Смекни!
smekni.com

Для широкого круга заинтересованных читателей (стр. 92 из 140)

"Соединение индивида с другим человеком (или с лю­бой другой силой вне собственного Я) достигается таким способом, что каждый из них утрачивает собственную це­лостность и оба становятся взаимозависимыми". В симво­лическом смысле матерью человека теперь становится уже не природа, а "вторая природа", рукотворная, машинная, которую он создал своими руками и которая теперь долж­на его кормить и защищать.

Другая характерная черта кибернетической личности — его склонность к отработанным, стереотипным моделям поведения, что находит особенно яркое проявление в шизо­френической "навязчивости" (повторяющихся непроизволь­ных действиях или жестах). Поражает сходство моноце­ребрального человека с шизофреником. Еще более порази­тельно, что в этом типе личности очень сильны элементы детского "аутизма"* (данный синдром имеет нечто общее с шизофренией, хотя и не совпадает с нею полностью)[258].

Маргарет Малер, изучая детскую шизофрению, отмеча­ет следующие черты аутистского синдрома:

1. Утрата первоначальной способности отличать жи­вую материю от неживой... — явление, которое Монаков называет "протодиакризис".

2. Привязанность к неживым объектам (например, к игрушке или стулу) наряду с неспособностью испытывать теплые чувства к людям, особенно к матери...

3. Настоятельная потребность вновь и вновь рассмат­ривать одно и то же (Каннер называет это классическим признаком "инфантильного аутизма").

4. Острое желание покоя (ребенок с синдромом аутиз­ма демонстративно отвергает любые попытки человече­ских контактов).

5. Использование языка (если эти дети вообще говорят) в манипулятивных целях, а не в качестве средства межлич­ностных связей ("ребенок, страдающий аутизмом, с помо­щью сигналов и жестов превращает взрослого в автомат для выполнения своих желаний, своеобразный выключатель"...).

6. Маргарет Малер называет еще одну характерную чер­ту, представляющую для нас интерес: "У большинства де­тей с аутизмом очень мало эрогенных зон на поверхности тела, что объясняет, в частности, их пониженную чув­ствительность к боли..."[259]

Вряд ли стоит особенно уточнять, что перечисленные черты очень во многом соответствуют характеру киберне­тической личности. Особенно в таких моментах, как не­различение живой и неживой материи, отсутствие привя­занности (любви) к другим людям, использование языка не для общения, а для манипулирования, а также пре­имущественный интерес не к людям, а к машинам и меха­низмам. Правда, у кибернетической личности эти черты представлены в менее крайних, более смягченных формах.

Однако, невзирая на внешнее сходство детского синд­рома аутизма и ряда черт взрослого кибернетического че­ловека, только развернутые исследования могут устано­вить, в какой мере сходное аутизму поведение взрослого является психической патологией.

Вероятно, можно говорить о проявлении в поведении кибернетической личности элементов шизофрении. Одна­ко существует целый ряд причин, делающих эту проблему чрезвычайно сложной:

1. Определения шизофрении в разных психиатрических направлениях и школах очень сильно расходятся. Одни считают ее органически обусловленным заболеванием, а другие — нет. В многочисленных вариантах от Адольфа Майера, Салливана, Лидца и Фромм-Райхман до ради­кальных идей школы Лейинга шизофрения определяется не как болезнь, а как психологический процесс, начинаю­щийся в раннем детстве. А соматические изменения Лей-инг объясняет не как причину, а как следствие (резуль­тат) межличностных процессов.

2. Шизофрения — не какой-то один изолированный феномен. Это понятие охватывает целую совокупность раз­личных нарушений, отклонений; не случайно, начиная с Э. Блейлера, стало принято употреблять это слово во множественном числе (шизофрении, шизоидные проявления, шизофренические поступки).

3. Динамическое исследование шизофрении сравнительно новая область, и нам вообще не хватает знаний и эмпири­ческого материала о шизофрении.

Нуждается в уточнении и еще один аспект этого явле­ния: он касается связи между шизофренией и различными психотическими процессами, особенно "эндогенными деп­рессиями". Даже такой прогрессивный исследователь, как Э. Блейлер, проводил жесткое разграничение между пси­хотической депрессией и шизофренией; и конечно, нельзя отрицать, что оба процесса в целом проявляются в двух различных формах (правда, существует много путаницы в определениях, когда одним и тем же словом оказываются схвачены признаки и шизофрении, и паранойи, и депрес­сии). Возникает вопрос, не являются ли две душевные болезни лишь двумя разными формами одного и того же фундаментального процесса и, с другой стороны, действи­тельно ли между двумя разными формами шизофрении больше различий, чем между известными проявлениями депрессивных и шизоидных процессов?

