Смекни!
smekni.com

Для широкого круга заинтересованных читателей (стр. 71 из 140)

Одним из наиболее ярких проявлений мстительной па­мяти поколений является бытующая уже две тысячи лет ненависть к евреям, которые якобы распяли Христа. Ре­путация "христопродавцев" стала одной из главных при­чин воинствующего антисемитизма.

Почему мстительность является такой глубоко укоре­нившейся и интенсивной страстью? Попробуем поразмыш­лять. Может быть, в мести в какой-то мере замешаны элементы магического или ритуального характера? Если уничтожают того, кто совершил злодеяние, то этот посту­пок как бы оказывается вытеснен магическим способом в результате расплаты. Это и сегодня еще находит свой от­звук в языке: "Преступник поплатился за свою вину". По крайней мере теоретически после отбытия наказания пре­ступник равен тому, кто никогда не совершал преступле­ния. Месть можно считать магическим исправлением зла. Но даже если это так, то возникает вопрос, почему так сильно это стремление к искуплению, к благу, к добру? Может быть, у человека есть элементарное чувство спра­ведливости, исконное ощущение экзистенциального равен­ства всех людей? Ведь каждого из нас в муках родила мать, каждый когда-то был беспомощным ребенком, и все мы смертны[203]. И хотя человек порой не может противить­ся злу и страдает, но в своей жажде мести он пытается вытеснить это зло, избавиться от него, забыть, что ему когда-то был причинен вред. (По-видимому, такого же рода корни имеет и зависть. Каин не мог перенести, что он был отвергнут, в то время как его брат был принят. Все про­изошло само собой, он был не в состоянии что-либо изме­нить. И эта несправедливость вызвала в нем такую за­висть, что он не нашел другого способа расплаты, как убийство Авеля.) Однако для мести должны существовать еще и другие причины. По всей видимости, человек тогда берется вершить правосудие, когда он теряет веру... В своей жажде мести он больше не нуждается в авторитетах, он "высший судия", и, совершая акт мести, он сам себя чув­ствует и ангелом, и Богом... это его звездный час.

Можно найти еще целый ряд причин. Например, рас­смотреть ряд жестокостей с нанесением телесных повреж­дений. Разве кастрация (или просто пытки) не противоре­чит элементарным общечеловеческим требованиям совес­ти? Разве совесть не препятствует совершению бесчеловеч­ных поступков под влиянием чувства мести? А может быть, здесь проявляется механизм защиты от собственной де­структивности: лучше совершить месть чужими руками и сказать: вот тот (другой человек, палач) способен на жес­токость, а я — нет.

Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо дальней­шее исследование феномена мести.

Высказанные выше соображения, по-видимому, опира­ются на представление о том, что жажда мести как глу­бинное чувство личности присуща всем людям. Однако факты не подтверждают это предположение. Несмотря на то что потребность в мести довольно широко распростра­нена, ее проявления существенно отличаются по характе­ру и интенсивности в разных культурах[204], а уж тем более у отдельных индивидов. Эти различия обусловлены це­лым рядом факторов и причин. Одним из таких факторов является отношение к собственности — к проблеме бо­гатства и бедности. Так, например, человек (или группа), не располагающий огромным богатством, но все же доста­точно обеспеченный, чтобы не скупиться и не думать с тревогой о завтрашнем дне, способен радоваться жизни и не "делать трагедию" из временной неудачи, принесшей некоторый материальный ущерб. В то время как настоящий богач с недоверчивым характером скупца и накопи­теля воспринимает всякую утрату как непоправимую тра­гедию.

Мне кажется, что жажда мести поддается вполне опре­деленному шкалированию. При этом на одном конце шка­лы находятся люди, совершенно лишенные мстительных чувств: это те, кто достиг в своем развитии уровня, соот­ветствующего христианскому и буддистскому идеалу чело­века. Зато на другом конце этой шкалы располагаются люди с робким накопительским характером, нарциссы выс­шего ранга, у которых даже малейший ущерб своей персо­не вызывает бурю мстительных эмоций (настоящую жаж­ду мести). Этому типу примерно соответствует человек, требующий, чтобы жулик, который украл у него пару дол­ларов, был сурово наказан. Это также профессор, кото­рый, помня обидное высказывание студента в свой адрес, откажется рекомендовать его при устройстве на работу или даст плохую рекомендацию. Это покупатель, жалую­щийся директору магазина на плохое обслуживание и тре­бующий обязательно, чтобы продавец был уволен. Во всех этих случаях мы имеем дело с жаждой мести как устойчи­вой чертой характера.

