Смекни!
smekni.com

Пятнадцать лекций и одно сообщение для работающих на строительстве Гётеанума в Дорнахе с (стр. 37 из 53)

Тут такое дело: только тогда удастся найти пра­вильный подход к пчелам, если от чисто рассудочного рассмотрения перейти к своего рода внутреннему со­зерцанию этих вещей. Эта картина поистине чудесна. И потому следует сказать: пчелиный улей целиком и полностью представляет собой целое. Его надо прини­мать как целое. Но если имеешь дело с целым, то вред проявляется не сразу.

Тот, кто хорошо знает человека, мог бы сказать себе следующее: какой-то человек — есть такие — в возрас­те шестидесяти пяти, шестидесяти шести лет остается очень бодрым; тогда как другой не имеет этой бодро­сти, поскольку страдает известкованием кровеносных сосудов и так далее. Очень интересно рассмотреть эти случаи и увязать их с тем, что происходило в детстве.

Так, например, одному ребенку давали молоко, надо­енное от коровы, которая получала фураж с известковых почв. Из-за этого ребенок вместе с коровьим молоком, ко­торым его вскармливали, получил нечто, связанное с из­вестковой почвой. Это обнаруживается не сразу. И вот, какой-нибудь медик, действующий на современный лад, указывая на такого вскормленного коровьим молоком с известковой почвы и сравнивая его с другим, вскормлен­ным материнским молоком, будет говорить: «да нет тут никакой разницы» и тому подобное. Но ребенок, вскорм­ленный материнским молоком, останется бодрым к шестидесяти пяти, шестидесяти шести годам, тогда как ребенок, вскормленный коровьим молоком, страдает кальцинозом к шестидесяти пяти, шестидесяти шести годам! Это происходит оттого, что человек представля­ет собой нечто целое и что временное воздействие обла­дает последействием на протяжении долгого времени. В один временной период нечто может оказывать вполне здоровое воздействие; но и по окончании указанного пе­риода воздействие продолжается, оно действует и после. Это то, что я имею в виду, когда говорю: по состоянию на данный момент вообще нельзя делать выводов о том, какое влияние оказывает искусственное разведение пчел; это скажется с очевидностью через пятьдесят, ше­стьдесят или сто лет. И если сегодня кто-то говорит: мне непонятно, почему через пятьдесят, шестьдесят или сто лет что-то должно измениться,—то такое непонимание вполне объяснимо. Сегодня этого не желают видеть; не­что подобное произошло со мной однажды в одном име­нии. Поверьте, меня однажды в полном единодушии чуть не убили, едва я начал говорить там о том, что в имении надо было бы снизить удои, иначе довольно бы­стро начнет страдать воспроизводство коровьего стада и через четверть века совсем прекратится.

Сегодня можно было бы и вообще не предъявлять упреков искусственным методам в пчеловодстве, по­скольку мы живем в таких условиях, когда просто не­возможно что-то сделать в социальной сфере. Но надо заметить, что есть разница между тем, когда позволя­ют природе идти своим ходом и лишь немного направ­ляют ее в правильное русло, и тем, когда в этот ход привносится нечто искусственное. Но я совсем не хочу восставать здесь против того, что высказал господин Мюллер. Это совершенно правильно: сегодня еще не следует настаивать на этом, надо подождать. Давайте, господин Мюллер, снова поговорим на эту тему лет че­рез сто и увидим, как вы будете смотреть на это. Факт, что это нельзя решить сегодня.

Господин Эрбсмель еще раз указывает на то, что в современном пчеловодстве все ориентировано на рентабельность.

Доктор Штайнер: Чем больше человек занимается пчеловодством не как своим основным делом, тем боль­ше найдете вы у него те же взгляды, что и у испанца, о котором вы рассказали. Это значит, что — хотя сегодня это уже по большей мере не так —лет пятьдесят-шестьдесят тому назад пчелы приносили земледельцу не так уж много. Это была мелочь, которую даже не стоило считать. Земледелец все это или раздаривал, или, если приходилось продавать мед, то вырученные за него деньги отдавал своим детям в копилку, или делал нечто похожее. Сегодня все условия изменились. Можно ли представить себе, чтобы тот, кто идет в ногу со временем, кто говорит о чем-то, ориентируясь на время, не был бы вынужден учитывать рентабельность? Сами обстоятельства наталкивают на это.

