5. Телевидение и манипуляция сознанием в политике
Американский исследователь СМИ Р.Макнейл в книге "Машина манипулирования народом" писал в 1968 г.: "Телевидение явилось причиной таких коренных изменений в средствах политического информирования общества, подобных которым не происходило со времени основания нашей республики. Ничто до распространения телевидения не вносило таких чудовищных перемен в технику убеждения масс".
В действительности дело не только в телевидении, а в том, что оно стало технической основой для применения сложных доктрин манипуляции сознанием. Прежде всего, речь идет о создании целой индустрии телевизионной политической рекламы. Почему телевидение в политике оказалось средством внушения гораздо более эффективным, нежели печать и радио? Потому что была обнаружена, хотя и не вполне еще объяснена, удивительная способность телеэкрана "стирать" различие между правдой и ложью. Даже явная ложь, представленная через телеэкран, не вызывает у телезрителя автоматического сигнала тревоги - его психологическая защита отключена.
Недавно журнал "Шпигель" сообщил данные крупного исследования психологов, заказанного Би-Би-Си. Видный английский политический комментатор Робин Дэй подготовил два варианта выступления на одну и ту же тему. Один вариант был с начала до конца ложным, другой - верным. Оба варианта были переданы тремя видами сообщений: напечатаны в газете "Дейли Телеграф", переданы по радио Би-Би-Си, показаны в телепрограмме "Мир завтра". Читателей, радиослушателей и телезрителей попросили ответить, какой вариант они считают правдой. Ответили 31,5 тыс. человек - для подобного исследования это огромное число. Различили правду и ложь 73,3% радиослушателей, 63,2% читателей газеты и только 51,8% телезрителей. Вывод: по самой своей природе ТВ таково, что правда и ложь в его сообщениях практически неразличима. Как сказал руководитель проекта, "умелый лжец знает, что надо глядеть в глаза собеседника".
Хочу подчеркнуть, что разница между ТВ, газетой и радио гораздо больше, чем кажется из цифр. Эксперимент был поставлен так, чтобы испытуемые опирались исключительно на свой разум - они не получали никакой "подсказки" от ведущего телепрограммы, ни мимикой, ни интонацией. Большинство зрителей оценивает правдоподобность сообщения сходу, соединяя информацию, полученную по всем каналам восприятия - они "угадывают" правду и ложь, не рассуждая. В предельном случае, если бы правда и ложь были бы абсолютно неразличимы, то число телезрителей, принявших сообщение за правду, было бы равно числу телезрителей, принявших его за ложь - 50% и 50%. В эксперименте 48,2% ( т.е. 100 - 51,8) телезрителей приняли ложь за правду. Но это значит, что такое же число людей приняло правду за правду не потому, что разобрались в сообщении, а случайно - как орел или решка. То есть, правду сознательно различили 3,6%. Практически никто. Напротив, среди радиослушателей "угадали - не угадали" 53,4%, а сознательно различили правду 46,6%, то есть, практически половина. Это большая величина (у читателей газет она несколько меньше, 28% - но все же почти треть).
Та аномальная сила внушения, которой обладает телевидение, может послужить симптомом для обнаружения более фундаментальной проблемы - изменения типа сознания и мышления при переходе человечества к новому способу получения информации, не с листа, а с экрана. Независимо от типа культуры, все развитые общества Нового времени принадлежат к цивилизации книги. Точнее, к цивилизации чтения текста, изданного типографским способом. Именно чтение напечатанного на бумаге текста задает ритм и структуру мыслительного процесса в культурном слое всех стран и соединяет всех в связанную этими сходными структурами мышления цивилизацию. Этот тип чтения и соответствующий ему тип мышления - не простой продукт биологической эволюции мозга. Они появились только на заре Нового времени в результате появления книгопечатания и широкого распространения печатного текста. Возник новый способ чтения - через диалог читателя и текста.
Когда рукописную книгу читал человек Средневековья (обычно коллективно и вслух, нараспев), это не было диалогом - читатель, как пилигрим, шел по тексту к той истине, которая была в нем скрыта. Один философ сказал: так монахи на утренней молитве ожидают зари, которая осветит чудесный витраж собора. Текст был лабиринтом, почти иконой - расписан художником, без знаков препинания. С ним нельзя было спорить, его можно было только комментировать. Типография дала новый тип книги, читать ее стали про себя, перечитывая, размышляя и споря с автором. Читатель стал соавтором, чтение - творчеством.
Сегодня главным носителем текста стал экран - ТВ или компьютера. Возник огромный избыток информации ("шум") и огромная скорость, создавшие новый тип чтения без диалога, чтения-потребления. Текст на экране построен как поток "микрособытий", и это привело к кризису "макротекста", объясняющего мир и общество. Быстро набирающий силу Интернет помимо распространения экранных текстов восстанавливает и прямое общение людей, но рано давать оценки тех воздействий на общество, которые станут доминировать. Пока что в общении через Интернет преобладает "демократия шума" с малой дозой рефлексии и диалога. Кроме того, вопреки ожиданиям самих разработчиков сетей, общение через Интернет не уменьшает, а усиливает отчуждение людей. В общем, то общество, что складывается при чтении и вообще получении информации с экрана, называют по-разному: демократия шума, видеократия, общество спектакля и т.д. Но вернемся к вопросу о том, что произошло при широком использовании политической рекламы через телевидение.
