Поскольку Новый Завет не различает между собой епископское и пресвитерское служения, все служители равны в своем апостольском праве учить христианским доктринам. Чудодейственные дары апостолов, являясь их исключительными правами (2 Кор. 12:12), не передаются через рукоположение (хиротонию), но встречаются в поместной церкви эпизодически и в соответствии с личным призванием каждого верующего. В этом смысле присутствие регионального («старшего») служителя для избрания служителя местного «уровня» желательно не по субординационным причинам, т.е. само рукоположение может совершаться не только им, но и несколькими служителями равной церковного положения (должности, сана).
Служение новоизбранного служителя, таким образом, узаконивается как церковным (членским) собранием, так и уже существующим духовным священноначалием. Верховное правление над группой (объединением) общин возможно лишь с добровольной инициативы этих общин и только на представительном уровне (съезд, конференция, синод). Повестка этих представительных органов по доктринальным вопросам должна быть заранее оглашена и обсуждена в поместных церквах с принятием определенной позиции, за которую и голосуют избранные ими делегаты. Принятие решений по организационным и богослужебным вопросам переданы на усмотрение самих делегатов.
Основной обязанностью пресвитера церкви является духовное попечение верующих, диаконов – материальное, хотя и для последнего нужна высокая степень духовности, так что эти два служения в вопросе проповеди Евангелия взаимозаменимы. При этом Новый Завет не устанавливает никакой иерархии среди служителей, так что сам апостол Петр называет себя «сопастырем», а не архипастырем в сравнении с другими епископами (пресвитерами). Сравнивая между собой тексты 1 Тим. 4:14 (в оригинале) и 2 Тим. 1:6, можно сказать, что Павел также считал себя простым пресвитером. Епископом в Слове Божьем называется тот же пресвитер, что видно из сравнения между собой текстов Тит. 1:5 и Тит. 1:7 (см. также Флп. 1:1). Прощаясь с учениками, Господь Иисус повелел Своей Церкви в их лице исполнять Великое поручение (умножать Его последователей), опираясь не на иерархический порядок, а на Свое духовное присутствие в их сердцах: «И се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь» (Мф. 28:20). Следовательно, этого было достаточно для жизнедеятельности Его Церкви на земле.
В евангельской традиции пресвитер (пастор, священнослужитель) не обладает правом отпущения грехов, а лишь разъясняет те условия, исполнив которые, человек может знать прощен ли он или нет. Этими условиями является вера и покаяние. Таким образом, служитель объявляет Божьи требования прощения и призывает последовать им присутствующих на богослужении людей. Исповедь в протестантизме является добровольной и может произноситься в присутствии не только местного служителя, но и группы других христиан (Иак. 5:16). Толкование текста Иак. 5:16 как совместной молитвы лишь для получения исцеления несостоятельно. Он говорит именно об исповедании друг перед другом грехов как условии такого исцеления, призывая всех верующих «молиться друг за друга».
Об изменении первоначального содержания исповеди Павел Рогозин пишет следующее: «Первоначально она появляется в виде личной просьбы отдельных иноков к своему «духовному отцу» помочь им в избавлении от того или иного порока, впоследствии же, как обязательное правило монастырского устава, дававшее руководителям монастыря исключительную возможность следить за образом мыслей и за поведением своих подчиненных. Это, ни на чем не основанное нововведение, не сразу стало практиковаться у мирян. Еще в IX-м веке устная исповедь пред священником являлась необязательной, что явствует из постановлений Шалонского собора, состоявшегося в 913 году. Параграф 23-й одного из постановлений этого собора оставляет вопрос устной исповеди открытым, говоря: «Некоторые полагают, что следует исповедовать свои грехи непосредственно Богу, другие находят нужным исповедоваться у священника...» Необходимо также отметить, что речь идет здесь только об исповедании грехов, а не о власти священнослужителя «отпускать» эти грехи» (Откуда все это появилось? с. 29-30).
Не согласен Рогозин и с тем, что в православии не требуется решительного посвящения Богу, так что евангельский смысл слова «покаяние» превращается в простое перечисление своих грехов. При этом автор (см. с. 39) перечисляет ранних отцов Церкви, которые учили о покаянии как о перемене всей жизни, а не только отдельных ее эпизодов. Человек должен самым решительным образом объявить любой грех своим врагом и исповедать это решение перед всеми членами поместной церкви. Таким образом его покаяние распространяется на всю его жизнь, а не лишь на прошлую ее часть. В этом состоит большая разница в понимании покаяния евангельскими христианами и православными верующими.
