Метрические неточности часто трансформировались в новые размеры. Так, в стихотворении “Ласточка” Державин вводит впервые чередование трехсложных дактилей и трехсложного амфибрахия:
Уж не ласточка сладкогласая
Домовитая со застрехи
Ах! Моя милая, прекрасная
Прочь улетела, – с ней утехи.
Но, пожалуй, наиболее широкое распространение получила так называемая “образная звукопись”, т.е. с помощью которой создается образ. “Глагол времен металла звон” – бой часов (“На смерть кн. Мещерского”), “Северны громы в гробе лежат” – образ полководца Суворова (“Снегирь”).
Державин широко пользуется неточными рифмами: “творенье”\“перья”, “во тьме”\“во сне” и т.д.
Изобразительность, пластичность находятся у Державина на высоком уровне. В его поэзии появляется конкретный лирический герой (“Приглашение к обеду”). Развитие идеи (не сюжета) связано с ориентацией поэта на публичное риторическое произнесение текста. Так, например, построена духовная ода “Бог” (заметим, что основной принцип построения – антитетичность).
Идея в этой оде развивается следующим образом:
1) сравнение величия Бога с ничтожностью человека;
2) но в человеке есть Бог, а следовательно, предшествующая идея опровергнута;
3) человек – центр вселенной только благодаря Богу и единственное, что должен делать человек – стремиться к Богу. Здесь выстраивается определенная оппозиция: БОГ – МИР – Я (ты) (мы).
Однако поэт не проповедует пессимизм: жизнь приобретает особую ценность: Жизнь есть небес мгновенный дар.
Для Державина Бог – первоначало, не существующее отдельно от природы. Таким образом, поэт принимает деизм, развитый еще Геродотом и Кантом. О существовании Бога свидетельствуют: “природный чин”, т. е порядок, гармония, стремление человека к субъективному творческому началу: “Тебя душа, быть может, чает...”. Образы здесь крайне эмблематичны и символичны[5]. Стихотворение “Водопад” (1791) является образцом подобного стиля. Здесь символом недолгой славы героев становится образ осыпающейся горы: “Алмазна сыплется гора”. Сам водопад (Кивач – водопад в Карелии) олицетворение бездны, вечности, в которой все тонет. Образ часов перекликается с подобным образом в стихотворении “На смерть кн. Мещерского”[6].
Особую роль в литературе XVIII века имеет обращение к историческим лицам, которые являются примером для поколения. По мнению классицистов, история – замкнутый круг повторяющихся событий, а следовательно, история скрывает в себе бездну параллелей с настоящим временем. Для Державина Велисарий оклеветанный полководец, сравнивающийся с “неким мужем седым”, то есть, скорее всего, с Румянцевым, напрасно отстраненным от службы.
Заслуженно обращает на себя внимание пейзаж. В 60-е годы XVIII века вышли в свет “Песни Оссиана”, сочиненные шотландским поэтом Макферсоном. Главным их героем был царь Фенгал и его сын Оссиан. Основными темами стали война и любовь. На фоне повествования выделялся мрачный колоритный пейзаж. Впоследствии подобный пейзаж стал называться “оссиановским”. Державин заимствует мрачность описаний и значительность аллегорий:
Под наклоненным кедром вниз,
При страшной сей красе природы,
На утлом пне, который свис
С утеса на яры воды,
Я вижу - некий муж седой
Склонился на руку главой.
Копье и меч и щит великой,
Стена отечества всего,
И шлем, обвитый повиликой,
Лежат во мху у ног его:....
Сидит и, взор вперя к водам.
В глубокой думе рассуждает:
“Не жизнь ли человеков нам
Сей водопад изображает?
Он так же благом струй своих
Поит надменных, кротких, злых. и т.д.
Итак, Бог для Державина – “источник жизни”, жизни не только духовной, но и жизни в государстве, к которой поэт не раз обращался в своих стихах и одах не только как гражданин, но и как “певец”, а подобное сочетание для классицизма невозможно. Как уже было сказано, ода XVIII века не терпит и стилевого смешения. Однако обратимся к сравнительному анализу лексики и стиля произведений классика жанра, М.В. Ломоносова, и Г.Р. Державина. В своей “Оде на восшествие...” Ломоносов использует преимущественно возвышенную лексику: “бисер”, “порфира”, “зефир”, “душа”, “зрак”, “рай” и патетический стиль:
Когда на трон она вступила
Как Вышний подал ей венец,
Тебя в Россию возвратила,
Войне поставила конец;
Тебя прияв облобызала:
Мне полно тех побед, сказала,
Для коих крови льется ток.
(“На день восшествия..., 1747 г.”)
Приведем выдержки из произведения Державина “Фелица”: “богоподобная”, “курю табак”, “кофе пью”, “забавлюсь лаем псов”, “играю в дурака с женой”[7].
