Смекни!
smekni.com

Для широкого круга заинтересованных читателей (стр. 95 из 140)

В то время как мы можем назвать довольно много фак­торов, обусловливающих формирование нормальных (доб­рокачественных) инцестуозных связей, мы почти ничего не знаем об условиях, которые вызывают детский аутизм, а следовательно, имеют прямое отношение к возникнове­нию злокачественных инцестуозных комплексов. И здесь мы только можем выдвигать различные гипотезы и до­мысливать... Конечно, при этом невозможно обойти вни­манием генетические факторы. Я вовсе не хочу этим ска­зать, что подобный тип инцестуозного комплекса можно полностью свести к генам, я только считаю, что генетически заложенная предрасположенность к холодности позд­нее может привести к тому, что у ребенка не сформиру­ется теплое чувство привязанности к матери. И если сама она по типу личности малоэмоциональна и холодна (а может быть, и "некрофильна"), то вряд ли ей удастся пробудить в ребенке чувство нежности. При этом не сле­дует забывать, что мать и ребенка необходимо рассматри­вать именно в процессе их взаимодействия (их интеракциональных связей). Итак, ребенок с ярко выраженной предрасположенностью к теплоте отношений не может внести коррективы в установку своей холодной матери, и ее отношение невосполнимо ничем: его не может заме­нить привязанность к бабушке, дедушке, к старшим бра­тьям или сестрам и т. д. Что касается холодного ребенка, то его душу в какой-то мере может "растопить" искрен­няя и каждодневная заботливость и нежность матери. С другой стороны, нередко бывает довольно трудно разгля­деть глубинную холодность матери в отношении ребенка, если она прикрыта стандартной типовой маской "милой" мамочки.

Третья возможность кроется в травмирующих обстоя­тельствах раннего детства, которые могли поселить в душе ребенка такую горечь, ненависть и боль, что душа "за­стыла" от горя, а позднее это состояние трансформирова­лось в злокачественный инцестный комплекс. Так что, анализируя личность, необходимо очень серьезно отно­ситься к всевозможным травмам первых лет жизни; при этом важно отчетливо сознавать, что источники для та­кого рода травм могут быть, мягко выражаясь, самого неожиданного и экстраординарного характера[272].

Гипотеза о злокачественном влечении к инцесту и о возможности квалифицировать его как ранний источник некрофилии нуждается в проверке на базе дополнитель­ных исследований[273]. Анализ личности Гитлера, проведенный в следующей главе, должен послужить примером такой связи с матерью, чьи особенности можно наи­лучшим образом объяснить именно с помощью нашей гипотезы.

Отношение фрейдовской теории влечений к биофилии и некрофилии

В заключение моих рассуждений о некрофилии и ее про­тивоположности — биофилии[274] будет уместно сравнить, как соотносится эта концепция с теорией Фрейда о влече­нии к смерти (танатос) и о влечении к жизни (эрос). Ин­стинкт жизни направлен на накопление органической ма­терии и ее соединение, в то время как инстинкт смерти стремится к дезинтеграции живых структур[275], их разъятию и разъединению. Отношение между инстинктом смер­ти и некрофилией вряд ли нуждается в дополнительных комментариях, а в связи с понятиями "любовь к жизни" (эрос) и "биофилия" я хочу кое-что пояснить.

Биофилия — это страстная любовь к жизни и ко всему живому; это желание способствовать развитию, росту и расцвету любых форм жизни, будь то растение, животное или идея, социальная группа или отдельный человек. Че­ловек с установкой на биофилию лучше сделает что-то новое, чем будет поддерживать или реставрировать ста­рое. Он больше ориентирован на бытие, чем на облада­ние. Он в полной мере наделен способностью удивляться, и потому, быть может, он стремится лучше увидеть что-то новое, нежели подтверждать и доказывать то, что дав­но известно. Приключение для него важнее безопасно­сти. С точки зрения восприятия окружающего ему важ­нее видеть целое, чем отдельные его части, его больше интересует совокупность, чем ее составляющие. Он стре­мится творить, формировать, конструировать и проявлять себя в жизни своим примером, умом и любовью (а отнюдь не силой, разрушительностью или бюрократизмом, кото­рый предполагает такое отношение к людям, словно это бесчувственные куклы или просто вещи). Он не "ловится" на приманку рекламы и не покупает "новинок" в пестрых упаковках, он любит саму жизнь во всех ее проявлениях, отличных от потребительства.

Этика биофила имеет свои собственные критерии доб­ра и зла. Добро — это все то, что служит жизни; зло — все то, что служит смерти. Поклонение жизни — это хо­рошо[276], ибо это уважение ко всему тому, что способствует росту и развитию. Зло — это то, что душит жизнь, сужа­ет, зажимает (и в конце концов раздирает в клочья).

