Тут же он говорит и о способе крещения, который был общепринятым в христианской церкви его времени: «Посему великое таинство крещения совершается тремя погружениями, и равночисленными им призываниями, чтобы и образ смерти отпечатлелся в нас, и просветились души крещаемых чрез предание им боговедения» (там же, гл. 15; курсив мой). При этом Василий Великий четко отличал между собой символическое действие воды при крещении и благодатное действие Духа Святого. По его убеждению, без личной веры, которая только одна может задействовать благодать Божью (см. напр. Ин. 1:12-13), самое безупречное в каноническом отношении крещение являлось бесполезным действием. Вот как об этом говорит Григорий Нисский: «Если баня послужила телу, а душа не свергла с себя страстных нечистот... напротив того, жизнь по тайнодействии сходна с жизнью до тайнодействия, то, хотя смело будет сказать, однако же скажу; что для таких вода остается водою» (Большое огласительное слово, гл. 40).
Григорий Богослов также считал «наставление в таинствах веры» обязательным условием крещения (см. напр. Мк. 16:15-16). О том, что в его дни крещение преподавалось взрослым, он пишет следующее: «Иные даже не имеют возможности и принять Дара (Крещения), или может быть по малолетству, или по какому-то совершенно не зависящему от них стечению обстоятельств, по которому не сподобляются благодати, хотя бы сами того и желали» (Слово 40. На Святое Крещение).
Вопрос о детокрещении у Отцов Церкви до Августина не стоял по той простой причине, что детей приравнивали к тем, кто хотел бы креститься, но не смог по вынужденным обстоятельствам. Вот что пишет об этом Григорий Великий: «Если ты признаешь убийством одно намерение убить, без совершения убийства, то почитай крещенным желавшего креститься, но не крестившегося действительно» (там же). Чуть ниже Григорий советует крестить младенцев, «если настоит опасность» их смерти. В целом же крещение в его дни не считалось обязательным для младенцев.
До конца второго века не крестили даже болезненных детей. Еще во время работы Никейского собора вопрос о детокрещении вызывал большой спор. Детокрещение эпизодически встречается в третьем веке, конкурирует с крещением взрослых в четвертом, в пятом официально принимается на Западе, а повсеместно утверждается лишь в шестом. Причем императоры заставляли крестить детей под страхом сурового наказания. Так, например, в кодексе Юстиниана сказано: «Родители, как скоро сами они были крещены, обязуются под страхом тяжких наказаний крестить своих детей», а император Лев Философ повелел крестить детей до истечения 40 дней от рождения.
Настаивая на сознательном крещении, Василий Великий и Иоанн Златоуст сильно возражали против совершения этого обряда над умирающими людьми в глубокой старости. Так Иоанн Златоуст объяснял это следующими соображениями: «Невозможно сподобиться благодати тому, кто не бодрствует... Христос всегда говорил приходящим к Нему: веруешь ли? Потому что, если мы не освоимся с тем, что даруется, то не будем сильно чувствовать и благодеяния... Бог сначала приготовляет бодрственную душу, и тогда же изливает благодать... Как возможно тому, кто потерял сознание, быть правильно посвященным в таинство?» (Св. Иоанн Златоуст. Творения, СПб, 1896, т. 9, с. 15-18).
Григорий Богослов также допускал возможность крещения болезненных детей (с трех лет), только с оговоркой: «однако же оградиться им Крещением без сомнений гораздо полезнее, по причине внезапно встречающихся с ними, и никакими способами не предотвращаемых, опасностей». Снова-таки позволение было обусловлено какими-то внешними опасностями, а не «первородным грехом», как стал учить позже в западных церквах Августин. О том, что детям не вменяется этот грех, говорит тот же Григорий Богослов: «За грехи неведения (нерадения) не взыскивается с них по причине возраста» (там же).
Со времени Августина, который считал, что крещение очищает «первородный грех» в значении снятия вины, а не обретения способности преодолевать греховную склонность, в церкви во всей полноте утвердилось мнение об оправдании (прощении грехов) посредством крещения. Личные грехи уже не исповедовались, поскольку в задачи крещения стало входить исключительно уничтожение последствий «первородного греха». Так стали учить, что без крещения не может быть спасения. Постепенно вера лишилась статуса исключительного (конечно, в союзе с покаянием) условия спасения и была оттеснена обрядом крещения, а затем и многими другими.
После Августина, например, такие слова Григория Богослова, как «купель дает отпущение грехов соделанных, а не содеваемых», стали считаться странными (Слово 40. На Святое Крещение), поскольку грехи верующих людей Августин объяснял лишь формальностью их возрождения, считая таковых людей не только случайными в Церкви, но и непредопределенным для спасения. Иустин Мученик также считал целью крещения «оставление грехов», а не только их прощение, когда писал, что «нет другого пути, кроме того, чтобы вы, познавши нашего Христа и омывшись тем крещением во оставление грехов, о котором возвещал Исаия, жили потом без греха» (Диалог с Трифоном иудеем, гл. 44). Перестать же грешить мог не младенец, а только взрослый человек, равным образом и выполнить условия крещения в виде предварительных: молитвы, поста, наставления, исповедания, отречения и т.д.
