В этой атмосфере интеллектуальных поисков Брентано избрал другой путь. Он начинался в субъекте и был направлен к позитивным наукам. В 1866 г. в 25 тезисах диссертации Брентано изложил составляющие научного метода построения философских знаний. Наиболее известное положение, содержащееся в 4-ом тезисе, гласит: Vera philosophiae methodus nulla alia nisi scientiae naturalis est. (Истинный метод философии ни в чем не отличается от того, что применяется в естественных науках). В первом же тезисе своей диссертации Брентано полностью отбрасывает немецкую метафизику: Philosophia neget oportet, scientias in speculativas et exactas dividi posse; quod si non recte negaretur, esse eam ipsam jus non esset. (Философия должна отрицать, что науки можно разделить на спекулятивные и точные: если она это решительно не сделает, то сама потеряет право на существование) Наиболее приемлемой наукой, в которой воплотился бы синтез гуманитарных и естественных дисциплин, Брентано считал психологию, в которой понятие опыта достаточно хорошо коррелировало с обоими областями человеческого знания. Конструируя свою систему философского знания, выросшую из критики спекулятивной метафизики, Брентано при помощи психологии стремился создать «первую философию», научную философию, вершиной которой стала бы метафизика.
В том же 1866 г., когда были оглашены тезисы Брентано, он читает лекции по логике, истории философии и метафизике. Карл Штумпф - ученик Брентано, во вступлении к работе "Психологический источник представления пространства" среди прочего пишет: «Метафизика была началом и концом его мышления. Совершенно искренне его больше всего интересовала метафизика». Также и следующее высказывание Брентано, заимствованное из его переписки 70-х годов со Штумпфом, часто приводится исследователями творчества венского философа как его credo: «Я совершенейший метафизик. Должен признать, что после пар ы лет бытия психологом эта перемена меня даже радует.
Методологическая установка Брентано акцентирует внимание не на «сиюминутном озарении», но направлена на исследование единичных фактов и постепенном их теоретическом обобщении. К метафизике ведет трудный путь, на котором исследователь собирает предложение за предложением (Satz um Satz) , истину за истиной (Wahrheit um Wahrheit) , что придает эмпирическое и рациональное обличье его философии, а также гарантирует «научный» ее характер, сходный с характером эмпирических наук. Ситуацию во второй половине XIX ст. в философии Брентано определяет следующим образом: «Сегодня ситуация опять изменилась. Борьба прошлых времен окончена [...] , но чтобы философ мог в своем знании продвигаться вперед, он должен шаг за шагом (Schritt fü r Schritt) исследовать свою область» .
В конце творческого пути отношение Брентано к метафизике не изменилось, разве что несколько обострилось в связи с реистической позицией. Неизменным осталось и отношение Брентано к исходному пункту поисков - к психологии. Брентано пишет: «Сейчас я вижу лучше, чем раньше, что метафизика находится еще в начале долгого пути. [...] Психология должна формулировать всеобщие законы науки таким образом, чтобы предоставить будущим метафизикам эмпирические основания » .
Здесь нас не интересуют метафизические взгляды Брентано, сформировавшие в конечном счете его реистическую онтологию. Сегодня мы так же как и сто лет назад не уверены в ее абсолютной правильности, и как сто лет тому вынуждены обращаться к методу Брентано и источникам его познания, которые повлияли на формирование Львовско-варшавской школы.
Рождение и развитие Школы.
Твардовский Казимир
Намерения, с которыми Твардовский прибыл во Львов, можно реконструировать на основании его инаугурационной речи при вступлении в должность профессора. По традиции в такой речи излагается позиция ученого и предполагаемое направление его деятельности на кафедре, которую отныне он будет возглавлять. Конечно, от доклада, рассчитанного на широкие круги университетских преподавателей, не следует ожидать субтильных дистинкций в решении фундаментальных вопросов философии, но важна аргументация Твардовского при отстаивании научного характера философии и ее ядра - метафизики.
Прежде всего автор подвергает сомнению правомерность отнесения творчества какого-либо философа к одной из рубрик широко распространенных классификаций, полагая, что идеализм, реализм, материализм, монизм и т.д. не более чем лозунги, «под которыми философы приучились восхвалять собственные и преследовать чужые плоды разума.» И уж конечно, Твардовский отвергает в границах философских направлений, например идеализма, авторитарное начало в виде приверженности к платонизму, берклеизму и т.д. Когда же Твардовского спрашивали, куда он себя относит, его ответ был следующим: «Образцом для себя я выбрал Сократа и на вопрос отвечал вопросом; я спрашивал, как выглядел бы аналогичный вопрос, обращенный к представителю какой-либо естественной науки? Можно ли вообще подобным образом спрашивать зоолога или физика и что по отношению к исследователю природы подобный вопрос мог бы значить?». Вызванное таким «ответом» недоумение у приверженцев разного вида «- измов» Твардовский объясняет молчаливо разделяемым большинством философов допущением о существовании бездны между естественными и философскими науками.