Различие между нашей концепцией и теорией Фрейда проходит не по сущностному критерию, не по критерию наличия или отсутствия тенденций к жизни и смерти, а по иному признаку: дело в том, что, с точки зрения Фрейда, обе тенденции, так сказать, "равнозначны", ибо обе даны человеку от природы. Однако нельзя не видеть, что биофилия представляет собой биологически нор­мальное явление, в то время как некрофилию следует рассматривать как феномен психической патологии. Она является неизбежным следствием задержки развития, душевной "инвалидности". Она наступает как результат непрожитой жизни, неспособности достигнуть некоторой ступеньки по ту сторону индифферентности и нарцис­сизма.

Деструктивность — это не параллель по отношению к биофилии, а альтернатива ей. Фундаментальная же альтернатива, перед которой оказывается любое живое существо, состоит в дихотомии: любовь к жизни или любовь к смерти. Некрофилия вырастает там и настолько, где и насколько задерживается развитие био­филии. Человек от природы наделен способностью к био­филии, таков его биологический статус; но с точки зре­ния психологии, у него есть и альтернативная возмож­ность, т. е. он может при определенных обстоятель­ствах сделать выбор, в результате которого он станет некрофилом.

Развитие некрофилии происходит как следствие пси­хической болезни (инвалидности), но корни этой болезни произрастают из глубинных пластов человеческого бытия (из экзистенциальной ситуации). Если человек не может творить и не способен "пробудить" кого-нибудь к жизни, если он не может вырваться из оков своего нарциссизма и постоянно ощущает свою изолированность и никчемность, единственный способ заглушить это невыносимое чувство ничтожества и какой-то "витальной импотенции" — са­моутвердиться любой ценой, хотя бы ценой варварского разрушения жизни. Для совершения акта вандализма не требуется ни особого старания, ни ума, ни терпения; все, что нужно разрушителю, — это крепкие мускулы, нож или револьвер...[277]

Симптоматика "некрофилии"

Обсуждение этой сложной проблемы я хочу завершить некоторыми общими методологическими замечаниями о клинической диагностике некрофилии.

1. Для установления диагноза "некрофильская лич­ность" недостаточно обнаружения одной или двух черт характера. Может случиться, что определенное поведе­ние, которое напоминает симптоматику некрофилии, обусловлено не личностными чертами, а традициями или обычаями конкретной культурной среды.

2. С другой стороны, для установления диагноза не обязательно иметь налицо все характерологические при­знаки некрофилии. Ибо она обусловлена очень большим количеством факторов как личностного, так и культуро­логического свойства. Кроме того, люди умеют очень тща­тельно скрывать свои пороки, и потому некоторые некро­фильские черты почти невозможно обнаружить.

3. Очень важно понять, что полностью некрофиль­ские характеры все же встречаются сравнительно редко. И таких людей следует рассматривать как тяжелоболь­ных и искать генетические корни этой патологии. Ибо, исходя из биологических оснований, следовало бы ожи­дать, что подавляющее большинство людей должно хоть в какой-то мере иметь биофильские наклонности. Одна­ко среди них может быть какой-то процент людей с не­крофильской доминантой, к ним мы имеем право приме­нить выражение "некрофильская личность". Возможно, что у большинства людей мы можем обнаружить смесь из биофильских наклонностей и некрофильских тенден­ций, причем последние достаточно сильны, чтобы вы­звать внутренний конфликт личности. Насколько резуль­тат этого конфликта определяет всю мотивационную сферу человека, зависит от очень многих переменных. Во-пер­вых, от интенсивности самой некрофильской тенденции; во-вторых, от наличия социальных условий (обстоя­тельств), стимулирующих ту или иную ориентацию; в-третьих, от судьбы конкретного субъекта, тех жизнен­ных событий, которые могут его направить в то или иное русло. Встречаются такие люди, которые имеют настолько сильную биофильскую установку, что любые некрофильские импульсы гаснут в зародыше (или вытес­няются) или усиливают особую чувствительность, уме­ние распознать некрофильские тенденции и бороться с ними (у себя и у других людей). Наконец, есть еще одна группа людей (их опять же сравнительно немного), у которых напрочь отсутствуют какие-либо некрофильские приметы. Это абсолютные биофилы, движимые сильной и чистой любовью ко всему живому и живущему. Иллю­страцией этого меньшинства в новое время являются хорошо известные люди типа Альберта Швейцера, Аль­берта Эйнштейна или папы Иоанна ХХIII.