Смекни!
smekni.com

Для широкого круга заинтересованных читателей (стр. 11 из 140)

людях[29].

Последнее место в программе из четырех пунктов зани­мает предложение о "новой направленности опьянения борьбой (бойцовского азарта)". Особое место среди его ре­комендаций занимает спорт. Никто не отрицает того фак­та, что спортивная борьба может вызвать слишком серь­езную агрессивность. Недавно мы имели возможность убедиться в этом, когда во время международного футболь­ного матча в Латинской Америке взрыв эмоций привел к вспышке настоящей войны. И поскольку нет доказательств того, что спорт снижает агрессивность, то одновременно следует подчеркнуть и то, что мотивировка спорта необходимостью разрядки агрес­сивного потенциала также не имеет доказательств. То, что в спорте приводит к агрессии, — это дух соревнования и зрелищность, которая культивируется и стимулируется об­щей коммерциализацией спортивных мероприятий, когда главную роль играют деньги и популярность, а вовсе не гордость спортивными показателями. Многие видные на­блюдатели несчастных Олимпийских игр 1972 г. в Мюн­хене утверждают, что эти Игры были не столько проявле­нием доброй воли и миролюбия, сколько способствовали росту национализма и соревновательной агрессивности[30].

Достаточно процитировать еще некоторые высказыва­ния Лоренца о войне и мире, чтобы убедиться в непосле­довательности и двойственности его позиции. Например, он говорит: "Допустим, я люблю свою родину (это так и есть на самом деле) и что я испытываю неодолимую враж­дебность по отношению к другой стране (что на самом деле мне совсем не свойственно), все равно я не смог бы всем сердцем желать ее уничтожения, если бы я предста­вил себе, что в этой стране живут люди, которые увлече­ны естественными науками, или те, кто чтут Чарлза Дар­вина и пропагандируют его открытия, или другие, кото­рые, как и я, обожают искусство Микеланджело и "Фаус­та" Гёте, или те, кто разделяют мое восхищение коралло­выми рифами и другими объектами природы. Я не смогу вызвать в себе безграничную ненависть к врагу, если узнаю, что его ценностные ориентации в области культуры и мо­рали совпадают с моими собственными привязанностями и вкусами" (Курсив мой. — Э. Ф.).

Лоренц вводит такое странное ограничение для разру­шительности и ненависти, обозначив его словами "всем сердцем" или "безграничность". Тогда возникает вопрос: а разве бывает иное желание разрушить целую страну или, может быть, бывает "ограниченная" ненависть? Еще важ­нее то, что условие, при котором он отказывается от разру­шения другой страны, состоит в том, что там живут люди с такими же, как у Лоренца, вкусами и привязанностя­ми... А то, что речь идет просто о живых людях, которые могут погибнуть, — этого недостаточно. Иначе говоря: полное уничтожение противника нежелательно лишь то­гда, когда и поскольку тот принадлежит к одной и той же культуре, что и Конрад Лоренц, и разделяет его интересы. Суть и характер этих заявлений нисколько не меняют­ся от того, что Лоренц требует "гуманистического воспи­тания", т. е. воспитания в духе максимального привития индивиду общечеловеческих ценностей и идеалов. Именно эти принципы преобладали в системе воспитания в немец­ких гимназиях перед первой мировой войной, однако боль­шая часть учителей этих гуманистических гимназий, ве­роятно, была значительно воинственней настроена, чем простые немцы... Однако по-настоящему оказать сопро­тивление войне может лишь очень радикальный гуманизм, такой, для которого главные ценности — это жизнь, че­ловеческое достоинство и саморазвитие индивида.

Обожествление эволюции

Невозможно до конца понять позицию Лоренца, если не знать о его фанатической приверженности дарвинизму. Та­кая позиция не редкость в наши дни и заслуживает серьез­ного изучения как важный социально-психологический фе­номен современной культуры. Глубочайшая потребность человека в том, чтобы избавиться от чувства одиночества и заброшенности, прежде находила удовлетворение в идее Бога, который создал этот мир и заботится о каждом отдельном существе. Когда эволюционная теория разрушила образ Бога как высшего творца, одновременно утратила силу и вера в Бога как всемогущего отца (хотя многие сумели сохранить веру в Бога наряду с признанием теории Дарвина). Однако для тех, у кого вера в Царствие Божие пошатнулась, со­хранилась потребность в какой-либо богоподобной фигу­ре. И некоторые из них провозгласили в качестве нового бога эволюцию, а Дарвина объявили ее пророком. Для Лоренца — и не только для него — идея эволюции стала ядром целой системы ценностных ориентации. Дарвин от­крыл для него окончательную истину в вопросе о проис­хождении человека. Все явления, связанные с экономическими, религиозными, этическими или политическими об­стоятельствами человеческого бытия, отныне объяснялись исключительно с позиций теории происхождения видов.

