее грубым и безжалостным способом. Короче говоря, он сыграл большую роль в развитии у людей той силы самоконтроля и чувства законности, которые были основным условием прогресса общественного строительства.
Если мы возьмем человеческие общества в позднейшей стадии их развития, мы увидим, что у них инстинкт драчливости играл ту же роль. И здесь мы не можем основываться только на спекулятивных гипотезах, но должны найти индуктивное доказательство нашего вывода в сравнительном изучении еще диких народов. Если в какой-нибудь области социальная организация получила такое развитие, что кровавая борьба между индивидуумами заменилась такой же борьбой между племенами, селениями или какими бы то ни было группами, тогда успех борьбы, выживание и распространение группы зависят не только от силы и ярости индивидуальных борцов, но и еще в большей степени от способности индивидуумов к объединенным действиям, к добрым товарищеским отношениям, от личной честности и от умения отдельных членов подчинять свои импульсивные стремления и эгоистические порывы целям группы и приказаниям признанного вождя. Отсюда, где бы ни проявлялась, в ряду многих поколений, такая смертельная борьба между группами она должна была развивать в выживавших обществах именно те социальные и моральные свойства индивидуумов, которые представляют существенное условие всякой деятельной кооперации и высших форм социальной организации. Успех в войне требует определенной организации, выбора вождя и доверчивого подчинения его приказаниями. Повиновение же военоначальнику требует гораздо более высокого уровня нравственности, чем это нужно при простом подчинении, под угрозой наказания, «первому закону» или другому личному распоряжению. Вождь, связанный со своими сторонниками только страхом наказания, не будет иметь успеха в борьбе с той группой, членов которой спаивает между собой и с вождем сознательное доверие, обусловленное более развитым самосознанием, отождествлением своей личности с обществом чутким отношением каждого члена к мнению товарищей.
Такая борьба между группами действительно содействовала развитию нравственной природы человека. Общины с высоким уровнем нравственного развития одерживали победу над теми, где этот уровень был ниже, и уничтожали их. Чем чаще пробуждал к войне примитивные общества инстинкт драчливости, тем скорее и действительнее развивались основные социальные атрибуты человека в обществах, переживших период «суда Божьего».
Нелегко анализировать эти нравственные свойства и точно определить, какие элементы душевного склада участвовали в этой эволюции. Отчасти это движение вперед выражалось в том дальнейшем совершенствовании, которое мы объясняли влиянием «первого закона», а именно в более богатом содержании самосознания и повышенной способности к контролю более сильных первичных импульсов, при содействии импульсов на почве природных предрасположений, сконцентрированных около идеи «я». Она могла также повлечь за собой сравнительное усиление более специфических социальных тенденций, а именно – стадного инстинкта, инстинктов самоуверенности и покорности и примитивной симпатической тенденции. Повышение силы этих тенденций у членов известной социальной группы делала их склонными подчиняться мнениям и чувствам товарищей, и таким образом, повышало влияние общественного мнения группы на каждого члена в отдельности.