Таким образом, центральным пунктом первого публичного доклада при вступлении в должность было выяснение отношения между естественными науками и философскими. Рассматривая предмет и метод как первых, так и вторых Твардовский связующее звено между ними видит в метафизике, к которой относит прежде всего теорию отношений; не разделяют эти две группы наук и используемые в них методы, среди которых Твардовский выделяет индукцию и дедукцию, причем он неявно предполагает, что по мере развития научной дисциплины в ней начинает превалировать дедуктивный метод, как например в механике. На этом основании автор доклада считает, что со временем «этика и эстетика также должны быть дедуктивными науками, только здесь еще нет согласия в отношении основных законов, из которых удалось бы путем дедукции вывести отдельные нормы этического и эстетического оценивания».
Будучи сторонником метафизики Твардовский вместе с тем являлся противником т.н. метафизицизма, усматривая недостаток этого последнего как в априорности принимаемых постулатов и их максимальной общности, так и в источнике понятий, которые «дремлют где-то на дне человеческой души. А поскольку нет двух одинаковых душ, то каждый из иного исходя допущения и к иным приходил выводам. Отсюда - заключает Твардовский - возникло большое число конкурирующих между собой систем».Выход он видит в наследовании примеров, которые подают естественные науки «тихой, систематической, опирающейся на факты, а не витающей в облаках работой, медленно продвигаясь уверенным шагом все дальше и выше».
Трезво глядя на состояние дел в выбранной области Твардовский ратует «не браться за построение философской системы», не боясь осуждения за то, что он отнимает у метафизики ее существеннейшую черту, предполагающую целостное трактование результатов отдельных исследований. Не без сожаления он констатирует: «Итак все, что бы мы в метафизике не делали, является частичным синтезом; то, что мы не обладаем полным синтезом, охватывающим все без исключения - это несомненная истина, факт. Если естественные науки аккумулируют знания, то почему в философских науках должно быть иначе, почему каждый в философии должен начинать ab ovo? - спрашивает Твардовский. Конечно, так не должно быть и, если философия - наука, то кроме поисков истины у нее нет «никаких амбиций», заключает автор вступительной речи во Львовском университете.
Помимо основателя, выдающегося философа Кзимира Твардовского научная школа предполает не только учителя, но и учеников, являющихся последователями, если не в предмете, то в методе. Первыми учениками Твардовского были Владислав Витвицкий и Ян Лукасевич. После защиты докторских диссертаций под руководством Твардовского оба остались работать во Львовском университете. Витвицкий специализировался в психологии, а Лукасевич - в логике. Значительным событием, повлиявшим на будущность школы, стало чтение Лукасевичем в 1907/08 академическом году лекций по алгебре логики Это были первые лекции по математической логике, читавшиеся в Польше. В 1911 г. Я.Лукасевич стал экстраординарным профессором философии Львовского университета.
Круг учеников Твардовского, Лукасевича и Витвицкого стал быстро расширяться. Во львовском периоде университет окончили Казимир Айдукевич, Херш Бад, Степан Балей, Бронислав Бандровский, Стефан Блаховский, Мариан Боровский, Тадеуш Чежовский, Рышард Ганшинец, Мечислав Гембарович, Соломон Игель, Людвик Якса-Быковский, Станислав Качоровский, Юлиуш Кляйнер, Тадеуш Котарбинский, Мечислав Кройтц, Манфред Кридль, Ежи Курилович, Станислав Лемпицкий, Зигмунт Лемпицкий, Богдан Наврочинский, Остап Ортвин, Францишек Смолька, Казимир Сосницкий, Владислав Шумовский, Даниела Теннерувна (позже Громская), Мечислав Третер, Зигмунт Завирский. Начинал учебу на философском отделении Роман Ингарден, но вскоре уехал в Гёттинген к Гуссерлю. В 1911 г. к ученикам Твардовского присоединился Станислав Лесьневский, ранее учившийся в Германии, и тогда же, в 1911 г., перед габилитацией контакт со школой установил Владислав Татаркевич.
Не все названные ученые выбрали своим уделом философию. Балей, Блаховский, Якса-Быковский и Кройтц посвятили себя психологии, Наврочинский и Сосницкий - педагогике, Ганшинец - классической филологии, Кляйнер, Кридль и Станислав Лемпицкий - полонистике, Курилович - языкознанию, Зигмунт Лемпицкий - германистике, Ортвин - литературной критике, Гембарович, Третер - теории и истории искусства.
Шумовский и Балей помимо философского имели также медицинское образование и были какое-то время практикующими врачами. Особенно следует отметить Шумовского, который читал во Львове лекции по истории медицины, а позже получил кафедру истории медицины в Ягеллонском университете и написал учебник "Логика для медиков". Прочие из названных работали профессиональными философами.