Экстатическая деструктивность

Если человек страдает сознанием одиночества, беспомощ­ности и тоски, он может попытаться преодолеть свое эк­зистенциальное бремя путем перехода в состояние экста­тического транса, где он (как бы "вне себя") приходит к единению с самим собой и с природой. Для этого есть много возможностей. Одна из них дана человеку природой в форме сексуального акта. Это кратковременный экстаз, который можно назвать естественным прототипом полно­ценной концентрации... При этом сексуальный партнер может быть подключен к сопереживанию, а может, и нет: очень часто для обоих партнеров это остается актом само­любования, хотя при этом каждый, возможно, и благода­рен партнеру за вызванные чувства и за совместное дей­ство (которое нередко оба называют любовью).

Мы уже упоминали о других, более устойчивых и ин­тенсивных способах получения экстаза. Мы встречаемся сними в религиозных культах (например, в экстатических танцах), при употреблении наркотиков, в сексуальных оргиях или в состоянии транса... Прекрасным примером такого состояния являются принятые на Бали церемо­нии, ведущие к трансу. Они особенно интересны при из­учении феномена агрессивности, так как в одном из та­ких церемониальных танцев[205] используется малайский кин­жал (которым танцоры наносят резаные раны себе или друг другу).

Существуют также другие формы экстаза, при которых ненависть и агрессивность оказываются в центре внима­ния. Возьмем, к примеру, обряд инициации, известный германским народам. Фридрих Клюге в своем этимологи­ческом словаре пишет: "В древнегерманском языке слово «berserkr» (от beri — Bar — «медведь» и serkr — «одея­ние») означает воина, одетого в медвежью шкуру".

Речь идет об обряде посвящения. Юноша подвергает­ся ритуальному испытанию, в ходе которого он иденти­фицирует себя с медведем. Посвященный таким образом обычно становится агрессивным. Он рычит, как медведь, и пытается кого-нибудь укусить. Достигнуть состояния такого транса — дело нелегкое, а выдержать его с чес­тью означает положить начало мужской взрослости и независимости. В словах "furor teutonicus" ("гнев тев­тонца") находит отражение священный и магический ха­рактер этого состояния буйства. Многие признаки этого ритуала весьма примечательны. Вначале речь идет о яро­сти как самоцели; такая ярость не направлена на врага и не является следствием специальной провокации: оскорбления, ущерба и т. д. Главной целью является достижение состояния, близкого к трансу, при котором человек преисполнен всепоглощающим чувством ярости. Не исключено, что такое состояние обеспечивалось спе­циальными средствами типа наркотиков. Для достиже­ния такого чувства экстаза необходима абсолютная сила ярости. Далее речь идет о состояниях, основанных на традиционном коллективном чувстве. Они связаны с ме­ханизмами заражения, группового коллективного дей­ства, массового психоза и т. д. В самой последней фазе это уже попытка возврата в животное состояние (в дан­ном случае — медведя), когда посвященный ведет себя как хищник. И все же здесь речь идет о временном, а не о хроническом состоянии ярости.

Другой ритуал, при котором также наблюдается запре­дельное состояние буйства и деструктивности, до настоя­щего времени сохранился в маленьком испанском городе[206]. Там ежегодно в определенный день на главной пло­щади собираются мужчины, каждый с большим или маленьким барабаном. Ровно в полночь они начинают бить в барабаны, и этот бой продолжается 24 часа. Немного времени требуется, чтобы участники этого грохота впали в состояние, близкое к буйному безумию. Через 24 часа ритуал окончен. На многих барабанах кожа разорвана в клочья, у барабанщиков распухли и кровоточат ладони. Но самое примечательное — лица участников. Это невме­няемые мужские лица, которые не выражают ничего, кроме дикой ярости[207]. Нет сомнения, что барабанный бой вы­зывает мощный разрушительный импульс, который, уси­ливаясь, достигает эффекта резонанса. Если вначале ритм просто помогает войти в состояние транса, то в конце ритуала коллективный экстаз охватывает каждого настоль­ко, что люди не чувствуют ни боли в руках, ни физиче­ской усталости, а, охваченные одной всепоглощающей страстью, в полном самозабвении барабанят беспрерывно 24 часа.

Поклонение деструктивности

С деструктивностью экстаза можно в какой-то мере срав­нить поведение человека, живущего в состоянии хрони­ческой ненависти. Это совсем не то, что мгновенная вспыш­ка гнева, это концентрация отрицательной энергии и ко­лоссальная целеустремленность личности, все силы кото­рой направлены на то, чтобы разрушать. Здесь перманент­ное служение идеалу разрушения, принесение своей жиз­ни в жертву кумиру.