Из-за этого нововведения в Церковь постепенно проникло ложное представление о том, что искуплением Бог прощает лишь «первородный грех», а личные грехи нужно преодолевать при помощи благодати Божьей. В результате такого объяснения получалось, что юридический аспект искупления был искусственным образом отнесен лишь к прошлой жизни человека, а его будущее стало определяться лишь реальным аспектом искупления, связанным с доктриной освящения. В действительности же первоначальное евангельское учение состояло в том, что юридический аспект искупления дарует человеку не только доступ к пользованию благодатью, но и полноценное спасение в факте примирения с Богом. Примирившийся с Богом человек пользуется не только преображающей благодатью, необходимой ему для личного освящения, но и благодатью оправдывающей его как грешника, еще не успевшего что-либо сделать для Бога (Рим. 3:20; 4:4-8; 11:6; 2 Тим. 1:9; Тит. 3:5).
В результате такого смещения акцента с оправдания на освящения спасение превратилось из факта юридического заключения завета, примирения и усыновления Богом в процесс зарабатывания себе Божьей милости при помощи благодати. Так с легкой руки этого отца Церкви наказание человека Богом в виде внедрения в его природу, по выражению апостола Павла, «закона греха и смерти» стало виной, заслуживающей очередного наказания. И как следствие этого заблуждения «первородный грех» вместо сосуществующего с личными грехами стал единственной причиной последних. (О том, действительно ли крещение омывает личные грехи или же лишь символизирует это омытие, мы поговорим чуть ниже).
Другим патристическим заблуждением было мнение о том, что крещение смывает лишь грехи, совершенные до уверования человека, но в дальнейшем он должен спасаться самостоятельно. Согласно ему, грехи, совершенные после крещения, либо не прощались (смертные), либо искупались при помощи больших духовных подвигов (обычные). Эта ересь также возникла в западных церквах и рьяно исповедовалась Тертуллианом, постепенно перемещаясь на Восток. Так, Григорий Богослов в своем «Слове на святое крещение» писал: «Купель даёт отпущение грехов соделанных, а не содееваемых». Цитируя этого отца Церкви, Вячеслав Рубский отмечает: «При помощи благодати Божией, подаваемой в крещении, нам предстоит самим искоренить в себе греховные наклонности». Ему вторит Игорь Ефимов: «Крещение снимает с человека первородный грех. За личные грехи, соделанные после крещения, человек должен сам принести Богу удовлетворение посредством добрых дел» (В вере ли вы? с. 79). Хочется спросить уважаемого автора последней цитаты, а как быть с пониманием православной формулы: «Исповедую единое крещение во оставление грехов»? Первородный грех один, а здесь идет речь об оставлении всех грехов. Примечательно, что выражение «во оставление» больше подходит к вопросу освящения крещаемого, чем к теме оправдания, иначе было бы сказано «для прощения грехов».
Первоначальному же христианству этот взгляд был чужд. Вот что написано, например, в Послании Варнавы: «Мы сходимся в воду, полные грехов и нечистоты, а выходим из нее с приобретением – со страхом в сердце и с надеждою на Иисуса в духе. Получая же отпущение грехов и надежду на имя Господне, мы соделываемся новыми, совершенно вновь созданными, так что имеем младенческую душу, как воссозданную духовно» (цит. по Оболенский П. Критический разбор вероисповедания русских сектантов-рационалистов. Казань. 1903. – с. 201). Уж совсем не соответствуют результаты крещения, описанные здесь, идее прощения «первородного» греха. Скорее в этих словах речь идет о прощении личных грехов, бременем лежащих на сознании, и коренном преображении человека, которое протестанты называют «возрождением». Итак, мы видим как из Церковного Предания была удалена евангельская истина о том, что для прощения грехов достаточно покаяния и веры. Перед нами налицо доктрина о хотя и частичном, но все же самоспасении или самоискуплении. Впрочем, данное мнение могло возникнуть лишь при таком понимании крещения, когда оно преподавалось только взрослым людям.
Тем не менее и в этом случае мы видим несовершенный характер действия крещения, о чем свидетельствуют слова Сергия Страгородского: "В крещении человек одержал первую и, можно сказать, решительную победу над грехом. Но, чтобы окончательно восторжествовать над грехом, необходимо его изгнать совершенно из своей природы. Нужно совершенно очистить свою душу и тело от малейших признаков ветхого человека. Тогда только спадут окончательно "путы" греха, и человек вполне усвоит себе вечную жизнь" (Православное учение о спасении. Казань, 1898. – с. 209). Снова-таки получается, либо человек не все сделал для того, чтобы по-настоящему получить новую или возрожденную жизнь, либо Божий дар ее вообще не предполагал в полноценном виде. Несмотря на это противоречие Вячеслав Рубский тут же торжественно цитирует евангельские слова: «Мы погреблись с Ним (Христом) крещением в смерть, чтобы... ходить во обновлённой жизни... ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху (Рим. 6:4-6)». Своим выделением слов «чтобы» и «дабы» он отводит действие плодов крещения в отдаленное будущее. Похвальная изворотливость!