Квазирелигиозное отношение к дарвинизму проявляет­ся и в выражении "великие конструкторы", которым Ло­ренц обозначает естественный отбор и изменчивость. Он говорит о методах и целях этих "великих конструкторов" точно так же, как христианин говорит о творениях Госпо­да Бога; употребляемое единственное число "великий кон­структор" еще больше усиливает аналогию с Богом. Самое яркое свидетельство идолопоклонства в мышлении Лорен­ца мы обнаруживаем в последнем разделе его книги "Так называемое зло":

Союз личной любви и дружбы, на котором основано наше социальное устройство, возникает на том этапе развития ро­дового строя, когда нужно было ограничить агрессивность и обеспечить мирное сосуществование двух и более индивидов. Новые жизненные условия современного человечества, бесспор­но, заставляют искать новые механизмы, препятствующие агрессивности всех против всех. Именно отсюда выводится естественное, чуть ли не природой заложенное требование братской любви человека ко всем людям. Это требование не ново, разумом мы понимаем его необходимость, сердцем ощу­щаем его красоту, но все же мы не в силах выполнить его, так уж устроен человек. Он может испытывать полноценное чувство любви и дружбы только к отдельным людям, и са­мая сильная и добрая воля ничего тут не может изменить! И все же великий конструктор может это. Я верю, что он это сделает, ибо я верю в мощь человеческого разума, я верю в - силу естественного отбора, и я верю, что разумная селекция совершается разумом. Я верю, что в недалеком будущем наши потомки обретут способность для исполнения этого величай­шего и благороднейшего требования (Курсив мой. — Э. Ф.).

Великий конструктор свершит то, что не сумели сде­лать ни Бог, ни человек. Заповедь братской любви не мо­жет быть реализована, пока ее не пробудит к новой жизни великий конструктор. Абзац заканчивается настоящим признанием: я верю, я верю, я верю...

Социальный и моральный дарвинизм[31] в творчестве Ло­ренца имеет тенденцию к вуалированию истинных причин человеческой агрессивности — биологических, психологи­ческих и социальных. В этом состоит фундаментальное рас­хождение между Лоренцом и Фрейдом. Фрейд был послед­ним представителем философии Просвещения. Он искренне верил в разум как единственную силу, способную спасти человека от душевного и духовного краха. Он требовал на­стоящего самопознания человека через раскрытие его не­осознанных влечений. Обратившись к разуму, он пережил утрату Бога — и он при этом болезненно четко сознавал свои недостатки. Но он не стал искать новых богов.

II. БИХЕВИОРИЗМ И ТЕОРИЯ СРЕДЫ

Теория среды у просветителей

Диаметрально противоположную инстинктивизму позицию занимают представители теории среды. Они утверждают, что человеческое поведение формируется исключительно под воздействием социального окружения, т. е. определя­ется не "врожденными", а социальными и культурными факторами. Это касается и агрессивности, которая явля­ется одним из главных препятствий на пути человеческо­го прогресса.

Уже философы-просветители рьяно отстаивали эту идею в самой радикальной ее форме. Они утверждали, что чело­век рождается добрым и разумным. И если в нем развива­ются дурные наклонности, то причиной тому — дурные обстоятельства, дурное воспитание и дурные примеры. Многие считали, что не существует психических различий между полами (l'аme n'a pas de sex[32]) и что реально суще­ствующие различия между людьми объясняются исключи­тельно социальными обстоятельствами и воспитанием. Следует отметить, что в противоположность бихевиористам эти философы имели в виду вовсе не манипулирова­ние сознанием, не методы социальной инженерии, а соци­альные и политические изменения самого общества. Они верили, что "хорошее общество" обеспечит формирование хорошего человека или, по крайней мере, сделает возмож­ным проявление его лучших природных качеств.

Бихевиоризм

Основателем бихевиоризма является Д. В. Уотсон. Глав­ной предпосылкой этого психологического направления еще в 1914 г. стала идея о том, что "предметом психологии является человеческое поведение". Как и представители логического позитивизма*, бихевиористы выносят за скобки все "субъективные факторы, которые не поддаются непос­редственному наблюдению, такие как: ощущение, воспри­ятие, представление, влечение и даже мышление и эмо­ции, коль скоро они имеют субъективную природу".