Смекни!
smekni.com

Для широкого круга заинтересованных читателей (стр. 83 из 140)

Для представителя службы СС абсолютен принцип: быть честным, порядочным, верным, но все это — только в отно­шении чистокровных германцев. Как живут русские — это мне совершенно безразлично. Мы используем все хорошее, что есть у других народов, мы заберем, если нужно, их де­тей и воспитаем их так, как нужно. Живут ли другие наро­ды в благополучии или подыхают от голода — это интере­сует нас лишь в той мере, в какой нас интересуют рабы, работающие на благо нашей культуры. Сколько русских баб погибнет при постройке противотанковых окопов — тысяча или десять тысяч, — волнует меня лишь в том смыс­ле, что я хочу знать, когда будет готов этот противотанко­вый рубеж для обороны Германии. И мы никогда не про­явим грубости или бессердечия, если в этом не будет необ­ходимости... (Курсив мой. — Э. Ф.).

В этих высказываниях уже в полную меру виден са­дист. Он намерен похитить чужих детей, если у них хоро­шая кровь. Он собирается использовать взрослых как "ра­бов", и, умрут ли они или выживут, его не интересует. Окончание речи типично для нацистских фарисеев. Он жонглирует общечеловеческими ценностями и заверяет слу­шателей (и себя самого), что совершает жестокости лишь там, где избежать этого невозможно. Это опять типичная рационализация, которую он использовал, угрожая Пау­ле: "Я натяну совсем другие струны, если меня к этому кто-нибудь принудит".Гиммлер был трусливым человеком, и потому ему всегда была нужна рационализация, чтобы оправдать свою жес­токость. Карл Вольф сообщает, что поздним летом 1941 г. Гиммлер присутствовал при массовом расстреле в Минске и был изрядно потрясен. Но он сказал: "Я считаю все-таки, что мы правильно сделали, посмотрев все-это. Кто властен над жизнью и смертью, должен знать, как выгля­дит смерть. И в чем состоит работа тех, кто выполняет приказ о расстреле". Многие из его эсэсовцев не выдержи­вали массовых расстрелов: одни падали в обморок, другие сходили с ума, третьи кончали жизнь самоубийством.

Нельзя говорить о садистском характере Гиммлера, не остановившись на том, что часто называли его "дружелю­бием". Мы уже упоминали, что в студенческие годы он пытался завоевать расположение товарищей, навещая больных, делая подарки и т. д. Нечто подобное он совер­шал и при других обстоятельствах. Например, он мог дать какой-нибудь старухе кусок хлеба или булку и запи­сать в своем дневнике: "Если бы я мог сделать больше, но мы сами ведь бедные черти" (что, между прочим, не­правда, так как его семья принадлежала к зажиточному среднему сословию и они ни в коем случае не были бедня­ками). Он организовал совместно со своими друзьями бла­готворительное представление, сбор от которого был пе­редан детям Вены. Многие утверждали, что для эсэсовцев он был "отец родной". Однако у меня создается впечатле­ние, что большинство этих дружеских актов не были ис­кренними. Просто у него была потребность компенсиро­вать свою душевную ущербность, равнодушие и отсут­ствие чувств, он хотел убедить и себя самого, и других, что он был не тем, кем он был в действительности. Дру­гими словами, он хотел испытать то, чего он в реально­сти не испытывал. Он стремился опровергнуть свою жес­токость, равнодушие к людям тем, что намеренно демон­стрировал доброту и участие к ним. Даже его отвращение к охоте нельзя считать серьезным, ибо в одном из писем он предложил разрешить эсэсовцам охоту на крупную дичь в награду за хорошую службу. Говорят, что он был при­ветлив с детьми и расположен к животным, но даже и здесь уместно сомнение, потому что этот человек почти никогда не делал того, что не способствовало его карьере.

Конечно, даже такой садист, как Гиммлер, мог бы обла­дать некоторыми положительными качествами, как, на­пример, сердечность, внимательное отношение к опреде­ленным лицам в определенных ситуациях и т. д. Однако абсолютная расчетливость Гиммлера и эгоцентризм прак­тически не позволяют поверить в наличие этих черт в его характере.

Кроме того, известен некий "доброжелательный" или благожелательный вид садизма, при котором подчинение другого человека не имеет целью нанесение ему вреда[227]. Вполне возможно, что в характере Гиммлера также были элементы благожелательного садизма, которые создавали иллюзию доброты. (Эти элементы можно усмотреть в его письмах к родителям, где он мягко и с "доброй иронией" поучает их; так же можно расценить и его отношения с эсэсовцами.) Показательно письмо Гиммлера к одному высокопоставленному офицеру СС, графу Коттулински, от 16 сентября 1938 г.: "Дорогой Коттулински! У Вас очень больное сердце. В интересах Вашего здоровья я на 2 года полностью запрещаю Вам курить. Через два года прошу представить медицинское заключение о Вашем здо­ровье, и после этого я решу, можно ли будет отменить мой запрет на курение. Хайль Гитлер!"

