Смекни!
smekni.com

Для широкого круга заинтересованных читателей (стр. 8 из 140)

Однако дальше Лоренц утверждает, что инстинкт, слу­жащий у животных сохранению вида, у человека "перера­стает в гротесковую и бессмысленную форму" и "выбивает его из колеи". Агрессивность из помощника превращается в угрозу выживанию.

Лоренц, по-видимому, и сам не был полностью удов­летворен подобным истолкованием человеческой агрессив­ности; ему хотелось дополнить это объяснение аргумента­ми, выходящими за рамки этологии. Он пишет:

Прежде всего надо отметить, что губительная энергия аг­рессивного инстинкта досталась человеку по наследству, а сегодня она пронизывает его до мозга костей; скорее всего, эта агрессивность была обусловлена процессом внутривидово­го отбора, который длился многие тысячелетия (в частности, прошел через весь раннекаменный век) и оказал серьезное влияние на наших предков. Когда люди достигли такого уров­ня, что сумели благодаря своему оружию, одежде и социаль­ной организации избавиться в какой-то мере от внешней угро­зы погибнуть от голода, холода или диких зверей, т. е. когда

эти факторы перестали выполнять свою селективную функ­цию, тогда, вероятно, вступила в свои права злая и жестокая внутривидовая селекция. Наиболее значимым фактором ста­ла война между враждующими ордами людей, живущими по соседству. Война стала главной причиной формирования у людей так называемых "воинских доблестей", которые и по сей день, к сожалению, для многих людей представляют иде­ал, достойный подражания.

Такое представление о постоянной войне между "дики­ми" охотниками и собирателями плодов, земледельцами с момента появления "современного человека" (где-то около 40-50 тысячелетий до нашей эры) — одно из распростра­ненных клише, которое К. Лоренц берет на вооружение, вовсе не принимая во внимание исследования, опроверга­ющие этот стереотип[24].

Предположение Лоренца о 40 тысячах лет организован­ной войны — это не что иное, как старая формула Гоббса о войне как естественном состоянии человека, у Лоренца этот аргумент служит для доказательства врожденной агрессив­ности человека. Из этого предположения Лоренца выводит­ся силлогизм: человек является агрессивным, ибо он тако­вым был, а агрессивным он был, так как он таков есть.

Даже если тезис Лоренца о постоянной войне всех про­тив всех действителен по отношению к раннему каменно­му веку, то все равно его генетические умозаключения вызывают сомнение. Если какая-то существенная черта приобретает преимущество при селекции, то это должно иметь серьезные основания и многократно повториться в нескольких поколениях носителей данной черты. А если учесть, что агрессивные индивиды раньше других погиба­ют в войнах, то очень сомнительно, что распространен­ность какой-либо существенной черты можно связывать с процессом естественного отбора. На самом деле частота такого наследственного фактора должна была бы скорее убывать, если рассматривать высокие потери в войне как "негативную селекцию"[25]. И действительно, плотность на­селения в те времена была крайне низкой и многим племе­нам после полного формирования Homo sapiens вряд ли было нужно соперничать и сражаться друг с другом за пищу и место под солнцем.

Лоренц соединил в своей теории два элемента. Первый состоит в утверждении, что звери, как и люди, наделены врожденной агрессивностью, которая способствует выжи­ванию вида и особи. Дальше я еще покажу. Опираясь на нейрофизиологические данные, что оборонительная, защит­ная агрессивность не спонтанна и не постоянна, а пред­ставляет собой реакцию на угрозу витальным интересам соответствующего живого существа. Второй элемент: (те­зис о гидравлическом характере накопившейся агрессии) помогает Лоренцу объяснить жестокие и разрушительные импульсы человека; правда, для доказательства этого пред­положения у него не так уж много аргументов и фактов. Как способствующая жизни, так и разрушительная агрес­сия подводятся под одну категорию, и единственное, что их объединяет, — это слово "агрессия". Ясность в пробле­му, в противоположность Лоренцу, внес Тинберген: "Че­ловек, с одной стороны, сродни многим видам животных, особенно в том, что он ведет борьбу с представителями своего собственного вида. Но с другой стороны, среди мно­гих тысяч биологических видов, борющихся друг с дру­гом, только человек ведет разрушительную борьбу... Че­ловек уникален тем, что он составляет вид массовых убийц; это единственное существо, которое не годится для своего собственного общества. Почему же это так?"

Фрейд и Лоренц: сходство и различия

Отношения между теориями Фрейда и Лоренца довольно сложные. Объединяет их гидравлическая концепция аг­рессивности, хотя причины последней они объясняют по-разному. В других отношениях их взгляды кажутся порой диаметрально противоположными. Фрейд выдвигал гипо­тезу об инстинкте разрушения, а Лоренц эту гипотезу на биологическом уровне считает совершенно неприемлемой. Ибо, с его точки зрения, агрессивный инстинкт служит делу жизни, в то время как инстинкт у Фрейда находится "на службе у смерти".