Не правда ли, есть сегодня пчеловоды, которым приходится, если они работают, оставлять на время свою работу, брать отпуск, если они хотят заниматься пчеловодством. Разве не так? Конечно, так. Тогда они, конечно, подсчитывают, сколько они из-за этого недопо­лучат на основной работе. Вы только подумайте: занятия пчеловодством восходят к древности, и сегодня по по­нятным причинам ни один человек не может сказать, ка­ким было пчеловодство тогда, когда оно еще находилось в первобытном состоянии. Люди вообще знают только наших пчел; я имею в виду европейских медовых пчел. Люди знают только пчеловодство, ставшее домашним. Я полагаю, даже естественная история приписывает рас­пространенной в Европе пчеле название «Die gemeine Hausbiene», (нем.) «пчела обыкновенная, домашняя» (по употребляемой в настоящее время классификации Apis melifica, лат., «пчела обыкновенная» — примеч. перев.). Весьма значительно, что известно только домашнее пче­ловодство. Как обстояло дело тогда, когда природа еще работала самостоятельно, мы не знаем. Пчеловодство есть нечто очень древнее. У столь древнего продукта и цена складывается под воздействием иных причин, не­жели у продукта современного. Только подумайте, ведь сегодня люди трудятся преимущественно над такими вещами, у которых легко проследить начало их возник­новения. Так что вы имеете двоякое ценообразование. В случае пчел оно восходит к самой седой древности. Тут цена складывается иначе, чем в тяжелой или дере­вообрабатывающей промышленности, которая имеет предысторию в несколько десятилетий. Только здоро­вые социальные отношения покажут здесь, как должна складываться эта цена на мед, как, исходя из совершен­но иных отношений, будет формироваться эта цена.

Сегодня еще совсем не представляют себе, на­сколько трудно говорить о ценообразовании. Для того, чтобы говорить о ценообразовании, надо иметь очень глубокие познания реальных условий. Недавно со мной произошел удивительный случай, касающий­ся ценообразования, я бы хотел рассказать о нем вам, поскольку это интересно.

Один знакомый мне университетский профессор написал книгу о национальной экономике. Эту книгу он дал мне, когда я находился в лекционной поездке. Тогда я долгое время оставался там, имел возможность поговорить; я сказал, что просмотрю книгу, хотя и не смогу прочесть ее всю сразу, так как нахожусь в одном месте лишь по два-три дня. Итак, я просмотрел кни­гу и сказал ему следующее: я заметил в конце книги оглавление — это мне не всегда импонирует, но у вас было очень кстати, — ив этом оглавлении перечисле­ны наименования вопросов, которые вы рассматрива­ли. Я справлялся по оглавлению, ища слово «цена», но там его не было! Там его вообще не было!

Итак, господин написал книгу о национальной экономике, и там нет ни слова о цене! Господа, это весьма характерно. Сегодня специалисты по нацио­нальной экономике даже не в состоянии увидеть эту важнейшую национально-экономическую проблему. Они вообще не рассматривают ценообразование, а в ценообразовании и состоит все дело. Все зависит от ценообразования. Только этого-то и не замечают. То, что с кем-то происходит нечто подобное, показывает масштабность этой проблемы.

На этот счет надо сказать: здесь тоже следовало бы ориентироваться на то, чтобы мало-помалу на­страиваться на установление здоровых социальных отношений. Тогда, как я полагаю, вообще больше не придется слишком много говорить о рентабельности или нерентабельности. Ведь эти понятия имеют дело с конкурентной борьбой даже в том случае, если это не конкуренция между одной и той же продукцией, а кон­куренция между продукцией разных видов.

Если ретроспективно заглянуть в мою юность и посмотреть, что за пчеловодство было в той местности, где я жил, то там только одни крестьяне разводили пчел, собирающих мед. О, эти крестьяне были весьма дородными людьми. Не могу сказать, что они были та­кими, как здесь у вас; здесь нет ни одного такого толстя­ка, какими были те крестьяне. Тогда цена на мед была такая, что никто не решался заниматься лишь одним разведением пчел, чтобы реализовывать мед за деньги. Если бы тогда можно было бы поставить рядом пчело­вода и крестьянина, то это выглядело бы так (рисунок 18). Вот этот— крестьянин, а этот— пчеловод! Из этого бы ничего не получилось! Крестьянин не вел бухгалте­рии на своей пасеке, а вот пчеловодам приходилось бы это делать. Но из этого ничего бы не получилось. Так что когда речь заходит о рентабельности, надо всегда принимать во внимание и основательно знать общие национально-экономические условия.

Рисунок 18

Сейчас я хотел бы ответить еще на пару вопро­сов, завершая предшествующие.

Предлагается вопрос: Есть люди, которые совер­шенно не переносят меда. У них наступает расстрой­ство желудка. Есть ли средства, чтобы предотвратить вредное действие меда на желудок?

Доктор Штайнер: Люди, которые не могут пере­носить мед, как правило, склонны к очень раннему склерозу, к отвердеванию всего тела, так что обмен веществ в теле протекает медленно. Из-за этого они не могут переносить мед, который обладает свойст­вом именно ускорять обмен веществ. Так как у них самих обмен веществ протекает слишком замедлен­но, мед же стремится ускорить его, возникает раз­двоенность в их собственном обмене веществ, мед же предрасполагает к более быстрому обмену ве­ществ; у них на этой почве возникают желудочные расстройства в разных формах. Каждый человек должен быть способен употреблять немного меда, не просто употреблять, но иметь способность к тако­му употреблению.

Если же человек не может переносить меда, надо сначала определить, в чем причина. Тут не следует думать, что может быть найдено одно общее средст­во; здесь следует лечить то, что вызвало чрезмерное отвердевание тела. Можно в качестве примера при­вести такой случай.