Этот же наставнический тон мы находим в письме от 30 сентября 1942 г., адресованном главному врачу СС Гравицу. Его отчет об экспериментах над заключенными концлагерей он считает неудовлетворительным и выража­ет это в следующих словах:

Это письмо направлено не на то, чтобы выбить Вас из колеи и заставить ждать своей отставки. У меня единствен­ная цель — убедить Вас, что пора избавиться от Вашего главного недостатка и, отбросив тщеславие, действительно серьезно и с гражданским мужеством взяться за выполнение своих задач (даже самых неприятных) и наконец-то отка­заться от идеи, что дела можно привести в порядок путем праздных разговоров и обсуждений. Если Вы это усвоите и будете работать над собой, то все будет в порядке и я буду снова доволен Вами и Вашей работой.

Письмо Гиммлера к Гравицу интересно не только сво­им наставническим тоном, но прежде всего тем, что Гиммлер призывает врача избавиться как раз от тех недостат­ков, которые явно присущи ему самому: тщеславие, недо­статок мужества и болтливость. Архив располагает боль­шим количеством писем, в которых Гиммлер производит впечатление строгого и мудрого отца. Многие офицеры, к которым они были адресованы, принадлежали к дворян­ству, и нетрудно догадаться, что Гиммлеру доставляло осо­бое удовольствие, что он может продемонстрировать свое превосходство и обращаться с дворянскими отпрысками, как с неразумными детьми.

Конец Гиммлера также соответствует его характеру. Когда стало ясно, что Германия проиграла войну, он по­старался через шведских посредников вступить в перего­воры с западными державами; при этом он рассчитывал, что за ним сохранится ведущая роль, и потому предло­жил им условия в отношении дальнейшей судьбы евреев. В ходе переговоров он отбросил все свои политические принципы, за которые так упорно цеплялся. Разумеется, "преданный Генрих", как его называли, уже самим фак­том подобных переговоров совершил последнее предатель­ство в отношении своего кумира Адольфа Гитлера. А то, что он вообразил, будто союзники могут признать в нем нового немецкого "фюрера", свидетельствует не только о заурядном интеллекте и недостаточной способности к по­литическому мышлению, но также и о феноменальном нарциссизме и самомнении, которые давали ему ощуще­ние своей значительности даже в побежденной Германии. Он отклонил предложения генерала Олендорфа сдаться союзникам и взять на себя ответственность за действия СС. Человек, который проповедовал преданность, чест­ность и ответственное отношение к делу, показал — в соответствии со своим истинным характером — величай­шее вероломство и безответственность. Он бежал с фаль­шивым паспортом, в форме фельдфебеля, сбрив усы и за­вязав один глаз черной повязкой. Когда его схватили и поместили в лагерь для военнопленных, он явно из-за своего нарциссизма не мог пережить, чтобы с ним обра­щались, как и с тысячами неизвестных солдат. Он потре­бовал, чтобы его отвели к коменданту лагеря, и сказал: "Я — Генрих Гиммлер". Вскоре после этого он раскусил капсулу с цианистым калием, которая была вмонтирована у него в искусственный зуб. Всего за несколько лет до этого момента (в 1938 г.) он говорил, выступая перед группенфюрерами: "Я не понимаю тех, кто, надеясь из­бавиться от трудностей, способен расстаться с жизнью, как с грязной рубахой". Такого человека, продолжал он, не стоит "хоронить по-человечески", достаточно развеять его прах.

Так замкнулся круг его жизни. Он должен был до­стигнуть абсолютной власти, чтобы преодолеть в себе чув­ство слабости и тотальной жизненной импотенции. По­сле того как он достиг этой цели, он пытался цепляться за эту власть и предал своего кумира. Когда же он ока­зался на месте простого солдата в лагере для пленных, он не смог перенести крушения и превратиться в одного из сотен тысяч, в беспомощную и бесправную песчин­ку... Он решил, что лучше умереть, чем вернуться в положение человека без власти, т. е. снова стать сла­баком.

Выводы

Гиммлер является типичным примером анально-накопи­тельской, садистской, авторитарной личности. Он был сла­бым (а чувствовал себя не только слабым, но и способ­ным на нечто значительное). Благодаря своей педантично­сти и любви к порядку, он приобрел некоторое чувство уверенности. Авторитет отца и желание быть на него по­хожим привели к формированию его стремления к неогра­ниченной власти над другими людьми. Он завидовал прежде всего тем, кто от рождения был наделен и силой, и волей, и уверенностью в себе. Его "витальная импотенция" и по­родила ненависть к таким людям, желание унижать и уничтожать их (это относится и к невесте его брата, и к евреям). Он был необычайно расчетлив и холоден, у него словно не было сердца, это пугало даже его самого, усили­вая чувство изолированности.