Смекни!
smekni.com

Для широкого круга заинтересованных читателей (стр. 120 из 140)

Первая причина заключается в слишком узкой интер­претации анального либидо. Для Фрейда и его учеников сущностный аспект анальности лежит в тенденции к контро­лю и обладанию (за исключением сочувственного проявле­ния поддержки). Так вот контролирование и обладание — конечно же, тенденции, противоположные любви, содей­ствию, освобождению, образующим из себя некий синдром. Но "обладание" и "контроль" не содержат в себе самой сущ­ности деструктивности, желания разрушать и враждебнос­ти к жизни. Мой собственный опыт по изучению анального характера привел меня к убеждению, что здесь мы имеем дело с людьми, испытывающими глубокий интерес и при­вязанность к выделениям, что является частью их общей привязанности ко всему неживому. Фекалии — продукт, отторгнутый организмом без какого-либо дальнейшего его использования. Фекалии привлекают анальный характер точно так же, как его привлекает все бесполезное для жиз­ни, такое как грязь, смерть, гниение[360]. Тенденция контро­лировать и обладать — только один аспект анального ха­рактера, но он мягче, чем ненависть к жизни, и менее зло­вредный. Полагаю, что, если бы Фрейд увидал эту прямую зависимость между фекалиями и смертью, может быть, он пришел бы к выводу, что главная полярная противопо­ложность — это противоположность между генитальной и анальной ориентациями, двумя клинически хорошо из­ученными явлениями, эквивалентными Эросу и инстинкту смерти. Поступи он так, и Эрос, и инстинкт смерти пере­стали бы казаться двумя биологически данными и одина­ково сильными тенденциями, а Эрос предстал1 бы биологи­чески нормальной целью развития, тогда как инстинкт смер­ти стал бы рассматриваться как результат крушения нор­мального развития и в этом смысле как стремление патоло­гическое, хотя и глубоко укорененное. Если кто-то захочет поупражняться в биологических умозрениях, он мог бы со­отнести анальность с тем фактом, что ориентация по запа­ху характерна для всех четвероногих млекопитающих и что прямохождение подразумевает переориентацию с обо­няния на зрение. Изменение в функционировании прежне­го обонятельного центра мозга соответствовало бы такому изменению ориентации. В свете этого можно было бы счи­тать, что анальный характер составляет регрессивную фазу биологического развития, для которой, по-видимому, есть организменно-генетическая основа. Анальность ребенка можно было бы рассматривать как выражение эволюцион­ного повторения биологически более ранней фазы в процес­се перехода к полностью развитому человеческому функци­онированию. (Выражаясь языком Фрейда, деструктивность имела бы консервативную природу инстинкта, т. е. означа­ла бы возвращение от генитально-любовно-зрительной ори­ентации к анально-деструктивно-обонятельной.)

Отношения между инстинктом смерти и инстинктом жизни были бы в основном теми же, что и между предгенитальным и генитальным либидо во Фрейдовой схеме развития. Фиксация либидо на анальной стадии была бы патологическим явлением, но с глубокими корнями в психосексуальной конституции, тогда как генитальный уро­вень характеризовал бы здорового индивида. В этом рас­суждении, далее, анальный уровень имел бы два довольно различающихся аспекта: один — стремление контролиро­вать, другой — стремление разрушать. Как я попытался показать, это означало бы различие между садизмом и некрофилией. Но Фрейд таких связей не установил, да, пожалуй, и не мог этого сделать по причинам, рассмот­ренным раньше в связи с трудностями в теории Эроса.

3. Сила и ограниченность инстинкта смерти.

На предыдущих страницах я указал внутренние проти­воречия, на которые Фрейд вынужденно пошел, когда за­менял теорию либидо теорией Эроса — инстинкта смерти. В более поздней теории проступает еще один конфликт иного рода, который должен привлечь наше внимание: конфликт между Фрейдом-теоретиком и Фрейдом-гумани­стом. Теоретик приходит к выводу о том, что у человека есть единственный выбор: разрушать себя (медленно, с помощью болезни) или разрушать других; выражаясь ины­ми словами, причинять страдания либо себе, либо другим. Гуманист восстал против идеи этой трагической альтерна­тивы, которая означала бы войну против разумного разре­шения данной проблемы человеческого существования.

Не то чтобы Фрейд питал отвращение к трагическим аль­тернативам. Напротив, в своей более ранней теории он сконст­руировал подобную трагическую альтернативу: предпола­галось, что вытеснение инстинктивных требований (особенно предгенитальных) — основа для развития цивилизации; вытесненное инстинктивное влечение "сублимировалось" в полезные для культуры направления, но ценой утраты пол­ного человеческого счастья. С другой стороны, вытеснение вело не только к развитию цивилизации, но также и к распространению неврозов среди большинства людей, у кото­рых процессы вытеснения прошли недостаточно успешно. Недостаток цивилизованности в сочетании с полным счасть­ем или цивилизация в сочетании с неврозом (и даже общим уменьшением счастья) — таким представлялся выбор[361].