Если это так, то нам можно не особенно волноваться по поводу явного противоречия между гипотезой о наличии у современного человека шизофренических элементов и на­шим диагнозом хронической депрессии, который поставили ему раньше при обсуждении проблемы скуки (тоски). Осме­лев, мы можем даже высказать гипотезу, что ни одно из двух названий не схватывает точно суть явления и потому не стоит больше тратить силы на "навешивание ярлыков"[260].

Было бы и в самом деле странно, если бы кибернети­ческий, одномерный (моноцеребральный) человек не напоминал бы нам хроническую шизофрению (в легкой фор­ме). Ведь он живет в атмосфере, которая лишь в количе­ственном отношении чуть менее опустошенная, чем в шизогенных семьях, описанных Лейингом и другими.

Я полагаю, что мы с полным правом можем говорить о "душевнобольном обществе" и специально ставить вопрос о том, что происходит с психически полноценным челове­ком в таком больном обществе. Если общество будет в основном производить людей, страдающих тяжелой ши­зофренией, то оно поставит под удар свое собственное су­ществование. Для настоящего шизофреника характерен полный разрыв связей с окружающим миром, углубление в свой собственный мир; и главная причина, по которой такой человек считается тяжелобольным, является соци­альной: ведь он не выполняет свою социальную функцию, он не в состоянии сам себя обслужить и в той или иной форме нуждается в помощи других людей.

Ясно, что полный шизофреник не в состоянии управлять другими людьми, тем более большими группами или об­ществом в целом. Однако шизофреник в легкой форме впол­не способен организовывать и управлять. Такие люди не утрачивают способности видеть "реальный мир" объективно, если мы под этим понимаем разумное восприятие вещей, осознание их смысла и применения для пользы дела. Одна­ко у них может полностью отсутствовать способность к субъективному "личностному" восприятию вещей, т. е. спо­собность к сопереживанию. Например, взрослый человек может при виде красной розы думать, что это нечто теплое, горячее или даже огненное (если он облекает эту свою мысль (ощущения) в слова, мы называем его поэтом), одна­ко он при этом отлично знает, что в сфере физической реальности роза не жжет, как огонь. Современный человек утратил способность к субъективному переживанию и вос­принимает мир только под углом зрения его практической применимости. Но данный его дефект не менее значим, чем у так называемого "больного", который не способен воспри­нимать "объективность" мира, но в то же время сохраняет человеческую способность к личному, субъективному, симво­лическому восприятию. Насколько мне известно, первым сформулировал понятие "нормальной" (обычной) душев­ной болезни Бенедикт Спиноза. В своей "Этике" он писал:

Некоторые люди "упорно бывают одержимы одним и тем же аффектом. В самом деле, мы видим, что иногда какой-либо один объект действует на людей таким образом, что хотя он и не существует в наличности, однако они бывают увере­ны, что имеют его перед собой, и когда это случается с челове­ком бодрствующим, то мы говорим, что он сумасшествует или безумствует... Но когда скупой ни о чем не думает, кроме наживы и денег, честолюбец — ни о чем, кроме славы и т. д., то мы не признаем их безумными, так как они обыкновенно тягостны для нас и считаются достойными ненависти. На самом же деле скупость, честолюбие... и т. д. составляют виды сумасшествия, хотя и не причислены к болезням".

Как сильно изменились общественные отношения с XVII в. до наших дней, можно судить до тому, что позиция, за которую, по словам Спинозы, человек "заслуживал презре­ния", сегодня считается вполне похвальной.

Однако пойдем дальше. "Патология нормальности" ред­ко принимает форму душевной болезни, ибо общество производит "лекарство" против подобной хвори. Если па­тологические процессы распространяются на общество, то они теряют свой индивидуальный характер. Тогда больной индивид в компании с другими такими же боль­ными будет чувствовать себя наилучшим образом. Тогда вся культура настраивается на этот тип патологии и находит пути и средства для ее удовлетворения. В ре­зультате средний индивид вовсе и не ощущает изолиро­ванности и заброшенности, которую ощущает шизофре­ник. Но тот, кто отличается от среднего индивида, чув­ствует свое отличие от других, совершенно одинаковых, т. е. обладающих одним и тем же дефектом. На самом деле речь идет о человеке с совершенно здоровой психи­кой, который оказывается настолько одиноким в душев­нобольном обществе, что, страдая от своей беспомощно­сти и отсутствия нормальных отношений с другими, он и сам получает "сдвиг по фазе".