Такова вкратце история искажений новозаветного учения о крещении. Правда, евангельская истина не затмилась появлением в Церкви данных заблуждений. Например, Иоанн Златоуст свидетельствует о победной жизни христианина после его крещения: "Погрузившись в купель вод, он (грешник) выходит из Божественных вод чище лучей солнечных. Выходя из сей купели, становится не только чистым, но святым и праведным. Ибо апостол сказал: не только омылись, но и освятились и оправдались (1 Кор. 6:11)... Крещение не просто отпускает нам грехи, не просто очищает нас от беззаконий, но так, как бы мы вновь родились. Ибо оно вновь творит нас и образует" (цит. по: Рубский В. Православие-протестантизм. Штрихи полемики).
Первоначальный смысл «спасительности» крещения состоял не в самом исполнении формального обряда, а в исповедании, которое он сопровождал. Именно это исповедание личной веры в искупительный подвиг Христа свидетельствовало не самому человеку, а Церкви и всему миру о факте его спасения и усыновления Богом. Только после этого заявления он мог быть принят в общину верующих или поместную церковь. Главное в крещении не символ, а заявление грешника, принимающего верой прощение грехов и силу Духа Святого. О подчиненной роли таинства крещения перед апостольским учением ясно свидетельствуют такие слова апостола Павла: «Ибо Христос послал меня не крестить, а благовествовать» (1 Кор. 1:17). Итак, в евангельском понимании значение таинства крещения состоит в подтверждении спасения, а не в его создании или заслуживании. Обряд есть форма выражения личной веры и покаяния грешника, а не спасительное средство. Таинство крещения таким образом не спасает, а лишь демонстрирует перед другими людьми факт спасения. Для самого крещаемого оно есть выражение первого плода веры, поскольку обряд является делом, а значит не может входить в число условий спасения.
С точки зрения евангельских христиан крещение является прилюдным обещанием Богу доброй совести (1 Пет. 3:21) и согласием новообращенного умереть для прошлой и ожить для новой жизни во Христе (Рим. 6:3-5). Оно символизирует его желание отождествиться или подражать смерти и воскресению Христа (1 Пет. 3:21; Рим. 6:10; Гал. 3:26-27; Кол. 2:12). Крещение представляет собой первый плод веры, любви и послушания верующего Господу (Мк. 16:16; Ин. 15:10,14; Деян. 2:38-41; 9:6; 22:16). Крещение совершается ответственным служителем над теми, кто добровольно («охотно») и сознательно («по вере») принял Слово Божье и Иисуса Христа в качестве своего личного Спасителя и Господа жизни (Ин. 1:12; Деян. 2:41; 5:31).
Говоря о точности перевода текста 1 Пет. 3:21, следует отметить частичную справедливость замечания Андрея Кураева о несовершенстве синодальной его передачи, изложенного в его сочинении «Протестантам о православии». В оригинале действительно речь идет не об обещании, а о прошении, но дальнейшая трактовка Кураевым этого текста неприемлема восточным протестантам. Они предпочитают завершить перевод этого текста по-другому: подразумевая под «доброй» совестью снятие с нее груза вины. Иными словами, содержание прошения состоит в очищении совести, что сохраняет за человеком ответственность в деле получения дара спасения. Таким образом вера христианина проявляется в просьбе о помощи. Тогда как уважаемый диакон принимает западный, чисто кальвинистский вариант смысла этого текста, будто у Бога испрашивают саму способность осуждения греха. Данное «прошение» требует сознательной человеческой деятельности в виде исповедания грехов, которое мы и видим в проповеди Иоанна Крестителя и Самого Иисуса Христа (Мф. 3:6; Мк. 1:4; Деян. 2:38).
Данное прошение или исповедание грехов является ключиком, объясняющим нам факт постоянного сопровождения таинства крещения сотериологической терминологией в Новом Завете. Именно исповедание как своей веры в Спасителя, так и своих грехов объясняет всю «спасительность» акта крещения и связь его с получением благодати прощения грехов и силы Духа Святого. В данном смысле исповедание является видимым выражением двух условий спасения – покаяния и веры, будучи первым плодом возрождения. Поскольку спасает именно это исповедание, совершенное во время крещения, а не оно само, крещение нельзя отнести к разряду «спасительных» дел. Крещение – безусловно дело, но спасительным является не оно, а исповедание покаяния и веры.