Служитель отличается от рядового члена церкви лишь более высоким духовным опытом, позволяющим ему быть избранным, но не наличием каких-то других духовных преимуществ, принципиально недоступных для всех верующих. Говоря о всеобщем священстве (1 Пет. 2:5,9; Откр. 1:6; 5:10), евангельские христиане учат, что единственным посредником или священником между Богом и людьми является Иисус Христос (Евр. 7:26-28). Все христиане равны один перед другим в духовном отношении, пользуясь одной и той же милостью Господа (Мф. 23:8-12). Только перед Ним мы должны исповедовать свои грехи, Ему Одному молиться и Ему Одному поклоняться. Служителям в церкви дана власть лишь объявлять волю Божью, а не прощать грехи. В этом смысле они «прощают грехи» так же, как и верующие призваны «спасать» грешников.
Церковная должность не всегда может свидетельствовать о духовном призвании и обладании соответствующим даром. В силу несовершенства самой поместной церкви и ответственных за рукоположение церковных лиц в числе служителей могут оказаться либо случайные люди, либо призванные к другому служению. Избрание церковное может и не совпадать с избранием Божьим, так что жизнь служителя должна соответствовать его избранию. В этом смысле он может быть переизбран на ежегодном итоговом собрании членов поместной общины, т.е. его служение нельзя считать неизменным.
Дееспособность любого священнодействия зависит как от веры самого участника, так от духовного состояния исполняющего его служителя, но ни в коем случае от внешнего ношения формального титула. Иногда даже один и тот же служитель может быть каналом благословения Божьего в одно время и преткновением для этого в другое (Гал. 1:8-9). Таким образом для реальной силы таинства (крещение и хлебопреломление) или священнодействия (покаяние, молитва об исцелении или благословении при рождении ребенка, бракосочетании и т.д.) является наличие нескольких условий, а не одного. Тем не менее действие Божьей благодати вне духовного состояния самих участников таинства может иметь место при условии внешнего ходатайства других верующих. Присутствие Божественной благодати в поместной церкви обнаруживается не в соблюдении формальностей (Мф. 3:9; Рим. 2:28-29), а в послушании водительству Духа Святого, ведущего всех верующих по пути личного освящения.
Целибат священников возник на почве целибата монахов, оба были первоначально добровольными, как и рекомендовал Павел (1 Кор. 7:8). Проблема гомосексуализма в православном монашестве (да и не только) явилась следствием одного из трагических решений VI Вселенского Собора, проходившего с 680 по 692 годы, запретившего рукополагать в епископский сан женатых священнослужителей. Так в Ранней Церкви не требовалось монашеского обета для посвящения в епископский сан (см. 40-е Апостольское правило). Например, Григорий Нисский был женатым епископом, а его жена диакониссой. Множество других православных обычаев не были известны первым христианам, но возникли позже, слившись с чисто языческими народными традициями.
Вместо того, чтобы обращать особое внимание на духовно-нравственную сторону христианской жизни православные верующие освящают ничего не значащие в духовном отношении вещи. Сегодня можно слышать об освящении домашних животных, компьютеров, машин и даже дубинок милиционеров. Мафиози, чтобы деньги даром не платить, освящают даже предметы и орудия совершения преступлений. Не похоже ли это все на современную форму древнего языческого фетишизма? В православном богослужении не просто много различной священной утвари, которой неоправданно уделяется львиная доля внимания, ей еще приписывается столь огромное значение, что она чрезмерно обременяет духовную жизнь выполнением массы бесполезных церемоний. Вот что, например, пишет Г. Добровольский об обязательных элементах одеяния священника – епитрахили и антиминсе – в случае если по вынужденным причинам (военное положение или стихийное бедствие) он окажется без них:
«Если вблизи не окажется православной церкви или вообще никакой церкви, священник не может служить ни Литургии, ни какой другой службы. Конечно, епитрахиль можно было бы сделать из какой-нибудь материи, но ее нужно освятить, а это сделать невозможно, так как освящение требует определенной церемонии. Кроме того, необходимо сначала освятить воду, чтобы потом уж святить епитрахиль, а освятить воду священник не имеет права без наличия освященной епитрахили. Таким образом служение священника зависит от наличия материальных вещей. Можно ли во всем этом видеть волю Божию? Ясно, что нет! Что же касается Антиминса, то с этим бывает положение еще хуже».
Без антиминса, согласно решениям Седьмого Вселенского собора, невозможно даже само существование храма. Русская Православная церковь придерживается данного постановления, утверждая, что богослужение с совершением евхаристии может совершаться лишь при наличии в храме частицы мощей, являющейся неотъемлемой принадлежностью антиминса. Антиминс, в свою очередь, не может быть освящен, если в него не вшита частица мощей какого-либо святого. Снова получается тупик: то нет одного, то нет другого. Если есть священник, нет епитрахили, если есть епитрахиль, нет таинства, если есть таинство, нет храма, если есть храм, нет антиминса. Ничем невозможно пожертвовать во имя главной цели, поскольку и самой-то цели нет. Есть лишь действие, которому отдается предпочтение перед его целью.