Смекни!
smekni.com

Для широкого круга заинтересованных читателей (стр. 74 из 140)

Душевная жестокость, психический садизм, желание унизить другого человека и обидеть его распространены, пожалуй, еще больше, чем физический садизм. Данный вид садистских действии наименее рискованный, ведь это же совсем не то, что физическое насилие, это же "только" слова. С другой стороны, вызванные таким путем душев­ные страдания могут быть такими же или даже еще более сильными, чем физические. Мне не нужно приводить при­меров такого садизма. Их — тьма в человеческих отноше­ниях. Начальник — подчиненный, родители — дети, учи­теля — ученики и т. д., и т.п. Иными словами, он встреча­ется во всех тех ситуациях, где есть человек, который не способен защитить себя от садиста. (Если слаб и беспомо­щен учитель, то ученики часто становятся садистами.) Психический садизм имеет много способов маскировки: вроде бы безобидный вопрос, улыбка, намек... мало ли чем можно привести человека в замешательство. Кто не знает таких мастеров-умельцев, которые всегда находят точное слово или точный жест, чтобы кого угодно привес­ти в смятение или унизить. Разумеется, особого эффекта достигает садист, если оскорбление совершается в присут­ствии других людей[211].

Иосиф Сталин, клинический случай несексуального садизма

Одним из самых ярких исторических примеров как пси­хического, так и физического садизма был Сталин. Его поведение — настоящее пособие для изучения несексуаль­ного садизма (как романы маркиза де Сада были учебни­ком сексуального садизма). Он первый приказал после ре­волюции применить пытки к политзаключенным; это была мера, которую отвергали русские революционеры, пока он не издал приказ. При Сталине методы НКВД своей изо­щренностью и жестокостью превзошли все изобретения цар­ской полиции. Иногда он сам давал указания, какой вид пыток следовало применять. Его личным оружием был, главным образом, психологический садизм, несколько при­меров которого я хотел бы привести. Особенно любил Ста­лин такой прием: он давал своей жертве заверения, что ей ничто не грозит, а затем через один или два дня приказы­вал этого человека арестовать. Конечно, арест был для несчастного тем тяжелее, чем более уверенно он себя чув­ствовал. Сталин находил садистское удовольствие в том, что в тот момент, как он заверял свою жертву в своей благосклонности, он уже совершенно точно знал, какие муки ей уготованы. Можно ли представить себе более пол­ное господство над другим человеком? Приведу несколько примеров из книги Роя Медведева:

Незадолго до ареста героя гражданской войны Д. Ф. Сердича Сталин произнес на приеме тост в его честь, предложил выпить с ним "на брудершафт" и заверил его в своих брат­ских чувствах. За несколько дней до убийства Блюхера Ста­лин на собрании говорил о нем в самых сердечных тонах. Принимая армянскую делегацию, он осведомился о местона­хождении и самочувствии поэта Чаренца и заверил, что с ним ничего не случится, однако через несколько месяцев Чаренц был убит выстрелом из-за угла.

Жена заместителя Орджоникидзе А. Серебровского сооб­щает о неожиданном звонке Сталина вечером 1937 г. "Я слы­шал, что Вы ходите пешком? — сказал Сталин. — Это не годится, люди придумывают разную чушь. Пока Ваша маши­на в ремонте, я пошлю Вам другую". И действительно, на следующий день Кремль предоставил в распоряжение Серебровской машину. Но через два дня ее мужа арестовали, не дожидаясь даже его выписки из больницы.

Знаменитый историк и публицист Ю. Стеклов был в та­ком смятении от многочисленных арестов, что он записался на прием к Сталину. "С удовольствием приму Вас", — ска­зал Сталин. Как только Стеклов вошел, Сталин его успоко­ил: "О чем Вы беспокоитесь? Партия Вас знает и доверяет Вам, Вам нечего бояться". Стеклов вернулся домой к своим друзьям и родным, и в тот же вечер его забрали в НКВД. Само собой разумеется, первая мысль его друзей была обра­титься к Сталину, который, по-видимому, не предполагал, что происходит. Было намного легче верить в то, что Сталин ничего не знал, чем в то, что он был изощренный злодей. В 1938 г. И. А. Акулов, бывший прокурор, а позднее секретарь ЦК, упал, катаясь на коньках, и получил опасное для жиз­ни сотрясение мозга. Сталин позаботился, чтобы приехали выдающиеся иностранные хирурги, которые спасли ему жизнь. Акулов после долгой, тяжелой болезни вернулся к работе и вскоре после этого был расстрелян.

Особенно изощренная форма садизма состояла в том, что у Сталина была привычка арестовывать жен — а ино­гда также и детей — высших советских и партийных работников и затем отсылать их в трудовые лагеря, в то время как мужья продолжали ходить на работу и долж­ны были раболепствовать перед Сталиным, не смея даже просить об их освобождении. Так, в 1937 г. была аресто­вана жена президента СССР Калинина[212]. Жена Молотова, жена и сын Отто Куусинена, одного из ведущих работни­ков Коминтерна, — все были в трудовых лагерях. Неиз­вестный свидетель сообщает, что Сталин в его присут­ствии спросил Куусинена, почему тот не пытается освобо­дить сына. "По всей видимости, для его ареста были серь­езные причины", — ответил Куусинен. По словам этого свидетеля, Сталин ухмыльнулся и приказал освободить его сына. Посылая жене передачи, Куусинен даже не под­писывал адреса, а просил сделать это свою прислугу. Ста­лин арестовал жену своего личного секретаря, в то время как тот продолжал работать у него.

