Итак, нет абсолютно никакой необходимости приписывать узнавание этим отдельным, маленьким животным и растеньицам, из которых мы состоим; узнается человек в целом; и улей—это не только несколько тысяч пчел, объединенных одним названием, улей — это нечто целое, это единое существо. Узнает улей кого-то или не узнает, он в любом случае является единым целым.
Если вместо увеличительного вы посмотрите в уменьшительное стекло, то все эти пчелы сплотятся вместе и будут связаны между собой подобно человеческому мускулу. Так что, рассматривая пчел, надо принимать во внимание, что имеешь дело не с отдельной пчелой, но с тем, что является абсолютно сопринадлежащим друг другу, что представляет собой одно целое. Это нельзя понять чисто рассудочно. Здесь необходимо уметь рассматривать это целое как таковое. Улей и все, что связано с ним, является необыкновенно поучительным, поскольку опровергает те предположения, которые мы делаем. Наши предположения говорят нам, что все должно быть иначе. Но в улье происходят удивительные вещи. Это не то, что мы представляем себе с помощью рассудка. Все то, что тут происходит, нельзя отрицать; нельзя отрицать, что такие перемены, как смерть пчеловода, оказывают влияние. Это действительно так, это известно из опыта. Кто действительно имеет дело не с отдельной пасекой, но видит много пасек, тот имеет такой опыт.
Могу вам сказать: когда я был мальчиком, мне приходилось иметь дело с пчеловодством в различных его формах, я очень интересовался этим по той причине, что финансовые и экономические вопросы, хозяйственные вопросы, связанные с пчеловодством, интересовали меня гораздо меньше, чем сейчас или позднее. Другой причиной было то, что мед уже тогда был очень дорог, и из-за бедности моей семьи мы вообще не могли его покупать. Но мы всегда получали его в подарок от наших соседей, особенно к Рождеству, да и в иное время года нам его дарили, так что мед был у нас целый год. Его распределяли. Тогда меня совсем не интересовали экономические вопросы, так как я в пору моего детства ел страшно много этого подаренного меда. Ел столько, сколько влезет. Почему же это было так? Сегодня, при прочих условиях равенства, получать в подарок столько меда не так-то легко. Но тогда большинство земледельцев, живших по соседству с домом моих родителей, были пчеловодами, у них пчеловодство было составной частью сельского хозяйства.
Тут дело обстоит иначе, чем когда кто-то владеет пасекой, но в остальном он рабочий, который должен жить на свою зарплату. Если же занимаются именно сельским хозяйством и при этом держат пчел, то такое пчеловодство вообще незаметно. Тут не смотрят на затраты рабочего времени, это делают в оставшееся от работы время. Именно в сельском хозяйстве дело обстоит так, что время всегда остается; где-то его удается сэкономить или какую-нибудь работу перенести на другое время и так далее. Во всяком случае, мед тут получают между делом и считают так: мед — это настолько ценная вещь, что заплатить за него нельзя. И это в известном смысле верно; дело в том, что в нынешних условиях все без исключения оценивается неправильно, находится в неверных ценовых соотношениях. Сегодня, в сущности, даже не следовало бы начинать дискутировать о ценовых соотношениях, так как все ценовые соотношения носят фальшивый характер; дискутировать о цене можно было бы только во всеохватывающем объеме на основе национальной экономики. Это ни к чему не приведет, если дискутировать лишь о цене отдельного жизненно необходимого продукта, а мед является именно таким жизненно необходимым продуктом, а не деликатесом или предметом роскоши. При здоровом социальном порядке должна устанавливаться — как само собой разумеющееся — здоровая, адекватная цена на мед. В этом можно не сомневаться. Но из-за того, что мы сегодня вообще не живем при здоровых социальных отношениях, нездоровые позиции устанавливаются по всем пунктам. Посмотрите, что происходит, если вы посещаете крупное имение. Да, господа, это ведь просто чудовищно — то, что скажет вам управляющий имением; это, как правило, не крестьянин, но управляющий крупным имением, — что скажет он вам о размерах молочных удоев от его коров. Он получает так много молока в день, что для разбирающегося в животноводстве очевидно: получить столько молока от коровы просто невозможно. А ведь получают! Можно дать гарантию, что получают. У иного выходит, что достигается почти удвоенное количество по сравнению с тем, что вообще корова может дать относительно молочной продукции. Благодаря этому имение становится необычайно рентабельным, это понятно. Хотя, как не раз говорили, очень заметно, что такое молоко уже не имеет тех сил, как молоко, полученное при более естественных условиях. Тут можно даже не доказывать, что происходит нечто скверное.
