Смекни!
smekni.com

Для широкого круга заинтересованных читателей (стр. 76 из 140)

Садистские черты характера никогда нельзя понять, если рассматривать их изолированно от всей личности. Они образуют часть синдрома, который следует понимать как целое. Для садистского характера все живое должно быть под контролем. Живые существа становятся веща­ми. Или, вернее говоря, живые существа превращаются в живущие, дрожащие, пульсирующие объекты обладания. Их реакции навязываются им теми, кто ими управляет. Садист хочет стать хозяином жизни, и поэтому для него важно, чтобы его жертва осталась живой. Как раз это отличает его от некрофильно-деструктивных людей. Эти стремятся уничтожить свою жертву, растоптать саму жизнь, садист же стремится испытать чувство своего пре­восходства над жизнью, которая зависит от него.

Другая черта характера садиста состоит в том, что для него стимулом бывает всегда только слабое существо и никогда — сильное. Например, садист не получит удо­вольствия от того, что в бою с сильным противником ра­нит врага, ибо данная ситуация не даст ему ощущения господства над врагом. Для садистского характера есть только одна "пламенная страсть" и одно качество, достой­ное восхищения, — власть. Он боготворит могуществен­ного и подчиняется ему, и в то же время он презирает слабого, не умеющего защищаться, и требует от него аб­солютного подчинения.

Садистский характер боится всего того, что ненадежно и непредсказуемо, что сулит неожиданности, которые по­требуют от него нестандартных решений и действий. И потому он боится самой жизни. Жизнь пугает его пото­му, что она по сути своей непредсказуема... Она хорошо устроена, но ее сложно планировать, в жизни ясно толь­ко одно: что все люди смертны. Любовь также непредска­зуема. Быть любимым предполагает возможность любить: любить себя самого, любить другого, пытаться вызвать у другого чувство любви и т. д. При слове "любовь" всегда подразумевается риск: опасность быть отвергнутым, про­считаться ... Поэтому садист способен "любить" только при условии своего господства над другим человеком, т. е. зная свою власть над предметом своей "любви". Садист­ский характер всегда связан с ксенофобией* и неофоби­ей* — все чужое, новое представляет некоторый интерес, но в то же время вызывает страх, подозрительность и отрицание, ибо требует неординарных решений, живых человеческих реакций.

Еще один важный элемент в синдроме садизма состав­ляет готовность подчиняться и трусость. Это звучит как парадокс, когда говорят, что садист — легко подчиняю­щийся человек; однако данное явление с точки зрения диалектики вполне закономерно. Ведь человек становится садистом оттого, что чувствует себя импотентом, неспо­собным к жизни... Он пытается компенсировать этот не­достаток тем, что приобретает огромную власть над людь­ми, и тем самым он превращает в Бога того жалкого чер­вя, каковым он сам себя чувствует. Но даже садист, наде­ленный властью, страдает от своей человеческой импотен­ции. Он может убивать и мучить, но он остается несчаст­ным, одиноким и полным страхов человеком, который ис­пытывает потребность в том, чтобы подчиниться еще бо­лее мощной власти. Для тех, кто стоял на ступеньку ниже Гитлера, фюрер был высшей властью; для самого Гитлера высшей силой было провидение и законы эволюции.

Потребность в подчинении уходит корнями в мазохизм. Взаимосвязь садизма и мазохизма очевидна, но с точки зрения бихевиоризма они являются противоположностя­ми. В действительности же это два различных аспекта одной и той же основной ситуации: ощущение экзистенциальной и витальной импотенции. Как садист, так и мазохист нуждаются в другом существе, которое может, так сказать, их "дополнить". Садист дополняет сам себя при помощи другого существа, мазохист сам себя делает дополнением другого существа. Оба ищут символических связей, так как каждый из них не имеет стержня внутри себя. Хотя садист вроде бы не зависит от своей жертвы, на самом деле она ему необходима; он в ней нуждается, но ощущает эту потребность в извращенной форме.

Из-за тесной связи между садизмом и мазохизмом будет правильнее говорить о садо-мазохистском характере, хотя ясно, что у каждого конкретного лица преобладающим яв­ляется либо один, либо другой аспект. Садо-мазохистский характер можно еще назвать авторитарным, если перейти от психологической характеристики к политической, ибо, как правило, авторитарные лидеры демонстрируют черты садо-мазохистского характера: притеснение подчиненных и подобострастие по отношению к вышестоящим[214].

Нельзя полностью понять садо-мазохистский характер без учета фрейдовской концепции "анального характера", которая была дополнена его учениками, особенно Карлом Абрахамом и Эрнстом Джонсом.

Фрейд (1908 г.) предположил, что анальный тип лично­сти проявляется в сочетании таких черт характера, как упрямство, чрезмерная любовь к порядку и скаредность, которые затем дополняются сверхпунктуальностью и сверх­чистоплотностью. Фрейд считал, что этот синдром коренится в "анальном либидо", источник которого связан с соответст­вующей эрогенной зоной. Характерные черты синдрома он объяснил как реактивное образование или сублимацию на­стоящей цели, на которую это анальное либидо направлено.