Не нужно обладать слишком буйной фантазией, что­бы представить себе, в каком унижении жили эти функ­ционеры, если они не могли оставить свою работу и не могли просить об освобождении своих жен и сыновей: более того, они должны были поддакивать Сталину, до­пуская, что арест их близких небезоснователен. Либо у этих людей совсем не было чувств, либо они в мораль­ном отношении были полностью сломлены и потеряли всякое чувство собственного достоинства. Яркий пример тому — Лазарь Каганович и его поведение в связи с аре­стом его брата Михаила Моисеевича, который до войны был министром авиации.

Он был одним из могущественнейших людей в окружении Сталина, он сам нес ответственность за репрессии многих людей. Однако после войны он впал у Сталина в немилость, а группа арестованных по обвинению в тайной организации "фашистского подполья" решила наказать Кагановича, объ­явив его в ходе следствия своим помощником. Она построили совершенно фантастическую версию, согласно которой Миха­ил Моисеевич (еврей!) должен был, по-видимому, после заня­тия Москвы немцами возглавлять прогитлеровское правитель­ство. Когда Сталин услышал то, что ему было нужно, он по­звал Лазаря Кагановича, чтобы сказать ему, что его брату грозит арест по обвинению в связи с фашистами. "Ничего не поделаешь, — ответил Лазарь, — раз это необходимо, прика­жите его арестовать!" Когда Политбюро обсуждало этот слу­чай, Сталин похвалил Лазаря за принципиальность — ведь он не возражал против ареста своего брата. Затем Сталин до­бавил: "Не нужно спешить с арестом. Михаил Моисеевич уже многие годы в партии, и нужно еще раз основательно прове­рить все обвинения". Микоян получил задание устроить оч­ную ставку М. М. с тем, кто написал на него донос. Встреча происходила в кабинете Микояна. Привели человека, кото­рый в присутствии Кагановича высказал свое обвинение и еще добавил, что перед войной намеренно построили несколь­ко авиационных заводов так близко к границе, чтобы немцы смогли их легко занять. Когда Михаил Каганович услышал это обвинение, он попросил разрешения выйти в туалет — маленькую комнату рядом с кабинетом Микояна. Вскоре от­туда раздался выстрел.

Другой формой проявления садизма Сталина была аб­солютная непредсказуемость его поведения. Были случаи, когда людей, арестованных по его приказу, после пыток и тяжелых обвинений снова освобождали, а через несколь­ко месяцев (или лет) они снова назначались на высокие посты, и притом без всяких объяснений.

Выдающейся иллюстрацией поведения Сталина явля­ется его отношение к старому товарищу Сергею Иванови­чу Кавтарадзе, который когда-то в Санкт-Петербурге по­мог ему спастись от тайных агентов.

В 20-е гг. Кавтарадзе вступил в оппозицию Троцкого и расстался с ней только после того, как троцкистский центр рекомендовал своим членам прекратить всякую оппортунис­тическую деятельность. После убийства Кирова Кавтарадзе, сосланный как бывший троцкист в Казань, заверял Сталина в письме, что он ни в коем случае не ведет работы против партии. Тотчас же Сталин освободил его из ссылки. Вскоре после этого во многих газетах появилась заметка Кавтарадзе, в которой он описывал случай из подпольной работы, кото­рой он занимался вместе со Сталиным. Сталину статья очень понравилась, но Кавтарадзе больше не писал заметок по это­му поводу. Он даже не вступил опять в партию, скромно жил и работал в печати. В конце 1936 г. он и его жена были не­ожиданно арестованы, их пытали и приговорили к расстрелу. Его обвинили (вместе с Буду Мдивани) в подготовке покуше­ния на Сталина. Вскоре после оглашения приговора Мдивани был расстрелян. Кавтарадзе, напротив, долгое время держа­ли в камере смертников. Оттуда его однажды привели в каби­нет Лаврентия Берия, там он увидел свою жену, которая так сильно постарела, что он ее едва узнал. Обоих отпустили. Вначале они жили в гостинице, затем получили две комнаты в коммунальной квартире и долго искали работу. Внезапно Сталин проявил к нему, Кавтарадзе, внимание — сначала пригласил к себе на обед, а через некоторое время он вместе с Берия нанес визит семье Кавтарадзе. (Этот визит поверг всю квартиру в волнение. Одна из соседок упала в обморок, когда она, как она выразилась, вдруг увидела, что "на пороге стоитпортрет Сталина".) Когда Кавтарадзе бывал у него на обеде, Сталин сам, наливая ему суп в тарелку, рассказывал анекдо­ты и много вспоминал. Однажды на одном из таких обедов Сталин подошел к нему и сказал: "И все-таки ты хотел меня убить!"[213]