Я в качестве примера хочу привести вам следующее. Мы проводили опыты по испытанию средства от ящура у телок. Много таких опытов мы провели именно за последний год. Эти эксперименты проводились в крупных хозяйствах, но также и на небольших крестьянских подворьях, где получают от коров не столь высокие удои, как в больших хозяйствах. Тут пришлось немало повидать, так как необходимо было проверить, как действует средство от ящура. Дело не было доведе--но до конца, поскольку официальные круги не хотели этим заниматься, а теперь нужны всевозможные концессии и т. д. Но средство оказалось хорошим, вполне пригодным. В несколько измененном виде оно с успехом применялось в качестве средства против чумки у собак, как так называемое лекарство от чумки.
Делая такие опыты, вы обнаруживаете следующее: вы видите, что телята от тех коров, которых дрессировали с целью выдоить как можно больше молока, намного слабее. Это было видно по действию на них лекарства. Его эффективность, как и неэффективность варьировались в широких пределах. Во всяком случае, если телята не погибали от ящура, их удавалось вырастить. Но телята, происходящие от коров, которых перекармливали, чтобы получить наивысшие удои, оказывались слабее, чем телята от коров, меньше подвергавшихся раздаиванию, «молочной дрессировке». Вы могли бы заметить это в первом, втором, третьем, четвертом поколениях. Заметить это нелегко, так как изменения невелики. Эта погоня за молоком началась не так давно, но я очень хорошо знаю: если так продолжится и дальше, если корова будет давать тридцать литров молока в день, если и дальше будут третировать ее таким образом, то через некоторое время разведение крупного рогатого скота придет в полный упадок. Делать такие вещи нельзя.
Однако не правда ли, при искусственном разведении пчел дело обстоит не так плохо, потому что пчелы — такие животные, которые способны помочь себе сами, ведь пчелы находятся гораздо ближе к природе, чем коровы, содержащиеся указанным образом. Не самое худшее здесь, если с коровой обращаются дурно, выкачивая из нее молоко, но все же выпускают ее на луга. Но в крупных хозяйствах этого больше не делают. Эти хозяйства придерживаются исключительно стойлового содержания. Корова полностью вырывается из своих естественных условий.
В пчеловодстве сделать такое невозможно, по своей природе пчелы остаются на лоне внешней природы. Они опять-таки помогают себе. Эта помощь, эта самопомощь представляет в улье нечто удивительное. Тут мы коснемся того, что господин Мюллер говорил о шершнях, которых он иногда находил на своей пасеке и которые не жалили его, тогда как в ином случае приближение к шершням могло бы окончится плохо.
Тут я хочу сказать вам кое-что иное. Я не знаю, приходилось ли вам встречаться с этим на опыте — те, кто заняты пчеловодством, это знают, — итак, может однажды потребоваться полностью освободить, сделать пустым какой-нибудь из ульев. Однажды я увидел, что в таком пустом улье внутри лежит что-то странное, похожее на шишку (изображается на рисунке). Совершенно непонятно было вначале, что же это такое. Пчелы иногда без особой причины, как кажется сперва, делают такие шишки. Они делают такую шишку из всего того, что они сами вырабатывают в качестве продукта. Похожая на большой камешек, эта шишка состояла из смолки, подобия канифоли, клейкой субстанции, из воска и так далее: из всего этого они сделали такую шишку. Мне было любопытно, господа, что же это такое; я разломил этот нарост, и вот — буме! — там оказалась дохлая мышь, настоящая дохлая мышь!
Эта мышь пролезла в улей и околела там, и только представьте себе, насколько ужасен был для пчел запах разлагающейся мыши! Но тут, в такой чрезвычайной ситуации, весь улей в целом обладает инстинктом, благодаря которому эту дохлую мышь закупоривают в оболочку. Если эту оболочку разломать, то будет ужасно пахнуть; но эта вонь остается замкнутой в оболочке. Вы видите, что улей обладает не только инстинктом строить ячейки, вскармливать расплод, но в нем живет инстинкт для всего, что бывает необходимо сделать в необычной ситуации, например, когда залезает мышь. И так как пчелы не в состоянии выбросить мертвую мышь наружу, их самопомощь проявилась в том, что они сделали оболочку вокруг этой мыши. От других мне приходилось слышать, что улиток, слизней, также залезающих в улей, покрывают коркой. В улье живет не только обычный инстинкт, там живет настоящий целительный инстинкт. Он в высшей степени эффективен.
Ну, а если внутри улья находится гнездо шершней, то пчелы в этом случае уже не строят такой твердой оболочки, однако они постоянно облекают это гнездо шершней выделениями своего яда, из-за чего шершни теряют энергию, силу и вообще пропадают. Подобно тому, как мышь, мертвая мышь, находясь внутри оболочки, уже не распространяет вокруг себя запах, так и шершням приходится постоянно жить — даже если они не окружены прочной оболочкой, — жить в тумане, которым их окружают пчелы; из-за этого шершни не могут ничего делать. Шершни окончательно теряют силу, энергию и не могут защитить себя, если к ним подходят.