Смекни!
smekni.com

Для широкого круга заинтересованных читателей (стр. 118 из 140)

Здесь Фенихель указывает на одну из теоретических трудностей, которые Фрейд создал себе сам, хотя, можно сказать, вытеснил их из своего сознания. Эта трудность тем более серьезна, что Фрейд, как я покажу позже, с неизбежностью пришел бы к выводу, что Эрос тоже не отвечает теоретическим требованиям, предъявляемым к ин­стинкту. Разумеется, если бы у Фрейда не было серьезных личных причин, он не стал бы использовать термин "ин­стинкт" в совершенно ином смысле по сравнению с перво­начальным его значением, не указав на такое отличие. (Эта трудность чувствуется далее в терминологии. Эрос не сочетается со словом "инстинкт", и по логическим сообра­жениям Фрейд никогда не говорил об "инстинкте Эроса". Но он пристроил термин "инстинкт", использовав выра­жение "инстинкт жизни" вместо Эроса.)

На самом же деле инстинкт смерти вообще не связан с более ранней теорией Фрейда, за исключением общей ак­сиомы о понижении напряженности влечения. Как мы уже видели, в более ранней теории агрессивность была либо компонентом влечения предгенитальной фазы развития сексуальности, либо влечением "Я", направленным, на преодоление внешних раздражителей. В положении об ин­стинкте смерти нет никакой связи с прежними источника­ми агрессии, за исключением того, что инстинкт смерти используется теперь для объяснения садизма (когда он соединен с сексуальностью)[351].

Обобщив сказанное, получим, что введение понятия инстинкта смерти вынуждалось в основном двумя необхо­димыми обстоятельствами: во-первых, Фрейду надо было пристроить свою новую убежденность в силе человеческой агрессивности; во-вторых, ему надо было сохранить вер­ность дуалистическому представлению об инстинктах. После того как было признано, что инстинкты "Я" тоже либидозны, Фрейду пришлось искать новую дихотомию, и наиболее подходящей представилась ему дихотомия меж­ду Эросом и инстинктом смерти. Но, оказавшись пригод­ной для немедленного выхода из трудного положения, она совершенно не подходила к целостной Фрейдовой те­ории инстинктивной мотивации. Инстинкт смерти пре­вратился во "всеохватывающее" понятие, с помощью ко­торого безуспешно пытались разрешить неразрешимые про­тиворечия. Наверное, в силу своего возраста и болезни Фрейд так и не взялся за проблему прямо, а ограничился латанием дыр. Большинство психоаналитиков, не при­нявших понятий Эроса и инстинкта смерти, нашли лег­кое решение: они трансформировали инстинкт смерти в "разрушительный инстинкт", противостоящий прежнему сексуальному инстинкту. Так им удалось сочетать свою верность Фрейду с неспособностью пойти дальше старо­модной теории инстинктов. Признание того, что с новой теорией не все гладко, уже составило заметное достиже­ние: было осознано, что основное противоречие челове­ческого существования — выбор между жизнью и смер­тью; пришлось отказаться от прежнего физиологического представления о влечениях в пользу более глубокого био­логического соображения. Фрейда не удовлетворило най­денное решение, и ему пришлось оставить теорию инстин­ктов незавершенной. В ходе дальнейшего развития тео­рии Фрейду предстояло столкнуться с этой проблемой и честно преодолевать трудности в надежде отыскать новые решения.

Обсуждая теорию инстинкта жизни и Эроса, мы на­ходим, что, коль скоро в ней есть теоретические затруд­нения, они еще серьезнее, чем те, что связаны с понятием инстинкта смерти. Причина трудностей достаточно оче­видна. По теории либидо возбуждение было обязано сво­им появлением химически детерминированной чувствитель­ности, получаемой путем стимулирования эрогенных зон. В случае с инстинктом жизни мы имеем дело с тенденци­ей, характерной для всей живой субстанции, для которой нет особого физиологического источника или специально­го органа. Как же могли быть одним и тем же прежний сексуальный инстинкт и новый инстинкт жизни, сексу­альность и Эрос?