Итак, как правило, отцы Церкви до Августина преподавали крещение в сознательном возрасте, однако они ошибочно считали, что крещение дарует оправдание или прощение грехов (хотя первоначально не личных, а бессознательных). Когда же при Августине начали крестить детей в обязательном порядке, первоначальное исповедание личных грехов (как и крещение взрослых лиц) было окончательно предано забвению. Вместо требования с крещаемого «отречения от безбожия и исповедания Божества» (Григорий Богослов), стали требовать это с крестных отцов, обязав им духовное попечение младенцев до их прихода в сознательный возраст. Остатки представлений о необходимости личного отречения от сатаны и посвящении себя Богу сохранились лишь в православной литургии. Так новозаветное учение о спасение посредством личной веры (Рим. 10:9, 13; Евр. 4:2) было предано забвению. Вера вместо сознательной и опирающейся на слышание Слова Божьего (Ин. 6:45; 12:47; Деян. 15:7; Рим. 10:14, 17; Еф. 1:13; 4:21; Кол. 1:23; 1 Фес. 2:13; 2 Тим. 1:13; 3:15; Евр. 2:3) превратилась в бессознательную и пригодную для крещения даже младенцев.
Многие отцы Церкви, имевшие верующих родителей, были крещены во взрослом состоянии: Иоанн Златоуст в 20 лет, Григорий Богослов в 24, Василий Великий и Августин в 30, Киприан Карфагенский в 45. И лишь с Киприана Карфагенского практика детокрещения получила свое признание в некоторых западных церквах. При этом Киприан нисколько не смущался внутренним противоречием, содержащимся в его нововведении: "Не возбраняется крещение и благодать, тем более не должно возбранять его младенцу, который, едва родившись, ни в чём не согрешил, кроме того, что произшедши от плоти Адама, восприял заразу древней смерти через самое рождение. И который тем удобнее приступает к принятию отпущения грехов, что ему отпускаются не собственные, а чужие грехи» (Послание 59 Фидуму).
Осторожностью пронизано и первое детокрещенское определение Карфагенского Собора (252): "Не должно нам никого устранять от крещения и благодати Бога, о всем милосердного, благого и снисходительного. Если этого надо было держаться по отношению ко всем, то особенно, как мы думаем, нужно соблюдать это по отношению к новорожденным младенцам, которые уже тем заслуживают преимущественную нашу помощь и милосердие Божие, что с самого начала своего рождения они своим плачем и слезами выражают одно моление». Примечательно, как творцы этого вероисповедного документа сформулировали обоснования данного нововведения: «как мы думаем» и «плач и слезы» как признак сознательного «моления»! Ничего лучшего придумать они не могли. Ни слова о церковной традиции, ни слова о Библии. Неудивительно, что это явно разрешительное, а не претендующее на статус обязательного определение не всегда соблюдалось даже в карфагенских церквах вплоть до времени Августина. Несмотря на этот факт, Рубский оспаривает мнение Рогозина о повсеместном распространении практики детокрещения лишь в шестом веке. Конечно, такой трюк объяснить нельзя иначе, как тем, что его аргументация рассчитана на читателей, имеющих низкий уровень знания церковной истории.
Впервые о детокрещении, как отмечает П. Рогозин, упоминает лишь Ириней Лионский. Причем его слова о причастности детей к спасению вполне можно понять и без необходимости крещения невинных в сознательном отношении детей: "Христос пришёл спасти через Себя всех, - всех, разумею тех, которые возрождаются чрез Него для Бога: младенцев и детей, и отроков, и старцев" (Против ересей, кн. 2, гл. 22). Иначе никак нельзя объяснить, что учение о детокрещении так медленно и проблемно прививалось в раннем христианстве. Тертуллиан все еще призывает к промедлению в вопросе преподания крещения, особенно детского: «Учитывая особенности, характер и даже возраст каждой личности, полезнее помедлить с крещением, особенно маленьких детей. Зачем же, если в этом нет такой уж необходимости, подвергать опасности крёстных родителей, которые и сами могут не выполнить своих обещаний, будучи смертными, или могут быть обмануты проявлением дурных наклонностей своих восприемников?» (О крещении, 18).
Сторонником детокрещения был Ориген, опиравшийся при этом на возникшее в его дни заблуждение о необходимости крещения для очищения первородной испорченности: "Так как чрез таинство крещения очищаются скверны рождения, то крещаются и младенцы» (цитируем по Рубскому). Никто из апостолов Христа не призывал людей креститься для очищения бессознательных или природных грехов. Первородная испорченность или, как говорил апостол Павел «закон греха и смерти», преодолевается не внешним крещением, а духовным отождествлением со Христом. Если же крещение, по утверждению Рубского, несет исцеление от самой первородной болезни или испорченности, тогда неясно, почему христиане умирают.