Смекни!
smekni.com

Для широкого круга заинтересованных читателей (стр. 82 из 140)

Не прошло и трех лет, как Гиммлер уже командовал отрядом в 300 человек, который к 1933 г. разросся в пятидесятитысячную армию.

Биограф Гиммлера Смит пишет: "Нас волнует не то, как Гиммлер организовал СС, и не последующая его рабо­та в качестве шефа имперской полиции, а то, что он лич­но руководил истязаниями миллионов людей и уничтоже­нием целых наций и народностей. Как он пришел к это­му? На этот вопрос невозможно найти ответ, изучая дет­ство и юность Гиммлера". Я не думаю, что Смит прав, и попытаюсь показать, что садизм Гиммлера имел глубокие корни в структуре его личности задолго до того, как он получил возможность реализовать свои садистские наклон­ности на практике и войти в историю под именем одного из кровавых чудовищ XX в.

Вспомним, что в целом садизм определяется как страсть к абсолютной и неограниченной власти над другим чело­веческим существом. Причинение физической боли — толь­ко одно из проявлений этой жажды абсолютной власти. Нельзя также забывать, что мазохистское самоунижение не является противоположностью садизма, а составляет часть симбиозной структуры личности, в которой господ­ство и полное подчинение — лишь проявление одной и той же глубочайшей жизненной импотенции. Когда Генриху было всего 16 лет, он впервые обнару­жил свою склонность радоваться по поводу злостных наве­тов и клеветы на знакомых людей. Это было в период первой мировой войны. Некоторые состоятельные саксон­цы, проводившие каникулы в Баварии, скупали там де­фицитные продукты питания и отправляли домой. Об этом появилась компрометирующая статья в газете. Смит пи­шет, что Гиммлер был настолько хорошо осведомлен обо всех деталях этого дела, что невольно приходит мысль, что тот имел прямое отношение к данной публикации. В небольшом стихотворении, которое Гиммлер сочинил в 1919 г., также можно усмотреть вполне определенные наклонности:

А ну-ка, французы, поберегитесь!

Никто не собирается вас щадить.

Свистят наши пули, звенит в ушах,

И вам несут они ужас и страх.

В возрасте 21–22 лет он стал чувствовать себя несколько менее зависимым от родителей. Нашел новых друзей и покровителей и стал несколько пренебрежительно отно­ситься к отцу, а на старшего брата Гебхарда буквально смотрел свысока.

Чтобы проследить развитие садизма Гиммлера, очень важно понять характер его отношений с Гебхардом[226]. Гебхард действительно был полной противоположностью Ген­риха. Он был смел, решителен, легко завязывал связи и был любимцем девушек. Когда братья были еще юноша­ми, Генрих, видимо, восхищался Гебхардом, но вскоре это восхищение перешло в горькую зависть, когда Гебхард постоянно одерживал победы там, где Генрих терпел поражение. Гебхард пошел на фронт и получил там офи­церское звание и награду — Железный крест первой сте­пени. Гебхард влюбился в хорошенькую девушку и обру­чился с ней. А в это время неуклюжего младшего брата сопровождали сплошные неудачи: он не попал на фронт, не стал офицером, не имел ни славы, ни любви.

Генрих отошел от Гебхарда и присоединился к своему кузену Людвигу, который тоже по-своему завидовал Гебхарду. Генрих критиковал старшего брата за отсутствие дисциплины и целеустремленности; но главная причина была в том, что сам он не был героем и его раздражала беззаботность и удачливость брата; и характерно, что Ген­рих очень часто видел у другого те самые недостатки, ко­торыми страдал сам.

Однако в полной мере будущий министр полиции про­явил себя, когда Гебхард ухаживал за дальней родствен­ницей, хорошенькой кузиной Паулой. Молодая девушка не соответствовала представлениям Генриха о робкой, сдер­жанной и целомудренной невесте. Когда между Паулой и Гебхардом возникла ссора, Гебхард в письме к Генриху настоятельно просил его сходить к Пауле и уладить дело. Эта необычная просьба показывает, что Генриху уже уда­лось заставить старшего брата уважать себя; вероятно, здесь сыграли свою роль какие-то интриги, которыми Ген­рих настраивал родителей против брата. Генрих пошел к Пауле, и мы не знаем, что при этом произошло. Однако через пару недель он написал ей письмо, которое нам о многом говорит, во всяком случае показывает нам его как человека властолюбивого и рвущегося к власти:

Я охотно верю, что ты соответствуешь тем четырем тре­бованиям, которые назвала мне при встрече. Но этого недо­статочно. Мужчина должен быть настолько уверен в своей невесте, что, даже если он многие годы находится вдали от нее и они ничего друг о друге не слышат (что совершенно реально в годы войны), он должен знать, что ни словом, ни взглядом она не допустит мысли об измене... Тебе было по­слано большое испытание, которое ты должна была выдер­жать (подчеркнуто в оригинале) и которое ты позорным об­разом не выдержала... Для того чтобы ваша связь стала счаст­ливой для вас обоих и для здоровья нации — в основе кото­рой лежит здоровая и высоконравственная семья, — ты долж­на настроить себя на чудовищное самоотречение (подчерк­нуто в оригинале).

Но поскольку ты не обладаешь сильной волей и плохо владеешь собой, а твой будущий муж, как уже сказано, слиш­ком хорошо к тебе относится и довольно слабо разбирается в людях (и теперь ему уже этот пробел в изучении людей не восполнить), то этим делом должен заняться кто-то другой. И поскольку вы оба обратились ко мне за помощью, я чув­ствую себя обязанным взять это дело в свои руки.

В течение семи последующих месяцев Генрих не появ­лялся, но в феврале 1924 г. кто-то ему сообщил, что Паула снова "ведет себя неблагоразумно". На сей раз он не только проинформировал брата, но и рассказал всю исто­рию родителям и постарался убедить их, что честь семьи требует расторгнуть помолвку. Мать, рыдая, согласилась, последним сдался отец. Только тогда Генрих написал обо всем Гебхарду. Когда же Гебхард расторг помолвку, Ген­рих торжествовал, но в то же время он презирал своего брата за то, что тот больше не сопротивлялся. "Он вел себя так, словно у него (Гебхарда) вообще не было серд­ца", — сказал он позднее.

Мы видим, что 24-летний молодой человек сумел под­чинить себе и отца, и мать, и старшего брата и стать фактически диктатором в семье.

Разрыв помолвки был потому особенно тягостным для всех, что семьи жениха и невесты были в некотором род­стве. "Но каждый раз, когда родители или Гебхард прояв­ляли хоть малейшее сомнение в необходимости оконча­тельного разрыва, Генрих был тут как тут и оказывал еще более сильное давление. Он разыскивал общих знако­мых и объяснял им причину разрыва и тем самым подры­вал репутацию девушки. Когда от Паулы пришло письмо, он заявил: «Нужно быть твердым и не допускать в свою душу сомнений»." Желание управлять родителями и бра­том принимало уже черты настоящего садизма. Чтобы до­садить обеим семьям, он настаивал на том, чтобы были возвращены все сделанные друг другу подарки. Он полно­стью проигнорировал желание отца решить дело тихо, мирно и при обоюдном согласии. Твердая и бескомпро­миссная линия Генриха была доведена до конца. Гиммлер одержал полную победу и сделал основательно несчастны­ми всех участников этой истории.

На этом она могла бы закончиться, но не таков был Генрих Гиммлер. Он нанял частного детектива для слеж­ки за Паулой. Детектив предоставил ему набор ситуаций, которые можно было рассматривать как компромат. Гим­млер не упускал ни одной возможности унизить семью Паулы. Так, через месяц он отправил назад несколько презентов, которые он якобы забыл вернуть, и приложил только свою визитную карточку. А через два месяца со­стоялась последняя атака: он написал письмо к общим друзьям. Он просил их передать Пауле, чтобы она прекратила распространять о Гиммлерах гнусные слухи, и добавил предостережение: "Я хоть и добрый малый, но если меня доведут до ручки, то я натяну совсем другие струны. Я не допущу тогда в свое сердце сострадание и сумею извести своего противника в моральном и соци­альном смысле" (Курсив мой. — Э. Ф.).

На этом этапе Гиммлер еще вряд ли мог проявить зло­качественный садизм. Это были только предпосылки. Но позднее, когда в его руках оказалась неограниченная власть, он быстро научился использовать новую полити­ческую ситуацию в личных целях, и его садистские на­клонности получили развитие исторического масштаба. Терминология, которой пользовался молодой рейхсфюрер СС, мало чем отличалась от слов, которые юный Генрих употреблял в кампании против Паулы. Можно проиллюс­трировать это текстом одной из его речей 1943 г. по пово­ду нравственных принципов "Черного ордена".