Оба поэта дают правительнице наставления. Ломоносов описывает идеальную царицу: “Божественным устам приличен, монархиня, сей кроткий глас”. Державин же, сравнивая и описывая автора и мурзу, использует вновь антитезу, показывая, каким не должен быть монарх, одновременно прося Фелицу о наставлении: “Подай, Фелица, наставленье как пышно и правдиво жить,..”. Ломоносов ощущает превосходство государыни над собой и поэзией:
Молчите, пламенные звуки, и колебать престаньте свет:
Здесь в мире расширять науки изволила Елисавет...
В безмолвии взирай вселенна....
Ломоносов – поэт государства, подчиненного “Фелице”, лишь воспевающий ее достоинства. Он заставляет замолчать даже “пламенные звуки поэзии”. Державин же, обращаясь к Екатерине (Фелица – лат. felix – счастливая), по словам Белинского, “соединяет патетический элемент с комическим..., что есть не что иное, как умение представить жизнь в ее истине”. Не говоря уж о том, что все произведение пронизано сатирическими намеками на высокопоставленных чиновников.
Читаешь, пишешь пред налоем
Подобно в карты не играешь,
Как я, от утра до утра....
Не слишком любишь маскарады,
А в клоб не ступишь и ногой;
Храня обычаи, обряды,
Не донкишотствуешь собой;
Коня парнасска на седлаешь,
К духам в собранье не въезжаешь
Не ходишь с трона на Восток....
Монолог формально произносит один человек, мурза, но так ли это по сути? Образ мурзы меняется. Когда Фелица противопоставляется мурзе, как правило, имеет место сатира или едкий намек на множество реальных фактов “зашифрованных” в этом стихотворении. Однако в патетических моментах образ мурзы максимально приближается к авторскому:
Едина ты лишь не обидишь
Не оскорбляешь никого,
Дурачества сквозь пальцы видишь,
Лишь зла не терпишь одного.
В сатирических местах образ мурзы является собирательным образом порочных слуг:
Или музыкой и певцами,
Органом и волынкой вдруг,
Или кулачными бойцами
И пляской веселю мой дух;
Или, о всех делах заботу
Оставя, езжу на охоту
И забавляюсь лаем псов
Или над невскими брегами
Я тешусь по ночам рогами
И греблей удалых гребцов....
Очевидно, “Я” Ломоносова предельно обобщено в любом жанре, а у Державина значение лирического “Я” варьируется на основе тематики.
Тематика классицизма почти всегда предполагала обращение к великой личности в отдельности и к обществу в целом, но даже в этом Державина нельзя считать прямым последователем корифеев классицизма; будучи лишенным сервилизма, он резко выделяется из общего ряда во многом схожих поэтов этой эпохи. Слово в его произведениях теряет ту плоскостность, которая была свойственна поэзии XVIII века, оно приобретает новые осязаемые формы, становится весомым.
Заключение
Творчество Державина развивалось в русле русского классицизма, но своими произведениями Державин расшатывал принципиальные устои этого направления. Он смело разнообразил жанры, вводил в "высокие" жанры бытовые сцены, слова "низкого" стиля, сближал классицистические формы с сентиментальными и даже с нарождающимися романтическими.
Для поэзии 1760-х - начала 1770-х гг. характерен пристальный интерес к национальной истории и фольклору. В ранних стихах Державина можно заметить сильнейшее влияние песен А.П. Сумарокова, виднейшего лирического поэта середины столетия, который создал ряд талантливых литературных стилизаций под народную песню. С другой стороны, большое воздействие на развитие Державина оказали сатирические сочинения Сумарокова, равно как и сатирическая линия народной литературы XVII-XVIII вв., с которой Державин был хорошо знаком[8].
Значительное влияние на формирование Державина как поэта оказало творчество М.В. Ломоносова. Хотя в одном из ранних программных стихотворений, "Идиллия", Державин и отрекался начисто от "высокой" поэзии.
О великой роли в жизни общества поэзии и поэта Державин говорил всегда, именно в поэтической деятельности видя свое право на бессмертие. Но представление о том, какие именно стороны его поэзии сделают его имя бессмертным, менялось. Раньше Державин право на бессмертие видел в самом занятии поэзией, затем некоторое время считал, что останется жить в памяти потомства как певец дел Екатерины II.
Державин утверждает, что потомство будет чтить его память как певца России, русского народа, его вождей и героев, за то, что он всегда был поборником правды и истины, отстаивал добродетель. По убеждению Державина, великий поэт-патриот, поэт-гражданин достоин бессмертия не менее, чем великий полководец. Он проводит эту мысль, ставя свое имя рядом с именем фельдмаршала Румянцева ("Кумиры твоего резца" – это бюсты Румянцева и Державина, изваянные Рашеттом).