Пятнадцать лекций и одно сообщение для работающих на строительстве Гётеанума в Дорнахе с (стр. 28 из 53)

А именно так и получается всегда на деле: там, где человек неуклюже вторгается в эти природные силы, дело идет не лучше, а хуже. Но хуже оно становится не сразу, хотя и создает всевозможные помехи природе. Она все же, несмотря на эти препоны, действует наилучшим образом, пока может. Некоторые препятствия человек может устранить, и, тем самым, дать природе некоторое облегчение. Очень большое облегчение природе в области пчеловодства он может, например, принести тем, что вместо старых пчелиных коробов будет использовать пчелиные ульи новой конструкции, которые удачно устроены, и так далее.

Но теперь поговорим на тему об искусственном разведении пчел. Вам не следовало бы думать, господа, что я не замечаю, или, что с точки зрения духоведения не видно, как искусственное пчеловодство, находясь в стадии подъема, кое-что дает, кое-что облегчает; но столь форсированное содержание пчелиного поколения, пчелиной семьи в течение продолжительного времени будет приносить вред. Конечно, сегодня, говоря вообще, можно только похвалить это искусственное разведение пчел — если принимаются все меры предосторожности, — то разведение пчел, о котором говорил господин Мюллер. Но как пойдет дело лет через пятьдесят или восемьдесят — это еще надо посмотреть, ибо здесь те естественные силы, которые органичным образом действовали в пчелином клубе, механизируются, делаются механическими. Не станет больше того внутреннего родства между покупной пчелиной маткой и работницами, родства, которое устанавливается, если пчелиная матка выводится естественным образом. Впрочем, в ближайшее время это не будет слишком заметно.

Само собой разумеется, я не хочу, чтобы возникало фанатическое движение против искусственного разведения пчел. В практической жизни вообще не место фанатизму. Это можно сравнить с тем, о чем я вам сейчас скажу. Можно подсчитать приблизительно, когда на Земле кончится уголь. Запасы угля на Земле ограничены, когда-нибудь они будут исчерпаны. Даже сейчас можно было бы извлекать из Земли столько угля, чтобы его хватило до тех пор, пока сама Земля не перестанет существовать. Не следовало бы говорить, что именно так надо поступать, чтобы оставить хоть маленькую надежду на будущее. Следовало бы сказать иначе: ода, конечно, когда мы грабим Землю, извлекая из нее уголь, мы грабим наших потомков, лишая их этого угля; но они отыщут что-нибудь другое, потому что угля у них не будет. То же самое можно было бы сказать и в отношении вреда, приносимого искусственным разведением пчел.

Но при всем этом было бы неплохо сознавать, что если мы вводим нечто механическое, искусственное, то мешаем природе, где все устроено столь удивительным образом. Во все времена пчеловодство рассматривали как нечто, достойное почитания. В древности пчелу почитали как священное животное. Почему? Ее почитали как священное животное, так как она посредством всей своей работы позволяла узнать, что происходит в самом человеке. Ведь имея частичку пчелиного воска, мы имеем продукт, находящийся как бы в промежуточном состоянии между кровью, мускулами и костями. Все это проходит внутри человека через восковидную стадию. Воск при этом не отвердевший, он остается текучим, пока не превратится в кровь, мускулы или в костные ткани. Так что в воске перед нами выступает то, что как сила находится в нас самих. Когда люди делали в старину свечи из пчелиного воска и зажигали их, они видели в этом чудесное священнодействие; сгорающий при этом воск достали из улья. Он отвердел. Когда огонь расплавляет этот воск, когда этот воск испаряется, то он приходит в то же самое состояние, в котором он находится и в нашем собственном теле. Благодаря предчувствию люди переживали в сгорающем воске, как возносится к небу то, что находится и в их собственном теле. В этом было нечто, настраивающее их благоговейно, было то, что располагало их смотреть на пчелу как на особенно священное животное, так как она производила нечто такое, что и сам человек должен был постоянно производить в себе самом. Поэтому в чем более отдаленные времена мы заглядываем, тем больше мы находим у людей благоговения перед сущностью пчелы в целом. Пчелы тогда, конечно, были еще дикие, и люди смотрели на них как на некое откровение. Позднее они вошли в обиход человека. Однако во всем, что касается пчел, есть удивительные загадки, и только тот сможет почувствовать, что такое пчела, кто достаточно хорошо изучит процессы, протекающие между головой человека и его телом.

Вот такие у меня замечания. В среду у нас будет следующее занятие. Может быть, мы займемся другими вопросами. Может быть, самому господину Мюллеру что-нибудь придет на ум. Мне хотелось ознакомить вас только с теми замечаниями, которые положительно носят несомненный характер, поскольку они основаны на истинном познании. Хотя кое-что, возможно, требует дальнейшего дополнительного выяснения.

ЛЕКЦИЯ ДЕВЯТАЯ

Дорнах, 28 ноября 1923 г.

Доброе утро, господа! Есть ли у вас еще какие-нибудь вопросы?

Зачитывается вслух статья из газеты «Швейцарское пчеловодство» номер 2 и 3 за февраль, март 1923г.: «Видят ли пчелы цвета, невидимые для нас?» проф. доктора Буттель-Рипена.