Противоречие между инстинктом смерти и Эросом ста­вит человека перед лицом действительной и подлинно тра­гической альтернативы; действительной потому, что он может решиться напасть на кого-нибудь и объявить вой­ну, стать агрессивным и воплотить свою враждебность, поскольку он предпочтет скорее поступить так, чем забо­леть. То, что подобная альтернатива трагична, едва ли нуждается в доказательстве, по крайней мере насколько это касается Фрейда или любого другого гуманиста.

Фрейд не пытается затуманить вопрос, замазывая ост­роту конфликта. Как уже ранее цитировалось, в "Новых вводных лекциях" он писал: "Напрашивается мысль о зна­чимости невозможности найти удовлетворение агрессии во внешнем мире, так как она наталкивается на реальные препятствия. Тогда она, возможно, отступит назад, уве­личив силу господствующего внутри саморазрушения. Мы еще увидим, что это происходит действительно так и на­сколько важен этот вопрос"[362].

В "Очерке психоанализа" он писал: "Сдерживание аг­рессивности вообще вредно и ведет к заболеванию". Те­перь, когда границы резко очерчены, как отзывается Фрейд на порыв не оставить дела человеческие в столь безнадеж­ном положении и избежать присоединения к тем, кто ре­комендует войну как лучшее лекарство для человечества?

Разумеется, Фрейд неоднократно предпринимал теоре­тические попытки найти выход из дилеммы между теоре­тиком и гуманистом. Одна попытка состояла в мысли о том, что разрушительный инстинкт можно преобразовать в совесть. В "Цивилизации и недовольных ею" Фрейд спра­шивает: "Что с ним [агрессором] происходит, когда он пытается обезвредить свое стремление к агрессии?" Фрейд отвечает так: "Нечто удивительное и загадочное, хотя за ответом не нужно далеко ходить. Агрессия интроецируется, переносится внутрь, иначе говоря, возвращается туда, где она, собственно, возникла, и направляется против соб­ственного «Я». Там она перехватывается той частью «Я», которая противостоит остальным частям как «Сверх-Я», и теперь в виде совести использует против «Я» ту же го­товность к агрессии, которую «Я» охотно удовлетворило бы на других, чуждых ему индивидах. Напряжение между усилившимся «Сверх-Я» и подчиненным ему «Я» мы на­зываем сознанием вины, которое проявляется как потреб­ность в наказании. Так культура преодолевает опасные агрессивные устремления индивидов — она ослабляет, обе­зоруживает их и оставляет под присмотром внутренней инстанции, подобной гарнизону в захваченном городе"[363].

Преобразование деструктивности в карающую самого себя совесть отнюдь не выглядит таким уж достижением, как это представляется Фрейду. В соответствии с его теори­ей совесть должна была бы быть столь же жестокой, как и инстинкт смерти, поскольку она заряжена его энергией, и нет никаких оснований полагать, будто бы под властью этого жестокого "гарнизона" инстинкту смерти следовало "ослабнуть» и "обезоружиться". Скорее похоже на то, что реальные следствия Фрейдовой мысли более логично вы­разила бы следующая аналогия: город, которым управлял жестокий враг, свергает его с помощью диктатора, уста­навливающего систему столь же жестокую, как и система поверженного врага; а стало быть, в чем же достижение?

Впрочем, теория требовательной совести как проявле­ния инстинкта смерти — не единственная попытка Фрей­да смягчить понимание трагической альтернативы. Иное, менее трагичное объяснение выражено в следующем: "Уме­ренный и усмиренный, заторможенный по цели, инстинкт деструктивности направляется на объекты, предоставляя тем самым «Я» способ удовлетворения своих жизненных нужд и господство над природой"[364]. Это выглядит как хороший пример "сублимации"[365]; цель инстинкта не ослабевает, просто он направляется на другие, социально значимые цели, в данном случае на "господство над при­родой".

Это звучит, конечно, как совершенное разрешение про­блемы. Человек освобождается от трагического выбора между разрушением других или себя, поскольку энергия разрушительного инстинкта используется для господства над природой. Но нам следует спросить, может ли такое быть на самом деле? Действительно ли возможно, чтобы разрушительность превратилась в созидательность? Что означает "господство над природой"? Приручение и разве­дение животных, сбор и выращивание растений, изготов­ление одежды, строительство жилищ, производство кера­мики и еще многие виды деятельности, включая создание машин, строительство железных дорог, самолетов, небо­скребов. Все это действия созидания, строительства, объ­единения, синтезирования, и, конечно, если бы кто-то вознамерился отнести их к одному из двух основных ин­стинктов, можно было бы считать, что они мотивируются скорее Эросом, нежели инстинктом смерти. За исключе­нием, пожалуй, убийства животных для употребления в пищу и убийства людей на войне, каждое из которых можно было бы отнести к укорененным в деструктивно­сти, контроль и господство над природой не деструктивны, а конструктивны.