Правда, это расхождение в значительной мере утрачи­вает свою роль, когда Лоренц говорит об изменениях

первоначально оборонительной и жизнеспособной агрес­сии. С помощью сложных и порой довольно сомнитель­ных конструкций Лоренц пытается обосновать и упро­чить свою гипотезу о том, что оборонительная агрессия у человека превращается в постоянно действующую и само­развивающуюся интенцию, которая заставляет его искать и находить условия для разрядки или же ведет к взрыву, если нет возможности найти подходящий раздражитель. Отсюда следует, что, даже если в обществе с точки зрения социально-экономического устройства отсутствуют под­ходящие возбудители серьезных проявлений агрессии, все равно давление самого инстинкта столь сильно, что чле­ны общества вынуждены изменять условия или же — если они к этому не готовы — дело доходит до совершен­но беспричинных взрывов агрессивности... Исходя из это­го, Лоренц приходит к выводу, что человека от рождения ведет по жизни жажда разрушения. То есть практические последствия этого вывода совпадают с идеями Фрейда. Правда, у Фрейда страсть к разрушению противостоит столь же сильному влечению эроса (сексуальность и жизнь вообще), в то время как для Лоренца любовь является результатом агрессивных влечений.

Фрейд и Лоренц совпадают в одном: плохо, если аг­рессия не может воплотиться в действие. Фрейд в ран­ний период своего творчества выдвинул идею о том, что вытеснение* сексуальных порывов может привести к пси­хической болезни; позднее он подвел то же самое осно­вание и под влечение к смерти и заявил, что вытеснение агрессии, направленной вовне, ведет к болезни. Лоренц констатирует, что "вообще каждый представитель совре­менной цивилизации страдает от недостаточной возмож­ности проявления инстинктивно-агрессивных действий". Оба исследователя разными путями приходят к одному и тому же представлению о человеке как о существе с постоянно возникающей агрессивно-деструктивной энер­гией, которая не может долго находиться под контро­лем. И если у животных энергия такого рода — всего лишь "так называемое зло", то у человека она превра­щается в настоящее зло, хотя, по Лоренцу, и не имеет злокачественных корней."Доказательство" по аналогии

Черты сходства в теориях агрессии у Фрейда и Лоренца не могут скрыть фундаментальных расхождений между ними. Фрейд изучал человека. Он был любознательным и зор­ким наблюдателем фактического поведения людей, а так­же различных проявлений бессознательного*. Его теория о влечении к смерти может казаться ошибочной или недо­статочно завершенной и доказанной, но это никак не ме­няет того факта, что Фрейд разрабатывал эту теорию в процессе постоянного изучения реальных людей. В проти­воположность Фрейду Лоренц изучал животных, особенно низших, и в этой области был, без сомнения, в высшей степени компетентен. Однако его понимание человека не выходит за рамки знаний среднего буржуа. Он не расширял свой кругозор в этой области ни систематическими наблю­дениями, ни изучением серьезной литературы[26]. Он наивно полагал, что наблюдения за самим собой или за своими близкими знакомыми можно перенести на всех остальных людей. Но самый главный его метод — это отнюдь не самонаблюдение, а метод заключения по аналогии на ма­териале сравнения поведения определенных животных и поведения человека.

С научной точки зрения подобные аналогии вообще не являются доказательством; они впечатляют и нравятся людям, которые любят животных. Многоплановый антро­поморфизм Лоренца идет рука об руку с этими аналогия­ми. Однако они создают приятную иллюзию, будто чело­век понимает то, что чувствует животное, — и в этой иллюзии состоит главный секрет их популярности. Спра­шивается, кто же не мечтал научиться говорить с рыба­ми, птицами и домашними животными?

Поскольку Лоренц поможет напрямую доказать свою гипотезу в отношении человека и других приматов, он выдвигает несколько аргументов, которые должны уси­лить его позицию. Все это он проделывает в основном методом аналогии; он обнаруживает черты сходства меж­ду человеческим поведением и поведением изучаемых им животных и делает вывод, что способ поведения в обоих случаях обусловлен одной и той же причиной. Многие психологи критиковали этот метод. Знаменитый коллега Лоренца Н. Тинберген предупреждал о ряде опасностей, "подстерегающих исследователя, который рассуждает, опи­раясь на аналогии; особенно если для сравнения берутся физиологические явления из низшей ступени эволюции, если выводы о простейших формах поведения организмов более низкого уровня нервной организации используются для обоснования теорий о механизмах поведения высоко­развитых и сложноорганизованных структур".