Доктор Штайнер: Да, пару слов об этом сказать придется. Эксперименты, приведенные Форелем, Кюном и Полем, наглядно показывают, насколько бездумно в наше время оценивают результаты эксперимента. Нельзя представить себе ничего более абсурдного, чем подобное толкование эксперимента! Вы только подумайте: ведь и я мог бы привести следующее толкование; представьте себе, что у меня есть вещество — а такие вещества имеются, — вещество, чувствительное к ультрафиолету, то есть к цветам, находящимся выше синего и фиолетового, например, платиносинеродистый барий, упоминаемый в статье. Оно светится даже тогда, когда я закрою все прочие цвета.

Итак, я заслоняю красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий и фиолетовый; я делаю бленду и перекрываю весь спектр. Тогда здесь еще будут ультрафиолетовые лучи, невидимые для человека. Сюда я помещаю это вещество, белый порошок, платиносинеродистый барий, и закрываю створки: вещество начинает светиться. Мы, люди, не видим ничего в этой затемненной комнате; лишь указанные лучи пропускаются сюда, и мы экранируем их источник таким

образом, что остается только ультрафиолет. Если я помещу сюда платиносинеродистый барий, то что произойдет? Он «увидит».

Рисунок 12

Тот, кто проделывает этот эксперимент с муравьем, не делает ничего иного. Вместо платиносинеродистого бария я беру муравьев. Муравьи идут на сахар, вследствие чего я утверждаю: они видят. Но ведь им совсем не обязательно видеть, так как и платиносинеродистому барию не обязательно видеть для того, чтобы светиться. В целом, я могу утверждать только то, что имеющееся у меня вещество действует на муравьев. Я не имею права утверждать нечто большее. Так что вышеназванные ученые очень сильно недодумывают и выдают свои фантазии за истину.

Единственное, что можно было бы утверждать, это то, что посредством органов чувств в той или иной степени осуществляется воздействие на насекомое, — доказательством при этом служит, как указано в статье, то, что если закрасить глаза лаком, воздействие прекращается. Характерно при этом и то, что ученый переносит на муравьев и ос то, что он заметил у пчел. Это показывает, как необдуманно ставятся подобные эксперименты.

К этому можно добавить следующее: если здесь мы пойдем дальше (см. рисунок 12), то попадем в зону так называемого ультрафиолетового излучения. Итак, здесь у нас красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, затем идет еще синий и фиолетовый. Здесь инфракрасное излучение; здесь — ультрафиолетовое. Итак, здесь, справа, мы имеем ультрафиолетовые лучи. Ультрафиолетовые лучи обладают свойством — это пишет в статье сам автор — очень сильно воздействовать химически. Следствием из этого является то, что если я посажу сюда муравья, он тотчас же подвергнется сильному химическому воздействию. Он это ощутит. И действительно верно, что он ощутит это преимущественно в глазах. Речь идет о чувстве, как если бы что-то стало по нему ползать, если он попадает в зону ультрафиолетового излучения; платиносинеродистый барий точно так же испытывает воздействие, если поместить его в химически активную среду. Это одинаково. Если я зашторю все в этой комнате, так что внутри нее будут только ультрафиолетовые лучи, то муравей тотчас же заметит: что-то случилось. Если здесь окажутся муравьиные яйца, личинки, то в них произойдут существенные изменения: в тот момент, когда они подвергнутся этому сильному химическому воздействию, они начнут погибать. Поэтому эти муравьи спасают яйца. Итак, в этой статье речь идет о своеобразном химическом воздействии. Это вполне согласуется с тем, что я утверждал недавно. Я говорил: у пчел имеется своего рода вкусо-обоняние, нечто находящееся между обонянием и вкусом. Это то, чем ощущают пчелы; нечто подобное есть и у муравьев.

Эти господа недостаточно знакомы с предметом; они, например, не знают, что когда сам человек воспринимает цвета, то в его глазах происходят незначительные химические изменения при восприятии фиолетовых лучей. Здесь цветовое восприятие человека ориентировано на химические процессы. Так что в целом здесь исследовались внутренние химические изменения, происходящие у пчел под воздействием ультрафиолетового излучения.

Видите ли, пчелы легко воспринимают то, что лежит в области черно-белого, желтого, серого, — ибо все это лишь затемненный белый (по Гёте — примеч. перев.) — и серовато-голубого. Во всех этих цветовых оттенках ультрафиолетовых лучей нет. Итак, то химическое воздействие, которое так сильно ощущает пчела, попадая в ультрафиолет, не возникает от этой цветовой гаммы. Если же пчелы из зоны черного, белого, желтого и серовато-голубого переходят в зону ультрафиолетовых лучей, то ощущают нечто для себя чуждое; там они не могут ничего делать. Все дело в том, что пчелы обладают своеобразным чувством вкусо-обоняния. У нас обоняние и вкусовое чувство очень сильно отличаются друг от друга, не так ли? Чувство вкуса является преимущественно химическим чувством. Это целиком относится к химии. Пчелы же имеют нечто среднее между обонянием и вкусовым чувством.