Впрочем, хотя Фрейд и писал в "Новых вводных лек­циях", что новая теория заменила теорию либидо, в тех же лекциях и еще кое-где он утверждал, что сексуальные инстинкты и Эрос — одно и то же. Он писал: "Предполо­жим, что есть два различных по сути вида влечений: сек­суальные влечения, понимаемые в широком смысле, Эрос, если вы предпочитаете это название, и агрессивные влече­ния, цель которых — разрушение"[352]. Или в "Очерке психоанализа": "Об имеющейся в наличии совокупной энергии Эроса... впредь мы будем говорить как о « либидо» ". Иногда он отождествляет Эрос с сексуальным инстинктом и ин­стинктом самосохранения, который остался чисто логи­ческим допущением после того, как Фрейд пересмотрел первоначальную теорию и отнес к либидозным оба изна­чальных врага — инстинкты самосохранения и половые инстинкты. Но хотя Фрейд уравнивает иногда Эрос и либи­до, в своей последней работе "Очерк психоанализа" он выра­жает несколько иную точку зрения. Тут он пишет: "Боль­шая часть наших знаний об Эросе, точнее, о его предста­вителе — либидо — была получена при изучении сексу­альной функции, которая в господствующем мнении, ко­нечно, совпадает с Эросом, даже если это не соответству­ет нашей теории" (Курсив мой. — Э. Ф.). В соответствии с этим утверждением и в противовес ранее цитированным, Эрос и сексуальность не совпадают. Видимо, Фрейд здесь имеет в виду то, что Эрос — "первичный инстинкт" (наряду с инстинктом смерти), одним из представителей которого является сексуальный инстинкт. Фактически он здесь воз­вращается к взгляду, выраженному уже в книге "По ту сторону принципа удовольствия", где он говорит в сноске, что сексуальное влечение "превратилось в Эрос, который старается привести друг к другу части живой субстанции и держать их вместе, а собственно сексуальные влечения вы­явились как части Эроса, обращенные на объект"[353].

Однажды Фрейд даже делает попытку указать, что его первоначальное понятие сексуальности "ни в коем случае не тождественно побуждению к объединению двух полов или к выработке доставляющих удовольствие ощущений в гениталиях, оно гораздо больше похоже на все вбирающий в себя и все сохраняющий Эрос Платонова «Пира»". Спра­ведливость первой части этого утверждения очевидна. Фрейд всегда определял сексуальность шире, чем только гениталь-ную сексуальность. Но совершенно непонятно, какие у него основания утверждать, будто его прежнее представление о сексуальности похоже на платоновский Эрос.

Прежняя теория сексуальности была прямо противопо­ложна платоновской теории. Согласно Фрейду, либидо признавалось мужским началом, а соответствующего ему женского либидо не было. В соответствии с крайне патри­архальными предрассудками Фрейд рассматривал женщи­ну не как равную мужчине, а как ущербного, кастриро­ванного мужчину. Самый же смысл Платонова мифа в том, что мужское и женское начала были некогда единым целым, разделенным затем пополам, чем, конечно, пред­полагается, что обе половины равны и что они составля­ют полярные противоположности, наделенные стремлени­ем вновь объединиться.

Единственным основанием попытки Фрейда интерпре­тировать старую теорию либидо в духе Платонова Эроса было, могло быть желание отрицать — даже ценой оче­видного искажения своей прежней теории — то, что меж­ду двумя фазами теории нет связи.

Как и в случае с инстинктом смерти, Фрейд впал в затруднение относительно инстинктивной природы влече­ния к жизни. Как показал Фенихель, инстинкт смерти нельзя называть "инстинктом" с точки зрения нового Фрейдова представления об инстинкте, развитом сначала в "По ту сторону принципа удовольствия" и продолженном во всех позднейших работах, включая "Очерк психоанали­за". Фрейд писал: "Хотя они [инстинкты] являются исходной причиной всей активности, по природе своей они консервативны; каким бы ни было состояние, достигнутое организмом, оно вызывает к жизни тенденцию к восста­новлению этого состояния сразу же после выхода из него".

Обладают ли Эрос и инстинкт жизни консервативнос­тью всех инстинктов, а следовательно, можно ли их с полным правом называть инстинктами? Фрейд очень ста­рался найти выход, с помощью которого сохранялся бы консервативный характер жизненных инстинктов.

Говоря о том, что зародышевые клетки "противодей­ствуют умиранию живой субстанции и достигают того, что нам может показаться потенциальным бессмертием", он утверждал: "Влечения, имеющие в виду судьбу элементар­ных частиц, переживающих отдельное существо, стараю­щиеся поместить их в надежное место, пока они безза­щитны против раздражений внешнего мира, и ведущие к соединению их с другими зародышевыми клетками и т. д., составляют группу сексуальных влечений. Они в том же смысле консервативны, как и другие, так как воспроизво­дят ранее бывшие состояния живой субстанции, но они еще в большей степени консервативны, так как особенно сопротивляются внешним влияниям и, далее, еще в более широком смысле, так как они сохраняют самую жизнь на более длительные времена. Они-то, собственно, и являют­ся влечениями к жизни: то, что они действуют в противо­вес другим влечениям, которые по своей функции ведут к смерти, составляет имеющуюся между ними противопо­ложность, которой учение о неврозах приписывает боль­шое значение. Это как бы замедляющий ритм в жизни организмов: одна группа влечений стремится вперед, что­бы возможно скорее достигнуть конечной цели жизни, дру­гая на известном месте своего пути устремляется обратно, чтобы проделать его снова от известного пункта и удли­нить таким образом продолжительность пути. Но если даже сексуальность и различие полов не существовали к нача­лу жизни, то все же остается возможным, что влечения, которые впоследствии стали обозначаться как сексуаль­ные, в самом начале вступили в деятельность и начали свое противодействие игре влечений Я вовсе не в какой-нибудь более поздний период"[354] (Курсив мой. — Э. Ф.).