Глубина изменений и общества, и типа власти видна из того, что из общественной жизни была устранена сама проблема политического выбора через столкновение идей. Если раньше политика предполагала наличие программы, постановку проблем, изложение альтернатив их решения и обращение к интересам и разуму граждан, то теперь все это заменено конкуренцией образов, имиджей политиков, причем эти имиджи создаются по законам рекламного бизнеса. Формула такова: "если ты не принимаешь меня таким, каков я есть на самом деле, я стану таким, каким ты хочешь меня видеть". Литература полна описаниями того, как политики, желающие охватить разнородные и даже противостоящие группы избирателей, готовят несколько рекламных роликов с совершенно различными, несовместимыми имиджами.
Таким образом, телевидение на Западе устранило демократию как таковую, ибо демократия означает осмысление проблемы и разумный выбор в виде политических идей. Американский исследователь К.Блюм, анализируя кампанию Р.Рейгана 1984 г., отметил: "Тот, кто в конце ХХ века сохранил убеждение, что политика должна строиться на идеях, наверное, никогда не смотрит телевизор". Теперь для политиков важен сам факт появления на телеэкране, внедрение их образа в подсознание людей. Часто их выступления перед телекамерами вообще не несут никакого содержания, а не то что идей. Политики, например, тщательно избегают ситуаций, в которых они вынуждены были бы обнародовать свои ценности (идеалы, принципы, критерии выбора решений) - они "заменяют ценности котировкой". Они продают свой образ.
Телевидение персонифицирует социальные и политические противоречия, представляет их не как столкновение социальных интересов и соответствующих программ, а как столкновение лидеров ("существование заменяет сущность"). Программная риторика вытесняется личностной, политические дебаты становятся театром с хорошей режиссурой (например, в таких дебатах большую роль приобретают не высказывания, а мизансцены, жесты, внешний облик). Те, кто наблюдает эти дебаты на телеэкране, входят в роль зрителя и утрачивают свободу воли и ответственность гражданина, делающего выбор. Политические консультанты, которые выступают как режиссеры этих спектаклей, сами могут вообще не иметь никаких идеологических пристрастий и выступают как специалисты по маркетингу. Нередко после одной избирательной кампании они получают контракт от политических противников "их" кандидата.
Создание телевизионного образа как главная технология политической борьбы имела для культуры и в целом для общества страшные последствия. Говорят, что "имидж господствует над речью" - произошла смена языка в политике. Язык стал таким, что политик может полчаса гладко говорить, но после этого невозможно кратко повторить основное содержание его речи. Из политики устраняется сама категория противоречия, конфликта. Телевидение превратило политический язык (дискурс) из конфликтного в соглашательский - политик, создавая свой имидж, всегда обещает "сотрудничать со всеми здоровыми силами". Таким образом, из политики устранена всякая диалектика. Язык тесно связан с системой ценностей и, как считается, возникновение особого телевизионного языка привело к глубокому кризису самой категории ценностей в политике. Переход от диалектического языка к "соглашательскому" означал катастрофическое обеднение и упрощение политической жизни. Сегодня на Западе для среднего университетского профессора совершенно недоступен тот политический язык, которым владел грамотный рабочий начала ХХ века.
После смерти Франко, в 1977 г., мне случайно пришлось окунуться в политическую жизнь Испании. Писатель Юлиан Семенов заведовал там советским корпунктом и привез огромный сундук газет и журналов; он попросил меня их прочесть и помочь сделать несколько отчетов, чем я и занимался целое лето. Это было замечательное чтение - выйдя из тупой диктатуры, испанское общество наслаждалось диалектической мыслью, полными юмора и подтекста дебатами. Потом я попал в Испанию в 1989 г., когда политическая жизнь перешла на язык телевидения, но еще несла в себе старый заряд. По инерции телевидение еще стояло на "борьбе идей". Затем в течение десяти лет я наблюдаю деградацию политического языка и содержания. Самым популярным политиком в середине 90-х годов был секретарь компартии Хулио Ангита, бывший учитель. Меня поразил тип его речи, который очень ценился в Испании. Ангита говорил, как заботливый педагог объясняет урок детям-олигофренам. Как-то я имел об этом разговор с видным интеллектуалом из социал-демократом. Он сказал мне: "Ангита вынужден в своем языке откатиться на уровень анархо-синдикалистов конца XIX века, говорить о "богатых и бедных", "добрых и злых". Если бы он стал говорить хотя бы на уровне 30-х годов, его бы никто в Испании не понял". Вот что сделало телевидение всего за десять лет. К этому мы стремительно катимся и в России.