Когда я стал искать возможности заменить либидо дру­гими видами зависимости, мне показалось, что различные черты характера (внутри одного и того же синдрома) могут быть проявлением четырех разных видов зависимости: ди­станционной (на расстоянии), под непосредственным кон­тролем, отрицательной и накопительной ("накопительский характер"). Это вовсе не означало, что были ошибочными клинические наблюдения Фрейда или его выводы о необ­ходимости особого внимания к проблеме стула, недержа­ния и тому подобным симптомам при изучении личности.

Напротив, мое собственное обследование отдельных па­циентов полностью подтвердило наблюдения Фрейда. Раз­ница состояла в том, как ответить на вопрос об источни­ке: то ли анальное либидо обусловливает интерес к экс­крементам (и — опосредованно — анальный синдром лич­ности), то ли синдром этот есть проявление особого вида зависимости? В последнем случае анальный интерес сле­дует понимать как иное, символическое, выражение аналь­ного характера, а не как его причину. Экскременты явля­ются и в самом деле очень подходящим символом: они представляют то, что исключается из человеческого жиз­ненного процесса и больше не служит жизни[215].

Накопительский характер может проявляться в отно­шении к вещам, мыслям и чувствам. Но чрезмерная лю­бовь к порядку делает его безжизненным... Такой человек не выносит, если вещи лежат не на своих местах, и спе­шит все привести в порядок. Таким образом, он следит за помещением, за временем (феноменальная пунктуальность). Если он обнаруживает недостаток чистоты, он впадает в шок, мир кажется ему грязным и враждебным, и он дол­жен немедленно все "вылизать" до блеска, чтобы восста­новить свое равновесие. Иногда, пока соответствующая установка (или сублимация) еще не закрепилась, он не проявляет "чистоплюйства", а предпочитает быть грязну­лей. Человек-накопитель ощущает себя самого как осаж­денную крепость: он должен не допустить, чтобы что-либо вышло наружу, удержать все, что находится в крепости. Его упорство и настойчивость обеспечивают почти автома­тическую защиту от любого вторжения.

Накопительской личности часто кажется, что у нее совсем мало сил, физической и духовной энергии и что этот запас очень быстро тает, что он невосполним. Такой человек не по­нимает, что каждая живая субстанция постоянно обновляет­ся, что только функционирование живых органов увеличивает их силу, в то время как их "простой" ведет к атрофии. Для него смерть и разрушение обладают большей реальностью, чем жизнь и рост. Акт творчества для него — чудо, о котором он слышал, но в которое он не верит. Его самые главные ценно­сти — порядок и надежность. Его девиз гласит: "Ничто не ново под солнцем". В человеческих отношениях он восприни­мает близость как угрозу: надежность обеспечивается только ценой освобождения от всяких связей с людьми. Накопитель подозрителен, ратует за "справедливость", которую понимает весьма однозначно, в плане: "Мое — мое, а твое — твое".

Накопитель может чувствовать себя уверенно в этом мире только при том условии, что он им владеет, распо­ряжается им, является его хозяином, ибо другие отноше­ния с миром — такие, как любовь и творчество, — ему неизвестны (он на них не способен).

То, что анально-накопительский характер связан с са­дизмом, в значительной мере подтверждается клинически­ми данными, и тут уж неважно, объяснять ли эту связь теорией либидо или зависимостями человека от окружаю­щего мира. Тесная связь между анально накопительской личностью и садизмом проявляется также в том, что в социальных группах с таким характером чаще всего обна­руживается высокая степень садизма[216].

Садо-мазохистский характер в первом приближении со­ответствует и бюрократической личности[217] (не столько в политическом, сколько в социальном смысле). В бюрокра­тической системе каждый человек осуществляет контроль над своими подчиненными, а он, в свою очередь, контро­лируется своим начальником. Как садистские, так и мазо­хистские импульсы в такой системе оправдывают свои рас­ходы. Бюрократическая личность презирает нижестоящих и в то же время восхищается и боится вышестоящих. Достаточно посмотреть на выражение лица бюрократа и послушать его голос, когда он критикует подчиненного за минутное опоздание, чтобы понять, что он требует, чтобы подчиненный всем своим поведением показывал, что он во время работы "принадлежит" своему начальнику. Или вспомните бюрократа из почтового отделения, когда он, ухмыляясь, ровно в 17.30 захлопывает свое окошечко, а два последних клиента, ждавших полчаса у дверей, идут домой ни с чем и на следующий день должны будут прийти снова. При этом речь идет не о том, что он ровно в 17.30 за­канчивает продажу марок; показательно то, что ему до­ставляет удовольствие помучить людей; ему нравится, что кто-то от него зависит, на его лице отчетливо читается удовлетворение по поводу этой ситуации, когда он чувст­вует свое превосходство.